Бен направился через комнату, увидел Эмму и нахмурился. Она напряглась, чувствуя, как холодок пробежал по ее венам. Возможно, ей не следовало спускаться вниз. А что, если он не хочет видеть ее на своей территории, когда его не было дома? — Целитель велел тебе не нагружать ногу, — прорычал он. Ее нога? Он был расстроен, потому что... он заботился о ней и волновался? Когда осознание этого растопило что—то твердое внутри нее, она улыбнулась ему. Его хмурый взгляд исчез. А когда его глаза потеплели, она не могла не видеть в нем... мужчину. Слишком, слишком мужественного. — Я... я в порядке, — поспешно сказала она. — Я воспользовалась перилами на лестнице. — Тем не менее, каждый прыжок на нижнюю ступеньку причинял боль. Она кивнула на стоявший рядом деревянный стул. — Здесь, внизу, я использовала стул как костыль. Я совсем не опиралась на ногу. Его мускулистые руки были сложены на крепкой груди. — Прыгать на одной ножке не совсем безопасно, медвежонок. О, он был упрямым медведем. — Возможно. Но я… — Она замолчала, когда Минетта подошла к ним. — Привет, милая. Малышка сосала большой палец и наблюдала за Эммой большими настороженными глазами. Эмма осмелилась протянуть руку и коснуться ее щеки. Дети. Их радость, смех и даже ссоры радовали сердце. Минетта подалась вперед и коснулась косы Эммы, поглаживая ее своими маленькими пальчиками. Через минуту она потерла ее о щеку и прислонилась к здоровой ноге Эммы, все еще посасывая большой палец. Губы Эммы дрогнули. Будучи детенышем, она прятала свое защитное покрывало в своей постели, чтобы мать не уничтожила его. Как замечательно, что Минетта нашла в Эмме что—то утешительное. Подняв глаза, Эмма увидела, что загорелое лицо Бена смягчилось улыбкой. — Что у тебя в сумке, Минетта? — спросила Эмма после минутного наслаждения простым общением с сородичами. Девочка пересекла комнату, чтобы взять свою зеленую сумку с книжного шкафа. — Тебе она доверилась быстрее, чем мне, — проворчал Бен, прежде чем усмехнуться. — Хорошая работа. — Я нравлюсь детям. — Ее учитель говорил, что бард обычно обладает харизмой, которая привлекает людей. Эмма считала, что ее «харизма» действует только на детей. Мастер сказал, что никогда раньше не встречал такого застенчивого барда. Впрочем, возможно, ни у одного барда не было такой жестокой матери, как у Эммы. Вернувшись, Минетта открыла сумочку, чтобы показать яркие Лего и маленьких пластмассовых животных. Когда малышка снова прислонилась к ней, Эмма удовлетворенно вздохнула. Даонаин не должен жить один, а она была так одинока. —Ты можешь сделать что—нибудь для меня? Минетта плюхнулась на толстый ковер и вывалила содержимое сумки. — Она потрясающий строитель. — Бен сел рядом с Эммой. К ее ужасу, под его тяжестью подушки прогнулись, и она прижалась к его твердой, как камень, груди. Вместо того чтобы отойти, он протянул руку вдоль спинки дивана. Она нахмурилась, глядя на него снизу вверх. Он только улыбнулся. — Я так понимаю, тебе надоело валяться в постели? Каждый вдох приносил ей запах мужского пота и мускуса, слабые следы смолы от дерева, которое он рубил, чистый запах хозяйственного мыла... и легкий намек на его интерес. Под его оценивающим взглядом она почувствовала себя маленькой и женственной. Глубоко внутри нее вспыхнуло возбуждение. Нет. Нет. Нет. Она прочитала себе лекцию после того, как это случилось в последний раз. Никакого влечения. Собрание доказало, что ей нельзя доверять. Беду навлекло ее тщеславие. Никогда, никогда больше. Она спрыгнула с дивана. «Слишком быстро», — осознала она, когда всем весом оперлась на свою травмированную ногу. Жгучая боль пронзила ее ногу, и она заскулила. — Черт возьми, женщина. Матерь благослови, как это было больно. Словно кто—то снова и снова вонзал в сросшиеся кости длинный меч. Со слезами на глазах она опустилась на пол, поддерживаемая сильными руками. — Как глупо. — Ее голос прозвучал унизительно дрожащим. — Ш—ш—ш. — Он притянул ее к своей большой груди и держал, пока жгучая боль не утихла. С тихим вздохом она прислонилась к нему. — Все в порядке, Минетта, — тихо сказал он. — Эмма повредила ногу. Слишком быстрые движения причиняют ей боль. О, нет. Она напугала детеныша. Она сморгнула слезы и увидела, что детеныш изучает ее, слегка нахмурив брови. Когда Эмма выдавила из себя улыбку, Минетта придвинула свои игрушки поближе и устроилась на коврике рядом с диваном. — Ну вот, теперь ты беспокоишь нас обоих. — Обхватив ее щеку одной рукой, Бен большим пальцем стер влагу с ее кожи. — Тебе не нужно убегать от меня, Эмма. Неужели я настолько неприятный? Страшный? Она задела его чувства. О, Моя богиня, она никогда не хотела, чтобы он чувствовал себя плохим. — Нет. Нет. Но я не... я не занимаюсь всеми этими межполовыми делами. Вообще. Если бы у Даонаинов были монахини, она бы ушла в монастырь. Но оборотни не соблюдали целибат — скорее наоборот. Раз в месяц у женщин—оборотней начиналась течка, и с каждым полнолунием Даонаины собирались вместе и спаривались, что обеспечивало их выживание. — Немного сложно избегать отношений между мужчиной и женщиной, не так ли? Веселье вернулось в его чарующий голос. У него был не только грубый, глубокий бас, характерный для самцов—оборотней, но и яркие нотки смеха, звучавшие в нем, были подобны лунному свету на темном озере. — Ну... — Что она могла сказать? Не дожидаясь ее ответа, он провел костяшками пальцев по ее щеке, и на этот раз его прикосновение было не для утешения. Долгая, медленная ласка заставила желание закипеть в ее венах и потрясла ее давно забытым ощущением мужских рук на собственном теле. Но большего, чем это, не должно быть. Ее губы сжались. — Избежать этого трудно, но не невозможно. Спячка помогает. — Зимняя спячка? — Его напряженные глаза приобрели насыщенный оттенок горной синей птицы. — Ты не дергаешь меня за хвост? Ты не посещаешь Собрания? Как долго ты пробыла в лесу одна? Она отвечала на его вопросы один за другим. — Да, не тяну. Не посещаю. И это не твое дело. — Все же он был прав. Слишком скоро ей придется подумать о том, что она будет делать в следующее полнолуние. — Но, — он явно заставил себя остановиться, — все в порядке. — Через секунду он покачал головой. — Со мной ты в безопасности, медвежонок. У меня нет никакого интереса ни к спариванию, ни к поиску спутницы жизни. — Подобно тому, как горный ветер обнажает гранит под снегом, она наблюдала, как напряглась его челюсть. — Мне нравятся прикосновения, но я спариваюсь только потому, что это необходимо. Почему разочарование смешалось с облегчением? — Я думала, все самцы хотят спариваться. Почему ты нет? — Думаю, мои причины тебя не касаются, дорогая. — Легкая улыбка смягчила язвительность этих слов. — Полагаю, это справедливо. — Так и есть. — Он положил теплые пальцы ей на плечо. Почему он продолжает прикасаться к ней? Гладить ее кожу? От чувственного удовольствия по ее телу пробежали мурашки. — Мы с Минеттой заехали за тобой, — сказал он. — Мы идем в таверну «Дикая Охота», чтобы присоединиться к Райдеру. Ты готова выйти из дома? — Неужели? — Она подпрыгнула от восторга и поморщилась, когда от этого движения у нее задрожала нога. — Ай. Она простила ему его громкий смех, потому что он, по крайней мере, не назвал ее идиоткой. И если он сказал правду о том, что не хочет спариваться — а она не услышала лжи в его голосе — она могла бы остаться еще на некоторое время. Он возьмет ее с собой в «Дикую Охоту». Судя по тому, что сказал Бен, таверна была источником жизни на этой территории. Только... там будут люди. От беспокойства у нее по спине пробежали холодные пальцы. После трех лет затворничества, мысль о том, что она окажется в целом баре, заполненном людьми, пугала ее. Она вздернула подбородок. Она справится. Она сможет. Она больше не была изгнана. Они не знали ее истории. И пришло время перестать прятаться в пещере. — Пойдем. *** В таверне «Дикая Охота» тепло от потрескивающего камина медленно расслабляло напряженные мышцы Райдера. Кожаный диван был удобен, особенно его ногам в ботинках, стоящим на видавшем виды кофейном столике. Пена щекотала его губы, когда он наслаждался солодовым «Гиннесом». Его спина и плечи болели от разгрузки вещей в начале этой недели и перестановки в магазине позади дома сегодня. Распаковывать вещи было чертовски приятно. Черт, как же ему не хватало ощущения покоя. Тоска по настоящему дому. Тоска по Бену. И теперь части его жизни, разбросанные много лет назад, вставали на свои места, как хорошо подобранный кусок головоломки. Он не скучал ни по Женевьеве, ни по Фаруэю. Из—за того, что она с радостью провоцировала мужчин — включая его — на драку, он никогда не чувствовал себя как дома в том сообществе оборотней.