- Нам победа в сто раз необходимее, чем им. И тут, Миша, без науки не обойтись. У них такая наука есть, ей уже больше ста лет. Зовут её криминалистикой. А у нас должна быть своя - этакая, я бы её назвал антикриминалистика, что ли. - Фантазёр ты, Вова, неисправимый, - усмехнулся толстяк, намазывая себе аппетитный бутерброд и сам любуясь своей работой. - Науку какую-то придумал… ай!.. - Он подхватил на лету комочек икры и любовно намазал его поверх всей горки. - Надо, Вова, не мудрствовать, а быть крайне осмотрительным, крайне! И не зарываться. - Он оторвал взгляд от бутерброда и сердито посмотрел на приятеля: - Что за тобой, кстати, водится. - И укоризненно погрозил ему жирным ножом, но тут же насмешливо добавил: - Впрочем, что же ты конкретно придумал по своей этой самой науке? - Кое-что ты скоро увидишь, Миша, - негромко произнёс очкастый, забившись в угол просторного кресла и глядя куда-то в сторону, отчего узкое лицо его казалось ещё больше похожим на пилу; ну а глаз его за всё время разговора толстяк вообще не увидел, ибо, как ни было сумрачно в зале, приятель его очков так и не снял. - Кое-что увижу… - произнёс он, жуя бутерброд и сухо осведомился: - А остальное? Для себя оставляешь? - А как же! Непременно. По законам антикриминалистики. - Интересно… - Толстяк перестал жевать и внимательно посмотрел на своего собеседника, потом задумчиво произнёс, не спуская с него глаз: - Напрасно ты мне, Вова, сказал об этом. Напрасно… - Что, спать теперь не будешь? - усмехнулся тот и с наигранным спокойствием погасил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету. Против воли он вдруг ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. Каким-то настораживающим тоном произнёс его собеседник эти последние слова, и в чёрных его глазах с припухшими веками мелькнуло что-то странное - очкастый не успел понять, что именно. Его лишь охватило на миг ощущение откуда-то возникшей угрозы, но разобраться он не успел. Это было как внезапный укол, как короткий сигнал об опасности. Возник и исчез. Мгновенно. Не понял он его. А ведь, кажется, давние знакомые сидели за столиком, они должны были знать друг о друге всё. И от этой борьбы с самим собой очкастый даже порозовел и плотно стиснул зубы, словно боясь, как бы что-то некстати не сорвалось с языка, и тонкие губы его вовсе исчезли, так что вместо рта осталась лишь неровная прорезь. А толстяк будто и не замечал в приятеле никаких перемен - безмятежно отпил коньяку из узкой рюмочки, пососал ломтик лимона и ворчливо заметил: - Хватит тебе сигаретой дымить. Лучше выпей, закуси. Ты учти, такой рыбки в Москве не получишь. Вот этой, - он указал вилкой, - отведай-ка. - И, как бы между прочим, тем же безмятежным тоном заметил: - А ведь был ты, Вова, талантливым инженером. Высоко ты мог взлететь, если бы пожелал. - Я, Миша, на судьбу не жалуюсь. И на фасад не смотри. Нынче фасад обманчив бывает. К примеру… Но тут возник официант с дымящимся подносом на выставленной вперёд руке, и, пока он суетился возле стола, приятели умолкли. А когда наконец остались одни, разговор перекинулся на другое. Толстяк, хмурясь, деловито осведомился: - Ты когда в Москву возвращаешься? - Через два дня. Пятого. Самолётом. А что? - Шестого приедет к тебе мой человек. И извини меня, Вова, но в последний раз. - Это ещё почему? - Потому что эта линия меня в сторону уводит. И вдвое увеличивает опасность провала. А я себе этого позволить сейчас не могу. Мне необходимо риск свести к минимуму, Вова. Я на гребне. Мне, дорогуша, такие дали теперь открылись, такие перспективы… - Вдруг так и открылись? - Совсем не вдруг, Вова, совсем. Я давно это готовлю, и вот сейчас акции мои ого как взлетели! Шум пошёл - до Москвы-матушки. Так что вот-вот… Ах, хорош барашек! Ах, хорош! Ты не находишь? Ну, давай, давай под это дело и… за отлёт. Очкастый нервно пожевал тонкими губами и, явно сдерживая раздражение, наставительно произнёс: - Чем дальше ты пойдёшь, Миша, тем больше тебе понадобится живых денег. Учти. - Я подумаю. А пока принимай человека, Вова. - Что за человек? - Какой нужен. Мне. - Я его знаю? - Нет, дорогуша, не знаешь. Зато я его знаю. Так что не сомневайся. - Может, я с ним заранее познакомлюсь, а? - Не стоит. - Темнишь, Миша. - Всё, Вова, по науке. Как ты её назвал? Антикриминалистика? - Он приедет, надеюсь, только по моему адресу? - А ты что, ревнуешь? Хочешь всё проглотить сам? Нельзя, дорогуша, подавишься. - Не волнуйся за меня. Отдай всё мне и увидишь. - Ого! Раньше ты был скромнее. - Растём. Набираемся опыта и сил. До тёмной черты надо многое успеть. - Прежде всего до неё надо дожить… на свободе. А ты зарываешься. Сбыт, Вова, - это самое опасное. Пора бы усвоить. Чаще всего горят именно на сбыте, ты же знаешь. - А я повторяю: на этот раз беру всё. - Нет, - решительно тряхнул головой толстяк. - Нет, Вова. Так не пойдёт. - Отдаю два процента. - Будешь работать из двадцати трёх? - Да. - Я подумаю. - Сколько у тебя на этот раз всего будет? - Много, дорогуша. Больше, чем всегда. Поднакопили. - А всё-таки? - Тысяч на семьдесят. - Беру! Но как ты всё это доверяешь новому человеку? - Значит, можно. - Отлично. Тебе виднее. Я его жду. Но будет лучше, Миша, если ты нас познакомишь заранее. Поверь моему опыту. Будет лучше. - Я тебя не познакомлю. И ты всё не получишь, Вова. Я уже подумал. - Отдаю четыре! - Нет. - Пять. Толстяк поднял голову и пристально посмотрел на своего собеседника. Но в огромных стёклах его очков отразились только огоньки полупритушенных люстр. «Что этот подлец задумал? - спросил себя толстяк. - Неужели разговор о науке не случаен? Или он скомбинировал на ходу, когда узнал, что это последняя поездка? Надо уяснить. С ним опасно играть втёмную. Такой мать родную зарежет за один процент. А тут пять!» Он вздохнул: - Хорошо, Вова. Я согласен. Шестого жди. Что ты, кстати, собираешься у нас тут делать ещё два дня? - Полтора. Официальные поручения торга. Несмотря на мою скромную должность, меня там, представь себе, ценят. И, когда горит план, бегут ко мне: «Будьте любезны, дорогой Владимир Сергеевич…», «Выручайте, Владимир Сергеевич…», «Поезжайте… уговорите… получите…». Ну я еду. И добиваюсь. И они тоже идут мне навстречу. - Ты по-своему удачлив, Вова. Ты и здесь талантлив. - В маленьком мире? - Тебя это задело? - Нисколько. Лучше быть первым в деревне. Так будем считать, что мы обо всём договорились? - Да. - И человека своего ты мне не покажешь? - Нет. Я ведь сказал. - Ну как хочешь. «Я тебе приготовлю такой сюрприз, что ты взвоешь, - злорадно подумал очкастый. - И никуда ты от меня после этого не денешься. Тоже мне конспиратор! Пусть только приедет этот твой человек». Официант тем временем продолжал их обслуживать быстро и бесшумно. Одно блюдо сменяло другое. И по меньшей мере половина из них в меню указана не была. Изредка он с ласковой заботливостью осведомлялся: - Огурчиков свеженьких не прикажете? Только доставили, с особой деляночки, для своих-с… Клубнички принесу под пудрой. Расчудесная! Другой не предложил бы, Михаил Прокофьевич… За пломбиром не уследили. Не советую… В конце обеда толстяк небрежно сунул ему деньги, даже не дожидаясь счёта. Затем с усилием, опираясь обеими руками о подлокотники, поднялся с кресла и оказался чуть не на голову выше и, уж конечно, в пять раз толще вскочившего вслед за ним приятеля.