– Оба. Твои любовнички, – теперь Сиддард улыбался столь счастливо, что не оставалось сомнений – он говорит правду. Или думает, что говорит правду. У Катарины получилось сидеть прямо. И смотреть она старалась перед собой, на конские уши. Или на хвост солового жеребца, третьего в ряду, благо этот хвост заплели в косу и лентой украсили. А Кайден не может погибнуть. Он ведь воин. И силен. Сильнее всех, кого Катарина когда-либо встречала. Он улыбается так, что хочется улыбнуться в ответ. И совершает безумства. Он умеет смотреть на звезды. Слушать ветер. И говорить с цветами так, что они, и сорванные, не вянут. – Не веришь? – Сиддард, кажется, ожидал иной реакции. – Нет. – Их не нашли. – И что? – От дома остались лишь камни. Источник и тот иссяк. А этот твой… сгинул. И его наставник понятия не имеет, где его искать. Стало быть, просто найти не могут. Дышать стало легче, и Катарина позволила улыбнуться. Может, солнцу, может, скворцу, что спустился-таки на ветку и запел. А может, собственной надежде. – Думаешь, он за тобой придет? – Сиддард не удержался, схватил за руку, если дернет, то Катарина просто-напросто свалится под копыта. – Думаешь, ты ему нужна? Быть может, да. Или нет? Или у него еще будет много других женщин. Более молодых. И красивых. И легких, таких, чтобы как ветер над прудом. И они согреют Кайдена своей любовью, дадут то, что не смогла и не сможет дать Катарина. И от мыслей таких больно. Только лучше эта боль, чем та, которая темная, вдовья. – Ты всего-навсего маленькая человеческая шлюшка. Давалка, которых на его пути сотни и еще сотни будут. Он о тебе и думать забудет. Пускай. Но никто не отнимет у Катарины права думать самой. И память тоже не украдут. – Даже если он жив… король призовет его ко двору. И наградит… да… тварей стало меньше, но они сильны. А его величество еще нуждается в поддержке народа… суеверное быдло… Пальцы на руке сжимались все сильнее, а Сиддард с мучительной надеждой вглядывался в лицо Катарины, выискивая в нем признаки страха. Или паники? Катарина позволила себе склонить голову. Самую малость. И взглядом одарила равнодушным, который взбесил. – И ты будешь стоять за троном, глядя, как твой ублюдочный любовник принимает из рук короля награду, а потом и со свадьбой поздравишь. – Вне всяких сомнений, – она сумела произнести это правильно, с ледяным спокойствием, с притворным равнодушием. – Значит, все-таки не так хорош, – Сиддард разжал руку. – Или ты тварь. Всегда ею была… и что он в тебе нашел? – Мне самой интересно, – честно сказала Катарина. …Лондиниум начинался с деревень. Их становилось больше, они разрастались, соединяясь берегами, сливаясь грязными убогими домишками, связываясь дощатыми настилами. То тут, то там появлялись мастерские, сперва одиночные, но постепенно число их росло. Запахло сперва хлебом и скотом, после и людьми, что суетились, заполняя узкие улочки. Добавилась вонь тухнущих кож и красок, выгребных ям, скотомогильников, которые устраивали тут же, засыпая старой землей. Люди кланялись. И расходились. Вот мелькнули слева остатки древней стены, некогда опоясывавшей город. Справа показалось полотнище реки, которая только-только зацветала под жарким солнцем, но смрад от берегов ее уже поднимался невыносимый. И Сиддард поспешно вытащил пропитанный розовым маслом платок. Катарине предлагать не стал. А она не стала просить. Так и ехали. Пригород. И ворота, оставшиеся с древних времен. Смысла в них особо не было – город внутренний давно уже обзавелся многими иными путями, соединявшими его с городом внешним, – но ворота стояли. И стража при них. Появилось желание закричать, потребовать защиты… Гудели колокола. И храмы тянулись к небесам, спеша донести молитву. Дома становились выше, а публика – чище, и Катарина с вялым удивлением разглядывала этих людей, а они – ее, грязную и некрасивую. Кто-то тыкал пальцем, кто-то свистел, уличные мальчишки попытались и грязью швырнуть, верно, приняв Катарину за преступницу, но были остановлены. Сиддард знал свое дело. И границы дозволенного чувствовал лучше, чем кто бы то ни было. Он же помог Катарине спуститься, когда они все же остановились на заднем дворе. И проделал сие с безукоризненной вежливостью. А Катарина поблагодарила. Столь же вежливо. Она спиной ощущала взгляды. Удивленные. Насмешливые. Злые. Преисполненные одновременно недоумения и непонятной прежде ненависти. Ее определенно узнали, но… что с того? Катарина приняла предложенную руку. И со стороны казалось, что она всецело довольна что спутником своим, что положением. И пальцы не дрожат. И колени больше не подгибаются. Только давит, мучает громадина королевского дворца. Он открывает двери, готовый вновь поглотить Катарину. Он расстилает сияющие паркеты, спешит блеснуть позолотой и мрамором, будто хвастаясь, что за прошедшие недели стал еще краше. А она идет. Она знает дорогу и могла бы сама, но разве Сиддард оставит ее, столь опасную, ненужную, без присмотра? Он хмур и зол, и, кажется, готов ударить. Однако весьма скоро справляется с собой. – Даже не знаю, – он говорит тихо, но зеркала в галерее повторяют движение его губ, и кажется, что с Катариной разговаривает не один человек, но многие, – стоит ли ему показывать тебя в таком виде. Он может разочароваться. – Пускай. – Ты не боишься? – Чего? – Катарина позволяет себе взглянуть на этого мужчину, который великолепен, грозен и всецело соответствует обстановке в отличие от нее нынешней. Однако взгляда хватает, чтобы мужчина смутился. – Того, что он решит, будто ты ему не нужна. – И что тогда? – Тогда… Очередная дверь закрывается за спиной, а голос Сиддарда падает совсем уж до неразличимого шепота: – Тогда придется решать, что с тобой делать. А я не люблю убивать женщин. И это правда. Катарина склоняет голову, показывая, что поняла. И снисходит до ответа: – Не обязательно ведь делать это самому. И по тому, как дергается щека Сиддарда, понимает: угадала. – Тот оборотень… мы его нашли… он от тебя? – Грейсон, – Сиддард кривится. – Была еще пара наемников, но они пропали. Полагаю, твой любовничек постарался. Это было не вопросом, но утверждением. И Катарина сочла возможным не отвечать. Значит, еще наемники были. Странно, Кайден ничего не сказал. Не захотел волновать? – Кто… убил оборотня? – Змей. Ему велено было защищать тебя. Крысы… – Сиддард скривился еще сильнее. – Еще те твари… исполнительные, но хитрые. И Грейсону перечить не посмели, но доложили куда надо. Но ничего, свое они тоже получили. Этот коридорчик узок и тесен, и двоим в нем не развернуться. Мужчина оказывается слишком близко к Катарине, и это неприятно. До того неприятно, что она почти роняет маску. – Джон был очень зол… очень-очень зол… надеюсь, ты понимаешь, что злить его не следует? Сиддард открыл дверь рывком и рукой махнул, предлагая войти. А когда Катарина вошла, шепнул в спину: – От тебя воняет. И это было правдой. Глава 41 Когда-то давно, на заре мира, Мертвая река вовсе не была мертва. И, рождаясь меж корнями великого Ясеня, что ветвями своими подпирал небосвод, она пробиралась ниже, к миру сущему. Она несла свои воды сквозь холмы и к людям, питая все реки и речушки. И были воды их сладки да целебны. Давно это было.