- Ну а как сбегу с ними? - Не сбежишь. Я ведь забыл сказать. Кроме денег и страха, есть и ещё один крючок, за который тебя держать можно. Не догадываешься какой? - Ты, дядя Миша, придумаешь! Ну, что за крючок? Михаил Прокофьевич хитро прищурился. Чёрные его глазки почти исчезли за пухлыми веками. - Есть одна девчоночка в нашем с тобой доме. Этажом тебя ниже. Беленькая такая. - Валя, что ли? - деланно беспечным тоном спросил парень. - Тоже мне крючок! - Вот и я бы тебе не посоветовал на такой крючок попадаться. Но что с тобой, дурачком, сделаешь! - А чем, по-вашему, Валя плоха? - Это ты у людей спроси. - Что у меня, своих глаз нет? - Свои глаза видят только чего им хочется. - Ну а чего ваши видят? - Если ты так хочешь… Впрочем, не в моих интересах тебя от неё отваживать. Влюбился? Ну и на здоровье. - Я знаю, что про неё болтают, - задумчиво произнёс парень и вдруг рывком повернулся к Михаилу Прокофьевичу. - Всё знаю! Брешут!.. По злости они это брешут, вот что. Они и не знают её вовсе. И вы не знаете, дядя Миша. Я вам так скажу: я другой такой не встречал. А ведь где меня только не носило. Сами знаете. Вот так. И всё! И точка! Может, кому она и плоха, а мне… Ну, одним словом, вот так. - И, повторяю, на здоровье, - добродушно закивал Михаил Прокофьевич и, с трудом перегнувшись, потрепал парня по плечу. - Только любовь, Николай, - это самый крепкий крючок, запомни. И потому от девчонки этой ты не убежишь, как от самого себя. А значит, и от меня никуда не денешься. - Да, крепко вы меня, оказывается, обложили, дядя Миша. Некуда казаку податься. - А тебе и не надо никуда подаваться, Николай. Ты запомни: рыба ищет, где глубже, ну а человек - где лучше. А лучше тебе нигде не будет, чем со мной. При твоей сегодняшней биографии особенно. Да и при твоём характере. - Эх, не знаете вы моего характера, дядя Миша! - Парень вздохнул и поскрёб затылок. - Думаете, во мне злость какая сидит? Не. Нет во мне никакой злости. Мне бы вот жить в лесу, глухом-глухом, стеречь его, ухаживать и за зверьём там, за птицами. И чтобы никого кругом не было. Тихо чтобы было. Ну, ещё Валю с собой. Эх, разве я такую жизнь когда получу? - А почему ж нет? Со временем… - Не, дядя Миша. Я ж электрик. Ничего больше делать не умею. Выходит, город мне нужен. А тут… Нет, слабый я для города. Вот ребята позвали, выпили, завели они меня, я и пошёл куролесить. И, сами видите, ножом даже ударил кого-то. А ведь мне даже тварь живую жалко обидеть, а уж человека… Ну вот как-то так всё получилось? А теперь, дядя Миша, ума не приложу, чего делать. - Сам не соображаешь, так уж я за тебя соображу, что поделаешь. Ну а Валентина что тебе про жизнь говорит? Понимает она чего? - То и говорит, что идти признаваться надо. Пусть судят. Она меня всё равно ждать будет. И это точно, дядя Миша. - Ишь ты, как твоя Валентина рассуждает! Ну а ты сам как полагаешь? - Не пойду я. Я вам верю, дядя Миша. Больше мне надеяться не на что. - Вот это другой разговор. Я же тебя от неправедного суда спасаю. Понятно? У тебя совесть чиста. Ты никому не хотел зла. Другие виноваты. Вот их и пусть судят. А ты должен быть свободен. Имеешь право. И я тебе такую свободу дам. И искать тебя долго не будут. Подумаешь, преступник! А вы с Валентиной тем временем новую жизнь начнёте. В новом месте. Но для начала ты в Москву поедешь, не забудь. - С этим решено, дядя Миша. Мне только перед отъездом с Валей надо повидаться. - Когда вернёшься. Не раньше. - Это почему? - Потому. Ты мне на свободе нужен, а не в тюрьме. - Так она же не знает даже, что со мной стряслось. Пропал, и всё. Что она думать-то будет? Где искать, у кого? Она же только шум поднимет. - И ладно. Все решат, что ты уехал, что тебя в городе нет. Это и требуется. Главное у тебя сейчас - это поездка в Москву. Такое испытание я для тебя придумал, Николай. Выдержишь - как сыр в масле кататься будешь. Провалишь… Ну тогда пеняй на себя! - Когда ехать-то? - Завтра. Поездом поедешь. - А билет? - Всё будет: и билет, и багаж. Я за тобой завтра утром сам заеду и отвезу на вокзал. Багажа будет много. Но в Москве тебя встретят и узнают. Тебе узнавать не придётся. - Это как же меня узнают, дядя Миша? - По багажу, и вообще, - нахмурившись, неопределённо ответил Михаил Прокофьевич. - Так вот. У того человека и остановишься. Но багаж с собой не бери. Всё упрячь в автоматические камеры на вокзале. Знаешь такие? - Знаю, знаю. - Ну вот. Это всё элементарно. Только гляди в оба, Николай, когда шифр набирать будешь, чтоб кто-нибудь не подглядел. В два счёта всё потом выгребут. Об этом даже в газетах писали. Ловят таких субчиков. - Не бойся. У меня не подглядишь. - И шифры не забудь. Были такие случаи. Тогда багаж пропал, понял? Ну а если он пропадёт… Словом, не дай тебе бог шифры забыть. - Ага. Ладно. - Ну а явиться тебе надо будет вот к кому. Михаил Прокофьевич быстро вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжечку, аккуратно вырвал оттуда страницу и золотым пёрышком каллиграфически написал несколько строк. Потом придвинул записку через стол к парню: - Это, Николай, тебе надо будет намертво запомнить. К завтрашнему утру. И имя, и фамилию, и адрес. На это, я надеюсь, ты способен? - Ну-ну… - Завтра я у тебя её отберу, учти. Таких следов оставлять никогда не надо. Вообще мой тебе совет: старайся всё запоминать и ничего не записывать. Тренируй память, пока молодой. Пригодится в жизни. Так вот. В Москве ни одной живой душе этот адрес и эту фамилию не называй. - Он что, шпион, что ли? - Шпион не шпион, а большие деньги даром не даются. А тебе большие деньги нужны, так? - Точно. Нужны. Парень непроизвольно вздохнул. - Ну вот, - продолжал Михаил Прокофьевич и указал пальцем на записку. - Этому человеку ты передашь весь груз. В обмен получишь портфель. И всё. И домой. Уже самолётом. Тебе купят билет. - Понятно. - Это-то всё понятно… - Михаил Прокофьевич задумчиво почесал мизинцем усы. - Непонятно другое. Видишь ли… Я буду с тобой откровенен. Чует моё сердце, что тот человек что-то задумал против меня. Но что именно, не знаю. Он хитёр как чёрт… Груз он, конечно, примет. А вот дальше… дальше гляди сам. - Ладно. Поглядим. В случае чего я ему живо шею сверну. - А!.. - поморщился Михаил Прокофьевич. - При чём здесь шея! Одно, во всяком случае, помни. Он, конечно, вознамерится тебя угостить обедом, выпивкой. Боже тебя сохрани! Он будет к тебе со всякими вопросами подъезжать. Молчи. Особенно про себя молчи. Кто ты, откуда - он ничего не знает и знать не должен. - Ладно, ладно. Не враг я себе. - Это уж точно. Теперь вот ещё что. Как я узнаю, что ты благополучно в Москву прибыл? Мне звонить или телеграфировать запрещаю. Кому же тогда?.. Вот что! Позвонишь Валентине. - Вот это здорово! - обрадовался парень. - Скажешь, что жив-здоров. Если всё в порядке. Ну а если не всё будет в порядке… допустим, приболел. Но лучше не болей, Николай, не советую. - Ясное дело, дядя Миша. Зачем человеку болеть? - Именно. И последнее. Надо нам под того человека хорошую мину подвести. Чтобы в случае чего его в клочья! Понятно? В клочья! - Он злобно сжал кулак. - Поэтому мы вот что сделаем… Михаил Прокофьевич пригнулся к столу и, налившись краской, заговорил совсем тихо. Глава II НАЧАЛО ДЕЛА, КАК ВСЕГДА, ТУМАН