Ночь выдалась на редкость душной. Из распахнутых окон не ощущалось ни единого дуновения. Там, за окнами, стоял плотный и душный, как в печи, жар. Нагретый камень отдавал тяжёлому, словно сгустившемуся, воздуху весь скопленный за день зной. А яркие люминесцентные лампы дежурных помещений усиливали это пекло. Виталий давно уже снял пиджак, ослабил ремень пистолетной кобуры, приспустил галстук и расстегнул влажный от пота ворот рубашки. И дышать было нечем. Такой жары в Москве Виталий ещё не помнил. Он уже выпил, наверное, десяток стаканов воды, чая и даже кофе. Сон пропал начисто, но жажда не проходила. Он уже позвонил домой, поболтал со Светкой, осведомился о самочувствии тёщи - любимой тёщи, между прочим. Как ей в такую ночь тяжело, бедной! И Светка даже подозвала Анну Михайловну к телефону, и та с деланной бодростью ему сказала: «Ах, плевала я на эту жару! Подумаешь, мне всегда жарко. И не приставайте, пожалуйста!» Потом трубку снова взяла Светка. Уже полгода прошло, как они поженились, а Виталий всё ещё не мог привыкнуть ни к своей новой жизни, ни к своей второй матери. Потому что Анна Михайловна действительно в нём души не чаяла. И сердилась, и обижалась, и заботилась, и беспокоилась - всё как со Светкой. Нет, беспокоилась она о нём ещё больше. Чего ей только не мерещилось, когда он задерживался! И она начинала звонить его старикам, - тайком от Светки, конечно. Семёна Анатольевича она стеснялась и потому, скрывая тревогу, шутливо спрашивала: «Ну где ваш сын бродит, вы мне можете сказать? И когда начинать волноваться?» На что Семён Анатольевич неизменно отвечал: «Не сейчас. Я вам, дорогая, позвоню, когда начинать». Но если трубку брала Елена Георгиевна, то Анна Михайловна давала волю своим чувствам: «Лена, это просто кошмар! Его до сих пор нет, можешь себе представить? Я иду встречать!» Никакие уговоры на неё не действовали. Неимоверно полная, очень больная, с тяжёлой одышкой, она могла до поздней ночи стоять на улице у подъезда, всматриваясь в тёмные фигуры прохожих и поминутно утирая слёзы, пока Светка чуть не насильно не уводила её домой. Там она сердилась, дулась на дочь, и всё валилось у неё из рук. Но когда появлялся наконец Виталий, Анна Михайловна преображалась. Первым делом она кидалась к телефону и, ликуя, сообщала Елене Георгиевне: «Ну вот, появился. Да. Сейчас я буду его кормить». И начиналась суета. На столе появлялись всякие вкусности. При этом Анна Михайловна не переставала кричать: «Вы мне все надоели!.. Покоя от вас нет!» - и сновала, грузно переваливаясь на отёкших ногах, в кухню и из кухни. А когда садились за стол, она заговорщически подмигивала Виталию: «Ну, Витик, ты имеешь право на разрядку. И я тоже». И Виталий доставал из шкафа уже начатую бутылку сухого вина. «Мама!» - строго говорила Светка. «Ай, брось! - отмахивалась Анна Михайловна. - Плевала я на врачей. Ерунда какая!» И тогда Светка, исчерпав все меры воздействия, с азартом присоединялась к «общему пьянству», как она выражалась. Но в эти небывало знойные и душные дни Анна Михайловна чувствовала себя плохо. Сдавало сердце. И впервые Елене Георгиевне удалось заставить её взять бюллетень. Виталий уже дважды в тот вечер справлялся о её самочувствии, благо серьёзных происшествий не было и дежурная оперативная группа никуда пока не выезжала. Жара даже ночью выматывала все силы. Читать было невозможно, спать тоже, хотя по правилам во время ночного дежурства разрешалось «перехватить сна килограмма два-три», как выражался Петя Шухмин. Спасали шахматы. Виталий и пожилой эксперт Комлев, играли партии одну за другой - лёгкие, безответственные, быстрые, со спорами, взятием ходов назад и разбором вариантов. Играли они так азартно, что даже Галина Осиповна пришла из своей комнатки посмотреть на эту забаву, не говоря уже о других членах оперативной дежурной группы, мужчинах, которые ввязывались в спор по поводу каждого хода и немилосердно подсказывали. - Шах! - воскликнул Комлев, потирая руки. - И летит слон, ты, надеюсь, видишь? А куда деться, куда податься?.. - Ну-ну, - пробормотал Виталий, лихорадочно соображая, как можно парировать этот неприятный ход. - Слоны так просто не летают. А мой слоник… ещё поживёт. Вот так пойдём! И Комлев в свою очередь схватился за голову: - Ах так, значит… - И вовсе не так! - вмешался кто-то из окружающих. - Вон пешку бить надо. И если он слона схватит, вилка конём. Лопухи! - Ну где, где тут вилка? - заспорил другой. - Смотри, как надо. Это же слепому ясно! - Ребята, не мешайте думать! - взмолился Комлев. - Иначе Лосев и в самом деле выиграет. А он же не умеет играть. - Это кто не умеет играть? Это я не умею?.. Внимание! Сейчас последует гениальный ход!.. Но последовал сигнал тревоги. Это было около трёх часов ночи. Маршрутный мотоциклетный патруль обнаружил во дворе одного из домов недалеко от Рижского вокзала труп мужчины. То, что тут произошло убийство, сомнений у милиционеров не вызвало. Старший патруля так и доложил по радиотелефону дежурному. «Убийство»! Это слово подействовало, словно спусковой крючок в сложном, готовом к бою механизме. Через минуту люди уже бежали по двору к нетерпеливо рокочущему жёлто-синему оперативному автобусику. Овчарка Джули, захваченная общим порывом, волокла своего друга проводника шага на три впереди всех других. Взревел мотор. Автобус выскочил из ворот на залитую белым неоновым светом и дышащую неостывшем жаром пустынную улицу. - Удивительное дело, - ворчливо сказал Комлев, закуривая и по привычке прикрывая ладонью огонёк спички. - Уже, считай, четверть века выезжаю на происшествия и чего только не нагляделся за это время, каких, можно сказать, ужасов не видел, а вот как убийство, так и сейчас не могу спокойно ехать. Ну словно близкого кого сейчас недосчитаюсь. - Смерть - чего уж страшнее! А тут ещё насильственная, - рассудительно произнёс проводник розыскной собаки Саша Вербов. Лежавшая у его ног Джули подняла морду и, вопросительно наклонив её набок, умнейшими своими рыжими глазами в упор посмотрела на Сашу. И тот, ощутив её взгляд, серьёзно ответил: - Я не тебе. - И добавил, обращаясь к остальным: - А всё-таки бывает такой последний гад, что и не жалко. - Это уж потом, когда узнаешь, какой он был гад, - возразил Виталий. - А в первый момент это просто кем-то убитый человек. Обычный человек - как ты, как я. - Вот, кажется, ничего дороже жизни нет, так? - продолжал рассуждать Комлев. - Идеи есть, - всё так же серьёзно возразил ему Саша Вербов. - За них на костёр шли. Долг тоже. Военный, например. У нас в погранвойсках… - Ну это понятно, - нетерпеливо прервал его Комлев. - Я не о том. Вот ничего, кажется, дороже собственной жизни нет, а ведь как легко другого жизни лишают. И в мирное время, главное! Только и слышишь, и читаешь… - Озверение какое-то, - вздохнула Галина Осиповна. - Отдельные выродки, - поправил её Саша. - Надо казнить таких. - А я бы казнь из закона изъял, - заявил Виталий. - Это тоже воспитательное воздействие окажет. Пример государства знаете какое значение имеет! И чтобы с молоком матери усваивали: жизнь человека неприкосновенна. Через пять поколений… - А устрашение? - возразил Саша Вербов. - Других ничем иначе не проймёшь, как… Но тут автобус с визгом, не снижая скорости на крутом повороте, влетел в полутёмный переулок. Все повалились в сторону, даже Джули вынесло на середину прохода. А машина пронеслась ещё немного и, словно упёршись в сияющий кружок ручного фонаря, направленного прямо на неё, замерла как вкопанная возле тёмного тоннеля подворотни у какого-то высокого дома с чёрными спящими окнами. По другую сторону подворотни высветился милицейский мотоцикл. Погасив фонарь, к автобусу подошёл милиционер. Все по очереди соскочили на землю, при этом Саша Вербов едва устоял на ногах - так натянула поводок огромная Джули. Потом гуськом, предводительствуемые встретившим их милиционером, все втянулись в длинный чёрный тоннель, и на миг показалось, что никакого двора впереди нет и сам тоннель бесконечен. Но двор был глухой, тёмный, неоглядный, заросший деревьями и кустарником, стеной подступившими к асфальтовому проезду, который еле освещался редкими жёлтыми лампочками над подъездами. Двор окружали, как незрячие молчаливые великаны, высокие, терявшиеся в чёрном небе, угрюмые дома с многоэтажьем чёрных окон. Они как будто охраняли от всего города то проклятое место, где, скрючившись, закрыв голову руками, лежал человек в пиджаке и белой рубашке. Каждый из прибывших чётко знал свои обязанности, и, поскольку они приехали первыми и никто им пока не мешал, работа началась точно по плану. Через минуту место, где лежал труп, было ярко освещено принесёнными из машины прожекторами на высоких штативах. В первый момент можно было подумать, что во дворе началась киносъёмка. Сначала над распростёртым телом склонилась Галина Осиповна, но тут же горько вздохнула: человек был мёртв. Труп тщательно сфотографировали с разных точек и расстояний - так, чтобы в кадры попало и всё пространство вокруг него до ближайших ориентиров. К всеобщей радости Джули взяла след и уверенно повела через двор к одному из подъездов. Её путь осветили поярче, и после тщательного его обследования удалось обнаружить около ступеньки подъезда сравнительно свежий окурок точно такой же сигареты, как и те, что оказались в кармане пиджака убитого. А возле самого подъезда оказался влажный участок земли с отпечатком подошвы ботинка этого человека. - Ну ясно. Он вышел из этого подъезда, - сказал Саша Вербов. - И закурил ещё там, на лестнице. А подошедшая Галина Осиповна добавила: - Его ударили сзади чем-то тяжёлым в голову. Пролом черепа у него, во всяком случае. - Ну а как давно это случилось, по-вашему? - спросил Виталий. - Хотя бы приблизительно. - Влажное место при такой жаре могло сохраниться, ну, часа два, не больше, - заметил Комлев. - Не ведро же воды сюда вылили. - Я тоже думаю, что прошло часа два, - подтвердила Галина Осиповна. - Ну а точнее скажу завтра. На лестнице Джули уже не могла удержать след: слишком много других следов и запахов перемешалось там. На площадке второго этажа она, досадливо пофыркивая, закружилась на месте, потом, не дожидаясь команды, снова поволокла Сашу вниз, опять взбежала на второй этаж, повизгивая от нетерпения и суетясь, с силой втянула в себя воздух, кажется из всех углов площадки, после чего устало села перед Сашей, преданно глядя ему в глаза и тяжело вывалив красный язык. В связи с поздним часом опрос жильцов решили отложить на утро, хотя яркий свет и суета на дворе многих разбудили в окружающих домах. После тщательного осмотра всего двора и тоннеля подворотни, а также всех лестничных пролётов и площадок в подъезде, откуда вышел убитый во дворе человек, оперативная группа уехала, отправив труп в морг на специально вызванной машине. В ней уехала и Галина Осиповна. Утром Виталий уже докладывал о происшествии на очередной оперативке у Цветкова. - Установить личность убитого пока не удалось. Документы у него не обнаружены. - Отпечатки пальцев сняли? - спросил кто-то. - Конечно, - пожал плечами Виталий. - Уже в проверке. - Ну-ну, дальше, - кивнул Цветков, крутя в руках очки. - Что обнаружили в карманах? - Всякие полезные вещи. Носовой платок с обильными следами крови, кошелёк и в нём разные купюры и монеты на сумму шестнадцать рублей семьдесят копеек. - Виталий бросил взгляд на протокол, который держал в руках. - Выходит, денег не взяли? - насторожённо спросил Игорь Откаленко. - А может, что другое взяли, поважнее, - возразил Петя Шухмин, больше, кажется, из желания поспорить. - Что ещё? - сухо спросил Цветков; он был явно не в духе. - Ещё расчёска, перочинный нож, пачка сигарет, спички, блокнотик… Всё, кажется. - Виталий снова заглянул в протокол и подтвердил: - Да, всё. - Что в блокноте? - всё так же сдержанно спросил Цветков. - Записи есть? - Он совсем новенький, явно только что куплен. На первой странице записаны три каких-то четырёхзначных числа, - продолжал докладывать Виталий. Он посмотрел в протокол, нашёл нужное место и прочёл: - Тысяча сто восемнадцать, три тысячи сто двадцать и семь тысяч один. Странные какие-то числа. В столбик записаны. А на последней странице телефон какой-то Вали, причём не московский - шесть цифр. И ещё завалялся в кармане пиджака старый трамвайный билет, тоже не московский. Ну и, наконец, сам костюм. Пошив Ростовской фабрики. Они, по-моему, в московские магазины не поступали. Это мы проверим. - Может, парень и сам из Ростова? - нетерпеливо спросил Петя Шухмин. - Легко проверить, - заметил Игорь, - Пусть там наши товарищи позвонят по этому телефону и попросят Валю. А ещё лучше подъедут к ней. Парня она опознает. - Эти костюмы продавались не в одном Ростове, - покачал головой Виталий. Цветков задумчиво посмотрел на него, потёр ладонью ёжик седоватых волос на затылке и неторопливо произнёс: - Именно что. Лосев прав. Надо, видимо, так. Первое. Устанавливаем процент износа костюма, материал, фасон, артикул. А следовательно - приблизительное время продажи. Это спецы из Росглаводежды вам живо прикинут. Второе. Выясняем, куда в то время, в какие крупные города, шли из Ростова-на-Дону эти костюмы. Города нужны только крупные, с шестизначными номерами телефонов. А там всюду, в каждом городе, искать Валю. Ну как, есть коррективы? С таким вопросом Цветков обращался всегда после какого-либо своего предложения. И все знали: он действительно ждёт коррективов и готов всегда их обсудить, готов на равных поспорить. И ещё все знали: говорить можно безбоязненно, не рискуя задеть самолюбие начальника. Их Кузьмич и в самом деле любил поспорить и послушать, как спорят другие, и даже подлить масла в такой спор. Другое дело, что корректировать Кузьмича приходилось довольно редко. Но каждый долго потом гордился, когда это ему удавалось. А потому и мечтали об этом все молодые сотрудники отдела и старались, надо сказать, изо всех сил найти в рассуждениях Кузьмича хоть какие-нибудь слабые места, за которые можно было уцепиться. Фёдор Кузьмич чуть насмешливо оглядел собравшихся и удовлетворённо прогудел: - Так. Коррективов не имеется. Пойдём дальше. Первую линию мы назовём «Валя». Вторая линия будет у нас - «подъезд». Что он дал?