– А что, действует! – оценивающе киваю я. – Вы меня простите, но это единственный язык, который они понимают, – говорит Кейт и разливается смехом. Смех у нее приятный и как будто искренний, к тому же в последнее время я не часто слышала возле себя чей-то смех. – Ну а теперь давайте-ка решим насчет отеля, пока сюда еще какой-нибудь хроникер не нагрянул. Я молча киваю. Последний раз я жила в отеле, когда мы с Гленом ездили на выходные в Уитстабл[4] – то есть несколько лет назад. В 2004?м. На нашу пятнадцатилетнюю годовщину. – Это целая веха, Джинни, – сказал тогда Глен. – За вооруженное ограбление и то обычно меньше дают. И ему очень понравилась собственная шутка. И хотя Уитстабл оказался всего в часе езды от нашего дома, остановились мы в прелестном местечке на морском побережье. Лакомились там восхитительным «фиш-энд-чипс»[5], подолгу прогуливались вдоль каменистого берега. Я собирала для Глена плоские камешки, он запускал их по волнистой глади, и вместе мы считали, сколько они «напрыгают» кружков. От сильного ветра на мачтах множества собравшихся в гавани лодок аж звенели паруса, а моя прическа превращалась в бесформенное нечто – но мне кажется, тогда я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Глен был совсем немногословен – ему хотелось лишь бродить задумчиво по берегу, и я радовалась, когда мне удавалось как-то привлечь его внимание. Видите ли, Глен стал как-то понемногу удаляться из моей жизни. Вроде и рядом, и в то же время нет – если вы понимаете, о чем я. Компьютер сделался для него более любимой женой, нежели я. Причем, как потом выяснилось, во всех отношениях. У него имелось нечто вроде видеокамеры, и его могли видеть во время разговора, равно как и он мог видеть того, с кем говорит. А подсветка получалась там такая, что все на экране выглядели точно мертвецы. Ну вылитые зомби. Что мне было делать! Я просто оставила мужа предаваться этому его увлечению. Этой странной причуде. – Чем ты там занимаешься целыми вечерами? – удивлялась я. В ответ он только пожимал плечами и отвечал: – Разговариваю с друзьями. Не более того. Однако он мог заниматься этим часами. Долгими часами! Бывало, я просыпалась среди ночи – но Глена рядом со мной в кровати не было. Из гостевой комнаты доносилось его тихое бормотание, но я уже знала, что лучше мужа не беспокоить. Когда он сидел за компьютером, то мое общество сильно не приветствовал. Обычно, когда я приносила ему чашку кофе, то, прежде чем войти, должна была стучаться. Дескать, когда я захожу без стука, он подпрыгивает от неожиданности. Так что я всякий раз стучалась в дверь, а он, тут же отвернув от меня экран, забирал у меня из рук чашку. – Спасибо, – говорил он. – Чего там новенького у тебя в компьютере? – спрашивала я. – Ничего, – отвечал он. – Все как всегда. Вот и весь разговор. Сама я никогда не пользовалась компьютером. Это было исключительно по его, Глена, «ведомству». Но мне кажется, я еще тогда догадалась, что делается у него там что-то все же не то. Тогда-то я и стала именовать это «причудой». В смысле говорить ему это вслух и напрямик. Глену не нравилось, конечно, что я это так называю, – но что он, в самом деле, мог мне на это возразить? Совершенно безобидное словечко. Причуда, она и есть причуда. Вроде и что-то – и в то же время ничего. Однако, как потом оказалось, это было вовсе не ничего. Это была сущая мерзость. То, чего никто не должен видеть, – а уж тем более платить за то, чтобы на это посмотреть. Когда полицейские нашли это в его компьютере, Глен сказал мне, что он тут ни при чем. – Они обнаружили там какую-то пакость, которой я не загружал. Ужаснейшую дрянь, которая сама проникает к тебе на жесткий диск, когда просматриваешь что-то совершенно другое, – объяснил он. Я понятия не имела ни об Интернете, ни о жестких дисках. Разумеется, всякое могло случиться. Разве нет? – Из-за этого сейчас кучу людей несправедливо обвиняют, Джинни, – внушал он мне. – Об этом чуть не каждую неделю пишут в газетах. Разные прохиндеи воруют чужие кредитки и расплачиваются по ним за эту пакость. Я этого не делал. Так я в полиции и заявил. А поскольку в ответ я ничего ему не сказала, Глен продолжал: – Ты даже не представляешь, каково это – когда тебя обвиняют в чем-то подобном, притом что ты тут совершенно ни при чем. Это ужасно больно и обидно. Потянувшись к мужу, я погладила его по руке, и он порывисто схватил меня за кисть, сказав: – Давай-ка выпьем чаю, Джинни. И вместе мы отправились на кухню ставить чайник. Доставая из холодильника молоко, я вдруг остановилась, глядя на прилепленные к дверце фотоснимки. Вот мы в новогоднюю ночь, красивые и нарядные. Вот, обляпанные оба «магнолией», красим в гостиной потолок. Вот мы в отпуске, вот на ярмарке. Везде мы были вместе, бок о бок. В одной, так сказать, упряжке. – Не расстраивайся, Джинни. У тебя же есть я, – говорил он всякий раз, когда я возвращалась домой после какой-то неприятности или когда у меня просто складывался неудачный день. – Мы с тобой одна команда. И это действительно было так. Слишком много всего у нас стояло на карте, чтобы просто взять и развестись. И, как мне казалось, мы слишком глубоко во всем этом увязли, чтобы я могла уйти. Ради Глена я даже пошла на ложь. Впрочем, лгать мне было уже не впервой. Началось это с того, что мне приходилось звонить к нему в банк и говорить, будто он болен, в то время как ему просто не хотелось туда ехать. Затем мне пришлось врать, что я потеряла кредитную карту. Глен тогда сказал, у нас финансовые проблемы и надо, мол, чтобы банк списал по ней какие-то расходы. – Никто от этого не пострадает, Джинни, – уверял он. – Ну пожалуйста, всего один разок. Разумеется, было это вовсе не разок. Подозреваю, как раз нечто такое и желает услышать от меня Кейт Уотерс. Слышу, как в прихожей она произносит мое имя, и выглядываю посмотреть. Журналистка разговаривает по мобильному, веля кому-то к нам приехать и нас отсюда спасти. Глен называл меня порой своей принцессой, – но уж сегодня-то точно никто не поспешит спасать меня на белом коне. Я возвращаюсь на прежнее место, сажусь и просто жду, что будет дальше. Глава 5 Понедельник, 2 октября 2006 года Первый раз услышав имя Беллы Эллиот, детектив Боб Спаркс не смог сдержать улыбку. Его любимую тетушку из целой кучи маминых младших сестер как раз и звали Белла. Та еще была темная лошадка. Это оказалась последняя его улыбка на долгие недели и месяцы вперед. Звонок в службу экстренной помощи 999 поступил в 15:38. Задыхающийся от паники женский голос кричал: – Ее украли! Ей всего два годика! Кто-то ее похитил… На записи, которую в последующие дни в полиции гоняли раз за разом, слышался мягкий, умиротворяющий альт мужчины-оператора в отчаянном дуэте с пронзительным, визгливым сопрано звонившей: – Как зовут вашу малышку? – Белла! Ее зовут Белла! – С кем я разговариваю? – Это ее мама. Доун Эллиот. Она была в саду, перед домом. Наш дом – 44 а по Мэнор-роуд, в Уэстланде. Помогите мне, умоляю! – Обязательно поможем, Доун. Я понимаю, как вам тяжело, но, чтобы найти Беллу, нам надо узнать больше подробностей. Когда вы видели ее в последний раз? Она одна была в саду? – Она играла с котом. Да, одна. После тихого часа. Она там совсем недолго оставалась. Всего несколько минут. Я вышла за ней где-то в три тридцать, а она пропала. Уже везде все обыскала! Прошу вас, помогите ее найти! – Хорошо, хорошо. Не вешайте трубку, Доун. Можете вы описать Беллу? Что на ней надето? – У нее длинные светлые волосы – сегодня завязала ей хвостик. Господи, она ж такая маленькая! Совсем еще кроха… Мне так сразу и не вспомнить, в чем она была. В футболочке и штанишках, наверное… О боже, я ничего не соображаю… Да, на ней были очки! Маленькие такие, круглые, с розовой оправой, – у нее нашли «ленивый глаз». Пожалуйста, отыщите ее! Умоляю! Уже спустя тридцать минут, после того как двоих констеблей из Хэмпширского подразделения отправили убедиться в полученной от Доун Эллиот информации и не медля обыскать весь дом, имя пропавшей девочки, Беллы, дошло до ушей детектива-инспектора Боба Спаркса. – Пропала без вести двухлетка! – ворвался к нему в кабинет сержант. – Зовут Белла Эллиот. Уже почти два часа никто ее не видел. Играла перед домом в саду и пропала. В муниципальной застройке на окраине Саутгемптона. Мать бьется в истерике, с ней сейчас там врач. Сержант Иан Мэттьюс положил шефу на стол тоненькую папочку. На ней черным маркером было выведено имя «Белла Эллиот», на скрепке прикладывалась цветная фотография крохотной девчушки. Спаркс побарабанил пальцами по фото, внимательно его разглядывая, прежде чем открыть дело. – Так, и что мы делаем? Где ищем? И где ее отец? Сержант Мэттьюс тяжело опустился на стул: – На данный момент обыскали весь дом, чердак и сад. Похоже, дело плохо. Ее нет нигде. Отец у нее вроде как из Мидлендса – так думает мать. У них был короткий роман, окончившийся еще до рождения Беллы. Мы пытаемся его отыскать, но мать нам в этом не помощник. Говорит, ему вовсе незачем это знать. – А о ней самой что известно? Что собой представляет? И чем она занималась, когда ее двухлетняя дочь играла возле дома? – спросил Спаркс. – Говорит, готовила для Беллы чай. Дескать, кухня окнами выходит на задний двор, и она не могла видеть девочку. Перед домом, где та играла, лишь низенькая ограда, которая и не ограда-то вовсе. – Что за дикая беспечность – оставить без присмотра такое малое дитя, – задумчиво пробормотал Спаркс, пытаясь вспомнить своих двоих отпрысков в том же возрасте. Теперь-то Джеймсу уже стукнуло тридцать – подумать только, стал бухгалтером! Саманте исполнилось двадцать шесть, и она второй раз собиралась замуж. А они с Эйлин, интересно, оставляли когда своих карапузов одних в саду? Если честно, он не мог припомнить точно. В ту пору он, скорее всего, мало с ними бывал – вечно был занят на работе. Надо будет спросить у Эйлин, когда вернется домой – если, конечно, вообще сегодня вернется. Инспектор Спаркс потянулся за плащом, висевшим позади него на крючке, и выудил из кармана ключи от машины. – Прокачусь-ка я сам туда, Мэттьюс, взгляну своими глазами. Попринюхиваюсь на месте, поговорю с мамашей. А ты оставайся здесь и, если что, организуй оперативный штаб. До семи я тебе отзвонюсь. По дороге к Уэстланду он включил в машине радио послушать местные новости. Белла, естественно, была в самом топе. Вот только говоривший журналист не выяснил ничего такого, чего бы Спаркс сам не знал. «Ну и на том слава богу», – подумал он. Его собственное отношение к СМИ было весьма неоднозначным. Когда в последний раз произошло исчезновение ребенка, то, стоило вмешаться газетчикам, как все пошло наперекосяк: те устроили собственное расследование и на месте преступления затоптали все что можно. Пятилетнюю Лауру Симпсон из Госпорта в итоге все-таки нашли, грязную и перепуганную, в чулане у двоюродного дяди. «У них, знаешь, такая семейка, где родственников как грязи», – сказал он тогда Эйлин.