– Она приготовила все это за один день? – Нет. Заготовки испекла дома и основательно упаковала их, чтобы они не сломались по дороге сюда. Я с нескрываемым удивлением смотрю на Джону. Он пожимает плечами. – Что я могу сказать? Мама очень серьезно относится к своим пряничным домикам. – Он просто невероятен. Жаль, Астрид не приехала раньше. Мы могли бы выставить его на сегодняшнем аукционе и выручить неплохие деньги. Но вместо этого у нас был разваливающийся пряничный домик Джесси, который она наверняка собирала спьяну. Мюриэль купила его за несчастные двадцать долларов. – А ты что-нибудь купила? – О, тебе стоит на это взглянуть. Я иду за корзинкой для сбора урожая, которую оставила у двери, и несу ее Джоне. Он осматривает идеальные срезы и искусную резьбу. – Хорошо сделано. – Потому что это работа Роя. – Рой что-то пожертвовал? Мюриэль что, угрожала ему? Я смеюсь. – Странно, да? Он сказал, что ручка получилась кривой, поэтому он не может ее продать и хотел сжечь. Джона проверяет ручку и качает головой. – С ней все в порядке. Она надежная. То же самое было и с лосятиной, которую сунул мне в руки Рой и которая, по его словам, прогоркла, однако на деле с мясом все было в порядке. И с сеном, которое его козы якобы не стали есть, но Зику оно пришлось по вкусу. И с дровами, которые он нарубил и сложил у нашего дома, утверждая, что эти поленья у него не горят. Джона опускает корзину на пол. – Так как прошел твой день? Плюхаюсь на диван рядом с ним. – Он был долгим. Изнурительным. Но успешным, наверное… Ой! – Взвизгиваю, когда Джона хватает меня за лодыжки и закидывает мои ноги себе на колени. А затем слегка постанываю, когда он начинает массировать больные ступни. – О, Мари передавала тебе привет. – Мюриэль уговорила помочь и ее? – Нет. Она заезжала утром, чтобы оставить приз для аукциона. Кучу корма и игрушек для животных. И меня ни на что не уговаривали. Мюриэль просто сказала, что мои таланты и вклад оказались неоценимыми для города, и я сама любезно предложила свои услуги. Джона ухмыляется. – И что же она поручила тебе сегодня делать? – Ты имеешь в виду, чего она не поручала мне? Я стягиваю с себя эльфийский колпак и откидываю голову на подушку. Умелые пальцы Джоны творят волшебство в районе моих пяток, и я описываю ему свой день, в течение которого рылась в пыльных складских коробках, дюжину раз взбиралась по шаткой стремянке, чтобы развесить гирлянды под потолком, и следила за самыми маленькими и впечатлительными детьми, пока они бежали к Санта-Клаусу (Тедди), чтобы усесться к нему на колени и поделиться своими самыми заветными просьбами. – Его опи́сали? – Его описали дважды, – поправляю я. – Но это был один и тот же ребенок, и, наверное, у него был действительно полный мочевой пузырь. Им оказался пухленький трехлетний мальчик по имени Томас, который прошептал, что хочет набор поездов с таким же именем, и завороженно уставился на пушистую белую бороду Тедди. А затем дал волю своим чувствам. Я не сразу поняла, что происходит, пока Тедди, веселый как и всегда, не посмотрел на небольшую лужицу, появившуюся у его ног. – Тедди извинился и ушел в подсобку сменить штаны. Там у него лежали запасные, потому что, видимо, писают на него каждый год. Голова Джоны запрокидывается назад в порыве задорного смеха. – Ш-ш-ш! Ты же их разбудишь! – предупреждаю я, толкая его пальцами ног, но и сама дико хихикаю. – Напомни мне, чтобы я никогда не соглашался ни на что подобное. – А я думала, ты хочешь детей, – передразниваю я. – Но не чтобы на меня писали. – Однако именно это они и делают. Писают, срыгивают и размазывают свои какашки по всем стенам, словно это краска. Со слов Шэрон, во всяком случае. Я поддерживаю связь с прежней администраторшей «Дикой Аляски» по электронной почте. Они с Максом прекрасно проводят время в Портленде с малышом Тором, хотя, по ее словам, Максу очень не терпится вернуться на Аляску. – Ладно. Тогда моим детям можно на меня писать. Но другие пусть делают это на кого-нибудь другого. Я улыбаюсь. Рассуждения Джоны о детях и родительстве больше не вызывают у меня напряжения, как это было раньше, когда мы безоглядно наслаждались текущим моментом и не думали о будущем. Более того, меня уже не пугает мысль о детях. Иногда я задаюсь вопросом, сколько их у нас будет, какими они вырастут и в кого пойдут больше. Будут ли у них мои волосы или глаза Джоны? Унаследует ли сын эти очаровательные ямочки, которые раньше прятались за нечесаной бородой моего будущего мужа? Будет ли он так же упрям? И будет ли так же любить небо? Джона замечает мой взгляд и с любопытством смотрит на меня. – Что? – Ничего. По правде говоря, если бы все, что случилось прошлым летом, повторилось, и тест на беременность оказался положительным, не думаю, что я бы так испугалась. Хотя все еще не готова делить безраздельное внимание Джоны с кем-либо. – А что произошло здесь? Кроме грандиозной катастрофы на кухне. – Да ничего особенного. Я вернулся домой около часа дня, перевез их к нам, мы потусовались, поужинали. – С Бьерном больше не ругались? – Он проспал четыре часа, проснулся как раз к тому моменту, когда мама подала ему ужин, и снова лег спать час назад. Я его почти не видел. – Джона ухмыляется. – Будем надеяться, что смена часовых поясов будет мучить его до самого отъезда. Это вряд ли, конечно, но сонный Бьерн сделает Рождество под этой крышей более приятным, это точно. Джона снимает с меня носок и обхватывает ступню своими большими ладонями, чтобы я не замерзла. – Мама спрашивала про свадьбу. Интересовалась, не думали ли мы еще о дате. – Да, Астрид и мне с утра задавала этот вопрос. – Учитывая ее нынешнее состояние, не хочу, чтобы она летала туда-сюда на нашу свадьбу. Я так и знала, что это случится. – Что она сказала по этому поводу? – Неважно что. Она все равно прилетит, даже если ей и не следует этого делать. Но мне эта идея не нравится. – Знаю. – И как бы Джона ни шутил о том, чтобы сбежать ото всех и пожениться в тайне, он явно хочет, чтобы в этот день мама была рядом. – Что ты думаешь делать? Понимаю, к чему ведет этот разговор, и какая-то крошечная эгоистичная частичка меня хочет воспротивиться. Джона в задумчивости кусает губы и настороженно наблюдает за мной. – Я тут подумал… – Ты не будешь надевать ледерхозен, – заявляю я. Он нахмуривается. – Что? Зачем мне их надевать? – Ты ведь собираешься предложить пожениться в Осло, так? – Черт. Нет. – Джона качает головой, чтобы придать своим словам большей убедительности. – Я собирался спросить, не хочешь ли ты выйти за меня сейчас, пока они тут. Издаю протяжный стон.