– И мне. На тропе стоял тот, кого Кайден, говоря по правде, не ожидал здесь увидеть. – Ты изменился. – А ты нет, – Кайден с удивлением отметил, что тот, на кого он некогда взирал снизу вверх, не так уж и высок. Тонок. Прозрачен почти, словно сделан из весеннего хрупкого льда. В прозрачных глазах его отражались Кайден и голова драугра, и больше ничего. – Почему? – Может, потому, что я устал? – он просто стоял, и руки его были опущены, а грудь открыта для удара. – Или, может, потому, что мне было обещано многое? И я заслушался, поверив в эти обещания? И неосторожно дал слово, которое обязан был сдержать. – И ты сдержал? – Именно, – бледные губы тронула усмешка. – И я рад, что ты, маленький почти-брат, оказался и вправду великим воином. – Откуда тварь? – Крохотный остров, где некогда жили люди… – Не те ли люди, с которыми связала кровь твоя дочь? Она ведь отреклась от дома и даров? А с ними и от той силы, которая берет начало в истоках Мертвой реки. И немногие решаются на подобное, ибо жизнь человеческая скоротечна и полна боли, тогда как на Благословенных холмах живет вечная весна. Легкий наклон головы. – Почему она не позвала тебя? – Она не успела. Она попыталась справиться с тварью сама, – он поднял руки и развел их, обнажая грудь для удара. – Ей насыпали высокий холм, куда поднялись и трое ее сыновей, и сыновья их сыновей, и дочери тоже, ибо были достаточно смелы, чтобы взять в руки оружие. Когда я пришел, там не осталось никого… – Но ты не убил ее сам? – Я дал слово, – он поморщился. – Тот, кому я его дал, знал, где найти эту тварь, а еще… Он осторожно убрал руку за спину, чтобы вытащить осколок чего-то, что показалось Кайдену костью. – Он дал мне это. И я сыграл музыку, которая заставила тварь послушаться. Она пошла за мной сюда. Не кость. Камень. Или кость, которая существовала так давно, что стала камнем. Желтоватая. Ноздреватая. И в то же время гладкая. Сломанная только. Кайден коснулся ее осторожно. Вещь эта никак не могла принадлежать человеку, пусть и силы в ней почти не осталось, но и капель ее хватило, чтобы заворожить чудовище. – Я рад, что не ошибся в тебе, уже не маленький, но все еще почти-брат, – тихо произнес лучший охотник из тех, что еще помнили, как выглядит настоящее солнце. – Я рад. В том числе и тому, что получу свободу от твоей руки. И улыбка, осветившая его лицо, была искренней. – Нет, – Кайден покачал головой. И поднял повыше массивную башку драугра. А ведь такая тварь где-то должна была жить до того, как явиться на полузабытый островок. Тихий островок. Наверняка защищенный, ибо даже покинув холмы и отказавшись от силы, дочь Дану сумела бы укрыть и себя, и свою кровь. – Я не стану тебя убивать. Не сейчас. – А когда? – Когда-нибудь потом, когда ты вновь ощутишь желание жить. И схватка будет доброй. Он не стал отказываться, говоря, что сердце его давно остыло. Оба знали: и старый пепел порой рождает пламя. – Тот человек… ты думал, что он привел тварь на остров? – Думал. – Но ты дал слово? – Он предложил мне лесной мед. И пыльцу, – он прикрыл глаза и не стал говорить, что приходилось ему собирать жемчуг слез второй его дочери. Прекрасной, как может быть прекрасна луна в первый день своего рождения. У дочери Айора волосы белы, как молоко коровы, а глаза цвета ночи. Ее кожа смугла и подобна меди. Ее стан тонок, что игла, которой Дану вышивает звезды на небесах. Ее голос звенит подобно сотням колокольцев, а смех лишает разума. Он совершенно безумен, ибо дочь Айора давно забыла имя своего мужа. И в полнолуние она поднимается к людям, спеша выбрать нового. Одного за другим она приводит их к погасшему очагу в тщетной надежде зачать дитя. А когда глупцы утрачивают силы, отпускает. – Он сказал, что знает, как найти дракона… – Я тоже знаю, – губы Кайдена тронула улыбка. А пальцы сжали остатки флейты, запирая в ней те крупицы жизни, которые еще теплились. – И поверь, твой человек, когда встретит своего дракона, будет вовсе не рад этой встрече. А что до пыльцы… скажи своей дочери, что я вырос и помню свое обещание. Но пусть простит она, я не смогу стать ее мужем. И откупом за слово я дам пыльцу. Столько, сколько понадобится, чтобы она зачала свое дитя. – Почему? – Когда-то она пожалела глупого влюбленного мальчишку. И не стала требовать скрепить слово кровью, как и не позволила разгореться страсти. Она не так безумна, как тебе кажется, Айор. Она просто запуталась. А я помню добро. – Спасибо. – Но когда-нибудь я вызову тебя в круг. – И я приду, – Айор низко поклонился. – Я расскажу обо всем твоему отцу. В последнее время он имеет много дел с людьми… с теми людьми, с которыми вовсе не стоит иметь дел. Кайден кивнул. – И спасибо… за все. – Пока не за что, – голова драугра оказалась довольно тяжелой. – Шкуру снимешь? – Я передам тебе ее… потом. Говорят, что нет ничего теплее хорошо выделанной шкуры драугра… пожалуй, Катарине она пригодится, вечно она босиком ходит. Глава 37 Сумерки подбирались с запада. Они пришли вместе с туманом, принеся с собой запах сырости и плесени. А может, и не принесли, может, запахи эти всегда жили в доме, а теперь, чувствуя близость родной стихии, просто стали острее. Катарина стояла у окна и смотрела. Просто смотрела. Пальцы ее гладили камень, уже изменившийся настолько, что почти утратил право называться камнем. И нити силы уходили внутрь, отдавая нефриту что боль, что сомнения, что само желание жить. Дышалось тяжело. Катарина буквально заставляла себя делать вдох, замирала, чувствуя, как сырой тяжелый воздух оседает в легких, а затем делала выдох. Порой она поднимала руки к лицу, и тогда чувствовала озябшими пальцами тепло своего дыхания. Это было странно. Она словно вновь распалась на части, как тогда, в Королевской башне, где сердце металось, душа кричала немым голосом, а разум просто отмечал происходящее. Скрип двери. Голоса прислуги, постепенно переходящие на шепот, будто люди тоже чувствовали опасность, пусть и не понимали, откуда она исходит. Шелест ветра. Или не ветра? Это старый плющ трется о стены, тянется выше, норовя оседлать и крышу дома. Он готов пробраться внутрь, защитить, если Катарина позволит. Но она просто стоит. Просто держит каменную флейту. Просто ждет. Снова. Где-то внизу остался маг. Катарина сегодня его не видела. Кажется, и вчера тоже… и наверное, это должно быть преподозрительно, ведь люди не исчезают просто так. Горничная не заглядывала. А Джио ушла. Джио тоже не нравится туман, и она спешит заняться защитой, но в этот раз огню не устоять. Осторожный стук в дверь отвлек Катарину. – Я взял на себя смелость распорядиться насчет ужина. – Прислуги стало меньше? Верно? – ей нет нужды оборачиваться. Катарина и так знает, что Гевин переоделся, что выглядит он столь же великолепно, как и в день их знакомства. Но это великолепие, совершенство его нынешнего обличья не вызывает ничего, кроме глухого раздражения. И причиной тому вовсе не нечеловеческая природа того, кого она, возможно, назовет мужем. Или нет? Или все-таки хватит у нее смелости поступить по-своему? Или это не смелость, а глупость? Может, прав отец в том, что женщины не способны думать, не способны сами решать, как им жить, ведь решения их ошибочны. – Верно. Но змей хотя бы не лгал.