— Явно дело рук Уинстена. Монах кивнул: — Ну да, людям напомнят лишний раз, что Уинстен все-таки епископ. Кто отважится осудить епископа в виду собора? Шериф недобро посмотрел на Итамара: — Он виновен, и мы можем это доказать. — Он наместник Господа на земле, — ответил дьякон и отвернулся. — Быть может, все не так уж плохо, — подумал вслух Олдред. — Полагаю, на слушания соберется немало горожан, и все они будут против Уинстена: ведь любой, кто подделывает монеты, заслуживает порицания, от его действий страдают прежде всего городские купцы, кошельки которых пустеют. Ден с сомнением покачал головой: — Почему-то мне кажется, что настрой толпы не будет иметь значения. Олдред опасался, что шериф прав. Зеваки мало-помалу стекались к собору, и тем, кто пришел первым, доставались места с лучшим видом. Кое-кто норовил заглянуть в корзину шерифа, и Олдред посоветовал Дену не прятать ее содержимое. Мол, Уинстен вполне может попытаться оспорить доказательства на суде, пусть люди увидят заранее. Вокруг немедленно сбилась кучка любопытных, и Ден стал отвечать на их вопросы. Конечно, все были наслышаны о подделках, однако неоспоримые улики — чеканы, дурные монеты отменного качества и увесистая глыба остывшего сплава — подтверждали правдивость слухов. Люди озадаченно глазели на все это добро и недоверчиво цокали языками. Уигберт, помощник шерифа, привел двух заключенных — Катберта и Дегберта, им связали руки и спутали веревкой лодыжки, чтобы они не вздумали сбежать из-под стражи. Слуга подтащил к стене храма кресло элдормена с алой плюшевой подушкой и поставил прямо напротив высоких дубовых дверей. Вышел священник, вынес подставку и реликварий — резной серебряный сосуд со святыми мощами, на которых полагалось клясться свидетелям. Толпа зевак становилась все гуще, сильно и резко пахнуло навозной вонью от множества немытых тел. Прозвонил колокол, возвещая начало суда; во двор вышли местные владетели — таны и высшее духовенство. Они окружили пустующее кресло элдормена, оттесняя простых горожан. Олдред поклонился Рагне, когда поймал ее взгляд, и кивнул Эдгару, который сопровождал супругу Уилвульфа. Гул колокола стих, и церковный хор затянул гимн. Шериф Ден свирепо топнул ногой: — Это же суд, а не служба! Что себе думает этот треклятый Уинстен? Олдред точно знал, что епископ все продумал заблаговременно. В следующий миг Уинстен показался из дверей собора — в белом церковном облачении, пестревшем картинами библейских сцен, и высокой шляпе, отделанной мехом. Всем своим видом он давал понять, что не является преступником. Епископ приблизился к креслу элдормена, встал рядом с ним, закрыл глаза и сложил руки в молитве. — Вот негодяй! — возмущенно прошипел Ден. — Пусть его! — Олдред махнул рукой: — Зря старается, люди слишком хорошо его знают. Наконец-то прибыл Уилвульф с многочисленной охраной. Интересно, подумал Олдред, зачем элдормену столько телохранителей. Людской гомон утих, и стало слышно, как где-то стучит по железу кузнечный молот: не все горожане побросали свои дела ради присутствия на суде. Уилвульф важно прошествовал сквозь толпу, кивнул владетелям и удобно устроился на подушке. Никто другой садиться не смел. Слушание открылось принесением клятвы. Каждому — будь то обвиняемый, обвинитель или клятвопомощник — полагалось возложить руку на серебряный реликварий и прилюдно пообещать перед Господом, что он будет говорить правду ради осуждения виноватых и оправдания невиновных. Уилвульф смотрел на все со скукой, а вот Уинстен наблюдал внимательно, как будто надеялся подловить кого-нибудь на ложной клятве. Олдред знал, что обычно епископ пренебрегал подобными мелочами, но сегодня он притворялся чрезмерно дотошным. Когда клятвы наконец завершились, Олдред подобрался: сейчас вызовут шерифа Дена, и тот начнет произносить свою обвинительную речь. Однако Уилвульф милостиво кивнул Уинстену, и, к изумлению монаха, именно епископ обратился к судье. — Совершено страшное преступление! — изрек он голосом, пронизанным глубочайшей скорбью. — Да, страшное преступление и тяжкий грех. — Эй, погодите-ка! — воскликнул шериф. — Это что такое? Это неправильно! — Все в порядке, Ден, — откликнулся Уилвульф. — Неужели? Ты возражаешь королевскому шерифу, который вел расследование? Напомню тебе, что подделка — преступление против короны! — Прошу, успокойся. Я обязательно дам тебе слово. Олдред обеспокоенно нахмурился. Он не мог понять, что затеяли высокородные братья, но ничего хорошего от них ожидать не приходилось. — Я настаиваю! — возвысил голос шериф. — Я говорю от имени короля, и люди должны услышать своего повелителя! — Я тоже говорю от имени короля, который назначил меня элдорменом! — бросил Уилвульф. — А теперь заткнись сам, Ден, или я заставлю тебя замолчать. Ладонь шерифа легла на рукоять меча. Телохранители Уилвульфа подались вперед. Олдред быстро пересчитал: Уилвульфа сопровождала дюжина воинов. Теперь понятно, почему их так много. А Ден, не предвидевший стычки, привел одного Уигберта. Шериф тоже оценил невыгодный расклад — и убрал руку с меча. — Продолжай, епископ Уинстен, — велел Уилвульф. Вот почему король Этельред хотел ввести единые правила суда, сказал себе Олдред, пока этого не случилось, знать судит по своему произволу, что лишний раз доказал Уилвульф. Противники этих нововведений уверяли, что правила не имеют значения, что справедливость как раз и соблюдается посредством мудрых суждений знатного судьи. Обыкновенно все те, кто утверждал подобное, сами принадлежали к знати. Уинстен указал на Дегберта и Катберта: — Развяжите этих служителей Господа. — Они мои пленники! — возразил Ден. — Они заключенные перед судом, — опроверг Уилвульф. — Развязать! Шериф хмуро кивнул Уигберту, и тот развязал веревки. Теперь два священника выглядели менее виноватыми. Уинстен заговорил громче, чтобы все могли слышать. — Преступление и грех, о коих идет речь, состоят в подделке королевской монеты! — Неожиданно он ткнул пальцем в Уигберта: — Подойди сюда и покажи всем, что лежит вон в той корзине. Уигберт покосился на Дена, а шериф пожал плечами. Олдред был озадачен. Он предполагал, что Уинстен попытается скрыть вещественные доказательства, но епископ потребовал их предъявить. Что задумал этот злодей? Ранее он твердил, что невиновен, а теперь как будто оговаривает сам себя. Епископ между тем принялся вынимать предметы из корзины, один за другим: — Вот металл для монет! Смотрите, целый слиток! Вот чеканы, верхний и нижний! Вот стяжка для них! Вот и сами монеты — наполовину серебряные, наполовину медные! Владетели, стоявшие вокруг элдормена, пребывали в той же растерянности, какую испытывал Олдред. Почему Уинстен даже не пробует себя обелить? — А хуже всего то, что эти предметы — все эти подделки и инструменты — принадлежат священнику! — воскликнул епископ. «Ну да, — подумал Олдред, — они принадлежат тебе». Епископ вскинул руку и указал в нужную сторону: — Это все принадлежит Катберту! Все головы повернулись туда, куда показывал Уинстен. — Вообразите мое изумление, вообразите мой ужас, когда я узнал, что эти гнусности творились прямо у меня под носом! Олдред осознал, что у него отвисла челюсть. Толпа тоже пребывала в ошеломлении. До сих пор все были уверены, что судить станут Уинстена как главного виновника всего случившегося. — Конечно, я должен был заметить! — продолжал епископ. — Я повинен в беспечности и легкомыслии! Мне надлежало проявить бдительность, а я устранился… Олдред наконец-то обрел голос: — Ты был подстрекателем! Уинстен печально сказал: — Я не сомневался, что нечестивцы станут меня этим попрекать. Поверьте, я не снимаю с себя вины. Я привык верить людям и должен пострадать за свою доброту. — Это ты велел мне подделывать деньги! — крикнул Катберт. — Я лишь хотел украшать церкви, а ты меня заставил! Он разрыдался. Уинстен тяжело вздохнул: — Сын мой, твое преступление вовсе не станет менее тяжким оттого, что тебя будто бы принудили к нему старшие… — Да, принудили! Так все и было!