– Они у тебя просто прекрасные! – твёрдо сказала мадам Виго. – Ну вот. И тогда я точно уверился, что Карусель нас с тобой никуда не отправит. Потому что это будет неправильно. Мы прожили жизни порознь. Почему-то, моя дорогая, нам не было дано счастья прожить её вместе… Не знаю почему. Мы можем только гадать. Возможно, чтобы родились мои доченьки и внуки. Возможно, для того, чтобы ты узнала любовь именно с таким человеком, как твой Антуан. Мадам Виго вытерла слёзы и улыбнулась. – Антуан был предназначен именно для моей любви, это правда, – сказала она. – Ну вот, – Маню накрыл ладонями её сцепленные на коленях руки. – И – возможно! – судьба свела нас тогда, в юности, чтобы я сегодня мог помочь тебе встретиться с ним вновь… Что скажешь, милая?.. Лицо мадам Виго озарилось: смятение, радость, глубокое сомнение – одновременно многие, и все – сложные, чувства отразились на нём, скользили по нему, как лучи света. – Боже мой, – проговорила она. – Ты хочешь сказать, что я смогу уговорить его раньше обратиться к врачам, как только начались странные головные боли и необъяснимая хромота? Слоновьи глазки приблизились к ней близко-близко: – Нет, – тихо-тихо сказал он. – Я говорю тебе, что ты можешь оказаться с любимым там и тогда, когда вы были наиболее счастливы, и прожить остаток жизни, даже не приближаясь больше к той точке невозврата: одни и те же трагедии второй раз не повторяются. Анн расплакалась, закрыв лицо ладонями. Она кивала всё быстрее и быстрее. – Да. Да, трагедии и наша слабость в них совершенно искажают всё, что осталось за скобками беды. Так и я: помешалась на своей трагедии и даже мечтать шире неё не могла. Спасибо тебе. Старики обнялись. Объятие маленькой мадам Виго едва доставало до середины пуза Маню, зато он почти полностью удерживал всю её фигурку, как будто вместо руки у него была коряга, на которой можно сидеть, свесив ножки. Сердечное тепло этого человека даже издалека, на расстоянии целой жизни, поддерживало её, и сейчас, чувствуя его совсем рядом, мадам Виго вздрогнула: будет ли она помнить Маню, когда Карусель вернёт её к Антуану? Или возвращение обернёт всё так, будто она никогда его и не встречала? Вот этого, родного, грузного деда, с лицом, иссечённым морщинами словно стена, на которой, неверно считая дни и годы, карябал отчаянные линии и чёрточки пожизненный заключённый. Но этого не может быть: я ведь и Антуана нашла только потому, что искала – тебя! Если бы не ты, ещё неизвестно, что сталось бы со мною… Юный Маню из летних солнечных пятен её воспоминаний застенчиво поёжился от такого серьёзного признания, и взрослая мадам Виго одёрнула себя: да, это недопустимо – возлагать ответственность за всю жизнь на один счастливый случай. Ещё раз взглянув на друга, запоминая его в таинственной одновременности 20 и 70 с лишним лет, она прижалась к нему щекой и прошептала про себя: прощай, мой самый юный старик из всех. – Тогда мне пора в Этрета, – через некоторое время проговорила Анн. – Какая лошадка доставит меня в август 1964 года? Господи! Это была наша первая долгая поездка! И она засмеялась. Маню с любовью смотрел на подругу. Он видел это уже множество раз: когда принявшие правильное, согласное с Каруселью решение отчаявшиеся люди вдруг наливаются токами и кровью счастья, молодея и светлея у него на глазах. Преображалась и мадам Виго: окончательное преображение произойдёт с ней за пределами его видения, но он мог за неё уже больше не волноваться. Всё было верно, и Карусель осталась им довольна. – Вставай. Сейчас ты дашь мне свою руку, вот так, закроешь глаза и пойдёшь за мной. Думай и видь место, куда ты хочешь попасть, и человека, который тебе нужен, а когда я скажу «пора!», выкрикни отчетливо адрес. Поняла? – Да. Да, поняла, – собралась мадам Виго. – Сейчас, только покрепче возьму клетку с Лью Третьим, ладно? – Конечно. – Пошли? – Пошли. Я благодарен судьбе, что она дала нам встретиться вновь, и хочу поблагодарить тебя за любовь, которую всю жизнь чувствовал к тебе. – И я… – Нет, ты не отвлекайся, ты видь свой адрес! И я умолкаю, любимая. Мадам Виго торжественно выпрямилась и, как он и велел, крепко зажмурилась, всецело доверяя дружеской руке ведущего её человека. – Самое главное: адрес, год, к кому! Поняла? Сосредоточься. «Что же тут непонятного, – нервно усмехнулась про себя она. – Правда, мой милый?» И она представила отрадную картину вечернего берега, с полупрозрачной в закатном солнце галькой, так просвеченной лучами, что, казалось, Антуан в светлой рубашке с закатанными рукавами и расстёгнутым воротом, в чёрных брюках полулежит на пляже из больших белых виноградин. Он обернул к ней любимое лицо и с улыбкой ждёт… Но перед зажмуренными глазами из глубокой темноты вдруг стали наплывать и обтекать её волны совершенно других картин, а вовсе не дорогое, мягкое лицо Антуана! Они летели, как ожившие фотографии, зима, сугробы, светящиеся точки, люди с замотанными в ткани ёлками на санках, строгое лицо молодой мамы, овес в напёрстке вместо мерной чашечки… Ей хотелось закричать, но её мозг требовательно, как авиадиспетчер, называл направление и цель полёта огромными огненными звуками: 1947 ГОД, МАМА И БРАТ, ТА РУИНА! Голос повторял, и повторял, и повторял, и она сама уже тоже повторяла про себя именно и только этот адрес, и слёзы градом лились по её лицу: прощай, прощай мой возлюбленный, мой Антуан, Господи, мы же теперь, наверное, и не встретимся никогда, мой прекрасный, моё счастье, любовь моя, мой муж, мой единственный, прости, прости и всё равно жди меня там! И словно Антуан дал своё согласие где-то на невидимом дне небесной бездны, туннель из оживших фотографий закружился ещё быстрее, быстрее, вместе с ней сотрясаемые стёклышки живого калейдоскопа, и она услышала надсадный крик Маню: – Сейчас! Давай! Открывай глаза! Она вдохнула, распахнула ресницы и увидела перед собой древнейшую секвойю в этом парке. На её десятиметровом в диаметре мамонтоподобном стволе мерцала табличка с выгравированным годом посадки дерева, «одного из самых старых в Париже». Издалека, от центрального входа, доносились рёв сирен и призывы в рупор покинуть парк в связи с закрытием на ночь. Секвойя стояла перед ней, как внезапно заросшая древесиной часовня, в которую невозможно войти. Мадам Виго повернулась к Маню и подняла на него лицо. Он восторженно, всем телом подался вперёд, к ней, и замер, в маленьких добрых глазках горело проходящее перед его внутренним взором чудо. – Но… Но здесь ничего нет, – тихо прошептала она, беря его за руку. Маню вздрогнул. И всем телом упал на траву как подкошенный. Мадам Виго в панике оглянулась. Рядом никого не было. Она осторожно поставила клетку с Лью и присела рядом с другом: может быть, Маню носит с собой в кармане свои лекарства? Она погладила большое, как у памятника лицо. И залезла в один карман – пусто – и во второй. Тоже ничего… Она встала, от резкого движения закружилась голова. Придерживаясь за ствол часовни, мадам Виго мысленно обратилась к Антуану, приглашая его посмеяться над её доверчивой глупостью. Но Антуан не откликнулся, как обычно. Она вновь склонилась к Маню, выброшенным на сушу китом лежащему на газоне, и взяла его за руку. В её пальцы соскользнуло что-то холодное. Мадам Виго разглядела браслет с прямоугольным железным кусочком, на котором было что-то написано. Она достала из кармана плаща очки и, едва видя в темноте, с трудом прочла: «Если с этим человеком что-то случилось, просьба позвонить по телефону…» Далее следовал крупно выбитый номер. Мадам Виго опустилась на траву рядом с Маню и уставилась на секвойю. Её гравированная табличка, его гравированная табличка. Боже мой Боже, как много нас, самых старых деревьев – в Париже и везде. С трудом поднявшись, она взяла Лью и медленно направилась на звуки жизни, к выходу, искать помощи. Глава 58 ТЁТЯ АНЯ! ТЁТЯ АНЯ! – взвился над парком истошный вопль девушки с белыми волосами. Она кричала в ту сторону, откуда полчаса назад пришли Виски и Беке. Все повернули голову: на светящейся в сумерках дорожке стояла седая дама с идеальной укладкой, в светлом летнем плаще и элегантных чёрных туфлях. В правой руке она держала довольно просторную клетку со старым попугайчиком внутри. – Тётя Аня! Где ваша карусель, на которой можно вернуться на день или час назад?! – Ни на жизнь, ни на час назад вернуться нельзя. Такой карусели не существует. Можете ли вы, – обратилась мадам Виго к экипажу скорой, – пройти со мной? Там плохо старому человеку. Не знаю, что с ним. По-моему, он в обмороке. Пока Беке сидела на коленях рядом с Виски, за её спиной продолжали разворачиваться совершенно непонятные события. Но непонятны они были не всем. Когда парень в чёрном костюме поставил на ноги закованную в наручники фигуру в фольге и снял с неё огромную плоскую маску, кажется, он не был удивлён совсем. – Ну что же, Фло, – протянул Адаб, – расскажешь мне всё с самого начала и по порядочку: как дошла ты до жизни такой. Больше всех потрясены были подруги Фло: Рошель, её подруга с детства, и Уна. Од, сняв маску и стащив с себя плащ из проарматуренной алюминиевой фольги, надетый разрезом на спине, как хирургический халат, вытерла ладонью вспотевшую под белыми дредами шею и повернулась к Уне и Ро. – Ну что, живы? К ней подошёл Кристоф. Ро простонала: – Я сейчас окончательно свихнусь. Что вообще происходит? Разбудите меня! – Мы вас ещё проверять будем, прежде чем разбудить. Так что пока просто снимите наряды, в которых вы приняли участие в преступлении. Скорее всего, со смертельным исходом. – Тихо! – шикнула Од, и Адаб оглянулся на Виски и Беке. – Им уже не до нас. Презрительные глаза Фло испепеляли их с безопасного расстояния. Когда подъехала полицейская машина и её повели к ней, она остановилась над двумя жизнями у неё в ногах и сказала: – Это тебе, Висковски, привет из ада, куда ты сейчас отправишься: и там семьдесят тысяч раз в день твоя кожа будет восстанавливаться и снова сгорать, чтобы не кончались твои мучения. Беке вскочила на ноги и едва не бросилась на безумную, но полицейские остановили её, подтолкнув Фло к машине. Та успела оглянуться и крикнуть Беке: – А тебя, старая шлюха, ещё забьют камнями до смерти. Прямо на твоей рю Ситроен, 13, почаще под утро возвращайся от следующих своих любовников! Она широко улыбнулась, и всё её красивое лицо свела гримаса ненависти. Татуированное сердце с буквами «NO» внутри на правом плече проследовало за хозяйкой в машину. Рошель закрыла рот рукой. – Да кто-нибудь мне объяснит, что всё это значит?! – взмолилась она. – Объясним. Когда будешь давать показания. – Какие показания? – Как давно знаешь боевую подругу Наэля Отманни, например. – Кого?