Ты меня простишь? Я был совершенно измучен, а тебе был нужен полный сил мужчина. Одно Хаген знал твердо о женщинах. Им все можно сказать, нельзя только говорить, что они не желанны. — Ты грязный лгун! — закричала Дагна. — Это ты хотел меня! Она пустила стрелу по направлению его голоса. — Сейчас я тебе покажу! Вынимая новую стрелу из колчана, она покинула освещенную дорогу и вошла в кусты. Хаген потерял ее из вида, но слышал ее шаги, когда она ступала на сухие листья или на высохшую траву. Он сидел на корточках в самом темном месте — в тени изуродованного дуба. Спасительное облачко закрыло луну. Прошла минута, другая… Когда он снова увидел Дагну, она стояла на краю обрыва и вглядывалась вниз в темноту. Лук был натянут, и конец стрелы двигался то туда, то сюда, готовый полететь при малейшем движении. — Хаген! — нежно окликнула она его. — Хаген, дорогой, ты солгал мне, правда? Медленно, очень медленно поднял он левую руку со стрелой и напрягся, вспоминая, как метал стрелы в мишень в саду Висартов. Одна все-таки попала, но тогда он бросал правой рукой. Дагна стояла метрах в десяти от него. Снова вышла из-за облачка луна. Дагна повернулась и посмотрела на нее. Хаген изо всех сил метнул стрелу и промахнулся примерно на метр. У Дагны от ужаса расширились глаза, когда она вдруг увидела свою собственную оперенную стрелу, летящую на нее. Она отпрянула в сторону и оступилась. Шифер скользнул под ее ногой, и она в панике пыталась обрести равновесие. Стрела из лука полетела в воздух, а Дагна с пронзительным криком сорвалась с обрыва. Долю секунды стояла она на краю его, словно собиралась прыгнуть с вышки в воду, затем исчезла в темной бездне. Хаген остался один, еще согнувшись после броска, с вытянутой левой рукой. Своим броском он хотел помешать Дагне попасть в него, а затем броситься на нее. Но теперь не с кем было бороться. Только эхо прозвучало от ее первого крика, затем послышался глухой стук падения тела и второй, очень слабый крик, который быстро оборвался. Хаген подождал немного в наступившей тишине, затем нашел в кармане спички и осторожно пополз вниз по откосу. Дагна валялась внизу. Там лежали остатки разных вывесок Оукмара — железо и дерево. Дагна лежала поверх них. Было бы гораздо поэтичнее, если бы ее сердце пронзила ее собственная стрела, однако ее живот проткнула расщепленная планка. Она лежала вытянувшись, лицом вниз на куче строительного мусора. Хаген поднял зажженную спичку и попытался повернуть ее голову. Это ему сразу же удалось. Лицо Дагны было разбито до неузнаваемости от удара о куски железа. Спичка догорела, новой он не стал зажигать. Он хотел что-то сказать и наконец пробормотал: — Очень жаль. Мне очень жаль всего, что было между нами. Он вспомнил Хильду. В смерти она обрела наконец свой покой и стала по-настоящему красивой. А что обрела Дагна? Хаген покачал головой и попытался забыть ужасный облик Дагны. Теперь она не была похожа на сестру. Хаген вскарабкался вверх по откосу и пошел к своей машине. Было очень трудно править одной левой рукой, но ему удалось добраться до средневекового замка в сердце поселка Оукмар. Дверь была заперта. В конце концов Хаген влез в дом через окно, затем стал искать телефон. Первым делом он позвонил Трогу. Хаген выкурил много сигарет и о многом подумал, прежде чем услышал вдали сирену. Плечо его страшно болело, но оно заживет. Второй его звонок был в призывную комиссию. Персонал работал там до поздней ночи, как и он сам. Сержант, ответивший на его звонок, счел за шутку желание Хагена вернуться в армию. Кроме того, он не слышал о таком месте, как Хард-Рок[1]. — О какой скале вы говорите? — спросил сержант. — Возвращайтесь на свою вечеринку, приятель. Поймите, как хорошо там вам будет. И присмотрите для меня чью-нибудь сестренку, хорошо? — Будет сделано, — ответил Хаген. — Она у вас будет. Он положил трубку. С этим можно повременить до завтра, а сейчас он последует совету сержанта. Хаген вылез на улицу из разбитого окна и направился на свою вечеринку. Первые гости уже выходили из патрульной машины. Питер Чейни Говорю вам, оно это может Глава 1 Жизнь может быть чертовски удивительной! Иногда и сам себе не веришь, получая от нее что-нибудь приятное. Тогда, в Париже, в мае 1945 года, состояние мое было совершенно подавленным. И причину этого можно обозначить одним словом: дамочки! Парень, назвавший эту аллею «Розовой», обладал чувством юмора, потому что, хотите — верьте, хотите — нет, вонь стоит здесь невероятная. Похоже, что ее жители выбрасывают на улицу все, что не желают держать в своих жилищах. А может, все дело в том, что немцы лишь недавно покинули Париж. Затрудняюсь сказать. У меня немного кружится голова, потому что один парень сказал мне, что «дюбонэ» пополам с хлебной водкой здорово пьется, и оказался не трепачом. Да, голова явно трещит. К тому же я неравнодушен к той крошке, с которой мы вместе обедали. Кругом тьма, хоть глаз выколи, но вдали полоска света пробивается из окна на втором этаже. Форс говорил, что, когда в Париже хозяйничали боши, он встречался здесь с парнями из английской разведки. Так что эта забегаловка имеет особую атмосферу. Вам ясно, что я имею в виду. Добравшись до этой развалины, я заметил проволоку от звонка, свисавшую сбоку от двери. Я дернул за нее, загнал папиросу в угол рта и стал ждать ответа, раздумывая о дамочке, с которой обедал. Может, я вам уже говорил, ребята, что причиной трех четвертей всех жизненных неприятностей являются бабенки, а остальная четверть происходит из-за денег. На них наплевать. Все, что не связано с женщинами, можно не принимать близко к сердцу. Это всерьез никого не затрагивает. Прошло минуты две, и дверь отворилась. В проходе горел тусклый свет, а на пороге стоял и таращил на меня глаза высокий, худой, загорелый парень. С иронической складкой губ и симпатичными серыми глазами. Он сразу мне понравился. — Вы Лемми Кошен? — спросил парень. — Да-а-а, так говорила моя мать. — Я Джимми Клив, частный детектив из Нью-Йорка. Может, вам обо мне не говорили? — Я слышал про вас. Как дела, Джимми? — Ничего себе. На мой взгляд, после немецкой оккупации жизнь в Париже немного вялая. Не знаю, в чем дело — в спиртном или девочках. Поскольку я не особо увлекаюсь красотками, видимо, расслабляет выпивка. Входите же. Я вошел в прихожую. Передо мной спиралью поднималась лестница, справа дверь вела в боковую комнату. Все страшно пыльное, если не считать медной ручки с внутренней стороны входной двери. Я пошел за Кливом по лестнице. По дороге он бросил, оглянувшись: — Здесь ваш приятель. Он с нетерпением ожидает встречи. — Да? Кто такой? — Паренек по фамилии Домби. Как я понял, он раньше с вами работал. — Да. Симпатичный парень, только слишком много говорит. Ну и девочек любит. А тут можно перекусить? — Найдется. Домби прихватил бутылку, — ответил Клив, открывая дверь. Мы вошли в небольшую комнату. Пара стульев, низенькая кровать на колесиках, которую на день принято задвигать под большую кровать. У окна стоит нечто, отдаленно напоминающее бар. На нем бутылка, похоже виски. Мне она кажется чуточку подозрительной. Рядом — бокалы и графин с водой. — Хелло, Домби! — сказал я. — Как дела? Мы не виделись года два. Ты помнишь лондонское дельце? — Помню, помню, такой-разэтакий. Ты тогда переманил у меня хорошенькую девчонку. Разве это забудешь? — Послушай, я никогда ни у кого не уводил девочек. Уверяю, она покинула тебя по собственному желанию. Но я понимаю, что тебе это не понравилось. — Вот еще, стал бы я переживать из-за бабенки. Самое трудное — от них отвязаться. Ну, а во мне что-то есть. Парижские девочки, похоже, это сразу поняли. Во всяком случае, у меня сложилось такое мнение. — В тебе что-то есть? Послушайте, Джимми, этого типа! Этого невозможного воображалу! В нем что-то есть? В нем, видите ли, есть обаяние! — Особенно сейчас, когда его щеку раздуло от флюса, — фыркнул Джимми. — Ладно-ладно, ребята. О’кей. Это вы просто завидуете, — петушился Домби. — Я знаю, что Джимми приглянулась моя девочка. Вы дождетесь ее прихода. Она от меня без ума, совсем ошалела. — Она, должно быть, потрясающая, — заметил я. — Она и есть потрясающая, — подтвердил Домби. — Говорю вам — эта крошка умница. У нее есть шестое чувство. — Послушайте его! — воскликнул я. — У нее шестое чувство, потому что к нему прилипла. — Постойте вы, петухи, мы же здесь собрались по делу, — заметил Клив. — Да? Что за дело? — спросил я. Вообще-то, я представлял, какого рода дело могло привести Клива, хорошего частного детектива и красивого парня, в Париж.