– Ну чего стоите, барышни! – крикнул он вместо приветствия. – Слуг в семнадцатом году упразднили. Как и эксплуатацию человека человеком. Машина внизу стоит: разгружайте сами, что назаказывали. Мартынов выпустил из рук горловину мешка. Выпрямился. – Ох, спина, между прочим, не казенная. – А что в мешке? Свекла? – оживленно обернулся к нему Крачкин. И тотчас все они, как по команде, обступили мешок. Серафимов, присев, теребил пальцами бечевку, развязывая узел. Из-за спины Серафимова показалась милицейская каска: – Зайцев, там внизу к тебе посетительница. Пропустить? – Хорошенькая? – быстро поинтересовался Самойлов, подмигнув Зайцеву. Перед посторонними они держались как одна дружная и абсолютно счастливая команда, отметил Зайцев. – Ну-у-у, – протянул милиционер. Зайцев как-то сразу понял, что это Заботкина. «Старая дура», – сердито подумал он. Опыт Заботкиной в отношении противоположного пола явно был чисто литературным. – Вася, не промахнись! – подбодрил Крачкин. – Твоя последняя возможность! Зайцев, не глядя, обошел их и вышел в коридор. – А ты чего скалишься, Крачкин? За своей жрачкой топай вниз сам! – Из уважения к моим заслугам и опыту, – задребезжал Крачкин. – Папаша, да на тебе пахать можно! – Да, скажу вам, в сельской местности продукты питания – это вам не кооперативная лавка. Серафимов не даст соврать. И Мартынов принялся расписывать их поездку, приукрашивая такими отчаянными и завиральными подробностями, что все покатывались. – А шлюхи-то что, Мартышка? Шлюхи? – добродушно напомнил Самойлов. – Опознал кто фоточки? Мартынов и рта не успел раскрыть. – Погоди, про это дай я расскажу! – толкнул его Серафимов. 6 Зайцев быстро проскочил вестибюль, решив про себя, что отчитает Заботкину там же, при дежурных. Но женщина, поднявшаяся ему навстречу, была не Заботкиной. – Товарищ милиционер… Среди замызганных стен, крашенных казенной краской, среди обшарпанной мебели ее лицо сверкало. А тусклые, усталые лица милиционеров и посетителей подле нее сразу показались не лицами, а ряхами, мордами, рожами, рылами. Она глядела на Зайцева во все глаза. Ошибки быть не могло: это она хотела с ним встретиться. Портниха из театра. Еще бы такое лицо забыть. Вот только как ее звать? – Вам чего, гражданка? – осведомился Зайцев. И вспомнил: Алла. – Петрова. Алла Петрова. Из театра, – напомнила она. Вид у нее был растерянный. Странно. Такая банальная фамилия – и такая броская красота. Зайцеву казалось, что такие красавицы никогда не грустят и не теряются, а, гордо задрав подбородок, несут себя сквозь жизнь, позволяя другим поспешно убирать препятствия с королевского пути. Но Алла Петрова явно чувствовала себя неловко. Зайцева тронула поспешность, с которой она напомнила о себе. Как человек, который привык, что о нем забывают. – Вы?.. – Я по делу. Личному, – запнулась она, щелкая сумочкой и оглядываясь на угрюмых посетителей, сидевших напротив стойки, и на шлемы дежурных милиционеров. – Выйдемте, – предложил Зайцев, пропуская ее вперед. В вестибюле она сразу заговорила вновь. – Видите ли, я хотела… Извините. – За что? – удивился он. – Вы извините… Просто я… Я видела, что вы… Когда приходили в театр… Понимаете, просто они такие. Она не специально. Она не хотела вас смутить или напугать. Когда она… – Алла жестом расстегнула невидимый костюм. – Балетные. Они совсем не понимают, что такое быть голым. Когда мускулы по всему телу. Они же почти спортсмены. Я не хотела, чтобы вы подумали… Зайцев поймал себя на том, что не слушает Аллу, а смотрит на нее. И рассердился. – Ясно, товарищ Петрова. Только какое уж смущение? Здесь уголовный розыск, а не институт благородных девиц. И добавил мягче: – Здесь, если хотите знать, иные гражданки, которые паразитического образа жизни, они и не такое вытворяют. Всего хорошего! Он взялся за перила лестницы, давая понять, что разговор окончен. – Я просто хотела… – Алла опять принялась теребить застежку на сумочке. – Вы вспомнили что-то о том бутафорском ожерелье? – Да. Нет. Я не знаю… В этот момент входная дверь распахнулась. Самойлов и Крачкин втащили с улицы тяжелый, чуть пахнущий сухой землей мешок. Они обрушили его на пол. – Все, я грыжу заработал, – задребезжал Крачкин. – Товарищ Зайцев, а ты свое продовольствие тоже сам из авто вытаскивай, – поучительным тоном пригласил Самойлов, пялясь на Аллу Петрову. – Какое еще продовольствие? – буркнул Зайцев. Он увидел, что в глазах Крачкина блеснул знакомый ликующий огонек: был ли Зайцев наседкой или нет, провокатором, подосланным ГПУ, или все тем же их верным товарищем, это сейчас было не важно – упустить такую возможность Крачкин просто не мог. – Товарищ Зайцев замечен в контактах с организмами, – радостно оповестил он. Его остроумие срочно требовало выхода, понял Зайцев. А значит, Аллу Петрову надо было быстро выводить из-под огня. Самойлов тоже сложил один плюс один в любовную пару. Красота Петровой явно впечатлила и его. Но повел он себя благородно: – Не обращайте внимания, гражданка. Мы старые боевые товарищи этого монаха. И просто за него рады. Это картошка, которую мы закупили в колхозе. Он вам, наверное, не сказал. Вот она, современная романтика. Есть у вас авоська с собой? Сетка? Что же вы сетку дома оставили? Как же вы домой понесете? Она грязная же, картоха. Алла Петрова глядела на него ошеломленно. Она открыла рот: – Я… Мы… Мы не… А Самойлова осенило: – Знаете что? А пусть ваш мешок здесь полежит. Вася его сам вечером притаранит. Верно, Вася? Ведь подходит? Подходит? – пристал он к ней. – Подходит, – пролепетала Алла, беспомощно глядя на Зайцева. – Зайцев? Так ведь лучше? – не унимался Самойлов. – Да-да, – раздраженно бросил Зайцев. – Я пойду. Мне пора. – Алла схватилась за ручку двери. – Он, может, даже на авто картоху закинет, – все продолжал Самойлов. – Если авто свободно будет. – А вы заходите к нам еще! – крикнул ей Крачкин. Дверь хлопнула. – Мерси, – протянул Зайцев, изничтожая Самойлова взглядом. – Рыцарь печального образа. – Чего? Крачкин уже все понял и захохотал. Он перешагнул через мешок и стал подниматься по лестнице.