Он сказал, что все лажают. Правда. Медведи — неуклюжие. Все это знали. И она никого не обидела специально. У нее никогда не хватало духу быть жестокой. Правда. — Я не думаю, что Мать одобряет, когда оборотни разбрасываются ее даром жизни. — Она внутренне содрогнулась от точности его слов. Она не стала бы намеренно причинять себе вред, но попытка выжить, когда каждое движение все еще причиняло боль, а кости не срослись, приведет почти к тому же результату. Она не думала, просто реагировала. С каждым глотком материнская любовь наполняла ее, давая понять, что ее лелеют. Быть небрежной с этим даром жизни было бы неправильно. Обидно для Богини. Мне очень жаль, Матерь всех нас. Бен сказал загладить свою вину. Если бы она только могла. Она бы с радостью извинилась и осталась, попытавшись стать дочерью для скорбящих семей, но Козантир изгнал ее. Вернуться сейчас означало бы… это ничего не дало бы, кроме как возродить боль тех, кто потерял близких. Может, вместо этого она могла бы посвятить себя этому месту? Что же касается остального совета Бена: ...ты двигаешься дальше, живя как можно лучше. А что, если люди узнают, что она сделала? — Они не захотят видеть меня здесь, — прошептала она себе под нос. — Я… Фырканье напомнило ей, что в комнате есть кто-то еще — разъяренный медведь. Она подняла глаза. В лагере он спокойно превратился в гризли — самого страшного из животных. Теперь, точно так же, его добродушное выражение лица сменилось непреклонной силой. — Ты позволишь другим диктовать тебе, что делать со своей жизнью? — Его техасское протяжное произношение усилилось от раздражения. — Я... — А эти другие твои соплеменники? Твой Козантир? Он, очевидно, думал, что она имела в виду кого—то конкретного, а не целый город. Но она отрицательно покачала головой. — Медведь больше ни перед кем не отчитывается. Мы не волки, которым нужно, чтобы кто—то отдавал нам приказы. — Он сделал паузу, прежде чем подсказать, — да? Он не понимал реакции ее клана, и все же... опять же, он был прав. Она вела себя как трусиха, убегая вместо того, чтобы выстоять. Сумеет ли она показать этой территории, что ей есть что предложить? — Ты застряла здесь на некоторое время, медвежонок. Не беспокойся по поводу спален. Мы с этим разобрались, — сказал Бен. — Но пока ты здесь, ты можешь разобраться с этим — чем бы это ни было — и двигаться дальше. — Он устремил на нее бескомпромиссный взгляд. Когда она кивнула, ее охватило чувство вины иного рода. Она доставила ему хлопот, ударила его, отняла у него время. Какая досадная расплата за его великодушие! — Мне очень жаль, Бен, — тихо сказала она. — Я больше не буду пытаться бежать, по крайней мере, пока не научусь делать это на четырех лапах. Его лицо смягчилось. – Вот это хороший медвежонок. Хороший медвежонок. Те же самые слова, которые использовал мастер бард. Когда она улыбнулась этому воспоминанию, выражение глаз Бена изменилось на... на что—то такое, чего она не совсем понимала. А потом она поняла. Это был ленивый взгляд самца на самку. Он провел костяшками пальцев по ее щеке. С его сдержанной лаской и горячим взглядом она вдруг слишком остро осознала свое обнаженное состояние. О том, как простыня изгибалась, прикрывая ее груди. О его силе, когда он дернул ее обратно на кровать, несмотря на ее удары кулаками. О тепле его пальцев на ее лице и суровой линии подбородка. Его голова наклонилась, и очень осторожным движением он поцеловал ее в запястье. Его твердые губы были теплыми. Она вздрогнула. От его медленной улыбки на щеке появилась складка. — Поскольку целитель сказал, что с завтрашнего дня ты сможешь покидать эту комнату, я приглашаю тебя утром на завтрак. Когда он вышел из комнаты, она понюхала свое запястье, зная, что он, должно быть, учуял — аромат женского интереса. Ох, это было плохо. Очень плохо. *** Внизу, в большой комнате, Райдер сидел на мягком стуле и рылся в сумке Минетты. — Вот, котенок. Ты хочешь, поиграть с этим? — Он разбросал несколько блоков перед ней. Бен скоро спустится вниз. Это будет самое время, чтобы поднять вопрос о том, возможно ли, что гостья была здоровее, чем она показывала. Конечно, он мог ошибаться. Но, клянусь Богом, если все, что ей нужно, — это статус Бена и его деньги, ей лучше передумать. Райдер слишком хорошо знал, как больно быть использованным, и он не допустит, чтобы Бену причинили боль. На темно—красном коврике Минетта отложила свою любимую плюшевую кошку в сторону и подняла отшлифованные кусочки дерева... одной рукой. Большой палец другой руки она держала во рту. У него заныло сердце. За последнюю неделю она добилась прогресса, почти перестала вздрагивать при каждом его движении и начала играть, пусть и тихо. Но встреча с новыми людьми и местами отбросила ее назад. Бедный маленький детеныш. Будь проклята Женевьева за то, что не послала ему весточку о Минетте. Будь он проклят за то, что избегал Территории Дешутов. За то, что не нашел свою дочь раньше. За то, что у нее не было стабильной семьи, в которую она могла бы войти. — Прости меня, милая. — прошептал он. — Ты со мной разговариваешь? — сказал Бен с порога. Райдер вздрогнул. — Гребаный гризли. Как ты умудряешься ходить настолько бесшумно? — Талант. Тренировка. — Бен со вздохом опустился на Г—образную секцию дивана. — Проблемы? — Я сказал Эмме, что у меня только две спальни, и она разволновалась, что заняла одну из них. И попыталась уйти, хотя едва держалась на ногах. Неужели Бен ей поверил? Одним из самых эффективных трюков Женевьевы было разразиться слезами и выглядеть беспомощной. — Она плакала? И, будучи слишком слабой, для самостоятельных передвижений, ждала тебя... чтобы ты мог сказать ей не уходить, верно? — Не совсем. Ты стал циничным, кот. — Бен показал свои окровавленные руки. — Она была так полна решимости одеться, что разорвала свою рану. О, черт. Этот запах определенно принадлежал ей. У нее была рана, а не болезнь. Почему он решил, что она притворяется больной? Почему не спросил? Потому что Женевьева дергала его к себе всякий раз, когда разыгрывала карту с болезнью. Он фыркнул от отвращения к самому себе. — Я увлекся погоней за собственным хвостом. Прости. А какая у нее травма? Бен колебался. — Ей сломали ногу и порезали в горах. Но... она была одна, и ее нашли только через пару недель. Целитель восстановил все, что мог, но полное исцеление займет больше времени. Бен пошел на кухню. Было слышно, как он открыл кран, чтобы помыть руки. Женщина? Боль и одиночество? И она не видела целителя две недели? Он представил себе хорошенькую женщину наверху. Пытающуюся одеться. Причиняя себе боль. И он был чертовски холоден с ней. Черт возьми, Гриз должен дать ему подзатыльник. Бен вернулся с двумя стаканами чая со льдом и поставил один перед Райдером. Он улыбнулся, увидев, как Минетта строит сбалансированный Римский арочный мост. — У тебя тут подающий надежды инженер—механик. — Она напоминает мне тебя своими постоянными строительными проектами. Но, похоже, она больше увлекается дизайном, чем строительством. — А как насчет тебя? — Бен не сводил глаз с детеныша. — Чем ты занимался все эти годы? — Я... — вопрос полоснул когтями по сердцу. Сородичи оставались вместе. Узы между братьями проникали глубоко в их души. Один не должен спрашивать другого о работе и приятелях. Но жизнь была такой, какой была. Колючий подлесок или нет, прямой маршрут часто был лучшей тропой для возвращения домой. Он просто изложил все, что произошло за прошедшие годы. — Когда мы с Женевьевой жили вместе, я начал продавать свои изделия из дерева на ярмарках ремесел и фестивалях. После того, как мы расстались, я переехал на территорию Гарибальди в Канаде. Работал зимой, летом совершал кругосветные прогулки. — Тебе нужно вернуться за инструментами? Райдер поколебался, прежде чем раскрыть свои надежды.