– Да вы присядьте, товарищ. Ноги-то не казенные, – ласково предложил Зайцеву дежурный. – Ничего. Стены здесь были до половины выкрашены охрой. Никакого щегольства – все административное щегольство осталось за закрытыми дверями в кабинетах. Свет ламп под металлической сеткой казался все желтее. Потолки все ниже. Зайцев почувствовал, как кровь шумит в висках. – Где же задержанный? – нетерпеливо спросил он дежурного. – Да ведут его. Может, чаю вам? Зайцев не ответил. Голубой верх фуражки дежурного снова наклонился над бумагами. Так странно. Несколько месяцев назад он сам входил в это самое здание с руками за спиной. – Товарищ Зайцев? Скрипя новенькими сапожками при каждом шаге, вошел офицер ОГПУ: – Идемте. Этого горбуна с перхотью на плечах новенького френча Зайцев уже видел. Такого забудешь. Горбун приветливо махнул узкой обезьяньей рукой. Зайцев пошел следом. От горбуна душно пахло одеколоном. Никак не мог вспомнить его фамилию: следователь… следователь… Никак. Это был следователь, который вел дело Фирсова. Они прошли лестницей, коридором, лестницей. – Тесновато у нас. Но скоро переедем в новое здание. На проспекте Володарского, – светски болтал горбун. Опять коридоры. Страшно знакомые. Зайцеву казалось, что с каждым шагом стены делаются все у́же. К счастью, остановились; горбун уже отпирал железную дверь. – Чаю, может? – спросил он. – Нет, спасибо, – выдавил Зайцев. Есть или пить в этих стенах казалась ему немыслимым. Вспомнил фамилию. – Спасибо, товарищ Апрельский. Посреди кабинета на табуретке спиной к нему сидел, скрючившись, человек. – Четверть часа и ни минутой больше, – напомнил горбун и вошел следом. Видимо, магия имени Кишкина распространялась только на чай. Зайцеву это не понравилось. – Я допрашиваю товарища Фирсова в рамках уголовного дела, – напомнил он горбуну. – ОГПУ… При звуках голоса Фирсов дернул головой, но не повернулся. – Хочете говорить – говорите. Не нравится – мы вас не задерживаем, – горбун облизал свои шелушащиеся губы. Прошел вперед и плотно уселся за столом. Зайцев стоял у Фирсова за спиной. Свободных стульев в кабинете не было. Зайцев обошел Фирсова, тот медленно поднял подбородок. Зайцев оторопел. На лице у Фирсова была свежая ссадина. Нос разбит. Губа тоже. Фирсов сидел, бережно держа на весу собственное тело. Как человек, у которого ушиблены внутренности. Одним, незаплывшим глазом он посмотрел на Зайцева. Мелькнула искра. Узнал. Разбитые губы дрогнули. – Товарищ Фирсов, – начал Зайцев. – Гражданин. Гражданин Фирсов, – поправил горбун. – Я хочу поговорить с вами об Оливере Ньютоне. Помните ведь такого? Имейте в виду, беседа официальная. Допрос свидетеля называется. Фирсов молчал. Зайцев видел, как взгляд его постепенно прояснялся, твердел. – Чего молчишь? – встрял горбун. Фирсов прочистил горло. – Я убил Оливера Ньютона, – отрывисто просипел он. Глазки горбуна метнулись. Секунду они с Зайцевым глядели друг на друга. Оба, похоже, были равно поражены. – Это я убил Оливера Ньютона! Да! – Фирсов пытался кричать, но из горла вырывался только сип. – На почве ревности. – Я все подписал. Я еще подпишу. Я убил! Горбун не спеша принялся наливать воду из графина в стакан. – Гражданин Фирсов, – терпеливо начал Зайцев. – Не веришь мне? Это я! Я! – Расскажите по порядку, как убили. Все свои действия. – Это я! Сперва его! Потом ее! Потом его! Всех! Горбун быстро плеснул из стакана воду Фирсову в лицо. Крик оборвался. – Расстрелять тебя, сука, всегда успеют. На тебе диверсионно-вредительского материала целая папка, – спокойно заметил Апрельский. – Тебя товарищ из милиции по делу спрашивает. Ты тут ваньку не валяй. Продолжайте, товарищ, – кивнул он Зайцеву. – Нет. Этот разговор мы продолжим в уголовном розыске, – твердо оборвал его Зайцев. 4 Идея чрезвычайно не понравилась товарищу Апрельскому. Один звонок Коптельцеву. С четверть часа ожидания. А затем уже товарищу Апрельскому объяснили прямо из Смольного, на какое содействие уголовному розыску с его стороны рассчитывают. Уши товарища Апрельского сделались малиновыми, когда он повесил трубку. Приезд свидетеля со Шпалерной на Гороховую переполошил всех. Вернее, теперь уже не свидетеля – подозреваемого. Сам Фирсов сидел на стуле прямо и глядел перед собой решительными глазами. В них Зайцев опять видел волю, самообладание, ум, которые заметил в нем при их первой встрече. Они словно бы возвращались к Фирсову с каждым глотком горячего чая, который ему дали перед допросом. Кончик носа у него покраснел, на нем стала собираться прозрачная капля, Фирсов промокнул ее рукавом. Снова выпрямился. Коптельцев захотел присутствовать при допросе. Это был прорыв в деле – все понимали. Зайцев по-прежнему чувствовал холодную стену между собой и бригадой. Но теперь сквозь нее впервые проходили теплые потоки. Стена будто начала подтаивать. Да, они держались с ним все еще настороженно, как стараются держаться подальше от больной бешеной собаки. Но вернулась она с добычей в зубах – это факт. Если не дружбу, то уважение он себе вернул. Фирсов назвал свое имя, год рождения. Было слышно, как шуршит карандаш по бумаге, – Серафимов вел протокол. Крачкин держал во рту папиросу, которую так и не зажег. Самойлов глядел исподлобья. Коптельцев выглядел так, будто он тут вообще ни при чем. Всем им Фирсов отвечал взглядом холодным и ясным. Взгляд этот не понравился Зайцеву. – Я убил Ньютона, чего тут болтать. – До этого мы еще дойдем, – пробормотал Зайцев. Взял листок из дела. – Когда и как вы познакомились с гражданином Ньютоном? – Не знаю когда. Не помню, – раздраженно ответил Фирсов. – Как это не помнишь? – встрял Самойлов. – А так. Я не придал этому важности. «Когда». Он на завод прибыл. На работу поступил. Вернее, был направлен. Тогда и познакомились. В документах все есть. В отделе кадров. Мне это помнить ни к чему. Зайцев видел, что Крачкин вынул изо рта папиросу и теперь мусолил ее в пальцах. Он внимательно смотрел на Фирсова. Зайцев испытующе глянул на старого следователя: тот явно был поглощен своим ходом мыслей. «Penny for your thoughts», – вдруг громко сказал в голове у Зайцева давний, знакомый, забытый, внезапный голос. Зайцев отвернулся от Крачкина, заставил себя снова перевести взгляд на Фирсова. – Ты, может, и женщин остальных не помнишь? – не выдержал Коптельцев. Зайцеву захотелось шарахнуть его по голове пепельницей. Затолкать в рот ему бумагу. Поздно. Он это понял. Фирсов это понял. Зайцев словно видел, как опытный ум инженера быстро пересчитал новую комбинацию. Фирсов кивнул. – Не помню. Я не помню, как убивал женщин. Все было как в дыму. В тумане. По всем в комнате словно пробежала волна. Внутри у Зайцева кольнуло. – Убил. Вот и все. – Так, – протянул Коптельцев. Его большое пухлое лицо покрылось испариной.