Глаза коловерши аж позеленели от возмущения. — Тая, это нечестно! Уж лучше бы полотенцем! Я, между прочим, старался, беспокоился за вас. Каково, думаешь, одному на печке сидеть, когда все на дело ушли, да еще какое опасное! Это Никифору хоть бы хны, ушел на чердак и спит. А мне нервничать нельзя: перья опять полезут, облысею, буду как этот… сфинкс. Ни в зеркало полюбоваться, ни людям на глаза показаться. Тайка фыркнула, представив себе лысого коловершу — почему-то с крыльями как у летучей мыши. Ух и чудище получится: ну чисто бес. — Ты прямо как Яромир, — укорила она. — Тот тоже считает, что сладкое от любых хворей излечивает. — Вот видишь! Такой молодой, а уже мудрый. Видя, что Тайка больше не хмурится, Пушок осмелился выбраться из укрытия. — Слушай, а он ведь парень видный. Чем тебе не жених? — Пф! Совсем сдурел? И так забот полон рот, только женихов не хватало! И как тебе такое только в голову пришло? Ты еще и мелодрам по телеку насмотрелся, что ли? Пушок потупился, словно его уличили в чем-то зазорном, и проворчал, встопорщив перья: — Зато он бы для меня конфет не жалел. Не то что некоторые! Глава двенадцатая. Лиса, которая поет К середине августа дожди не прекратились, но тепло ненадолго вернулось, и в лесах пошли грибы: только успевай собирать. Аленка уже третье утро подряд появлялась у Тайки под окном с большой корзинкой в руках: одну ее в лес не отпускали, а вот с подругой — запросто. Снежок всегда увязывался за ними, и Аленка уже устала каждый вечер мыть его водой из шланга: белоснежный симаргл умудрялся перемазаться в грязи от хвоста до ушей и понабрать в шерсть репьев. Грибы искать он так и не научился, зато гонял белок и птиц, оглашая окрестности лаем. Сегодня они забрели немного дальше, чем обычно: Гриня подсказал полянку. Мол, идти далековато, зато грибов — тьма тьмущая, о шляпки спотыкаться будете. Главное — не пропустить поворот у раздвоенной сосны. Леший даже приметную ленточку на ветвях повесил там, где надо было сворачивать с тропинки. Мокрый лес встретил их приветливо: ни ветерка, ни дождичка. Даже комары куда-то подевались. Солнце золотило листву, в высокой траве звонко жужжали пчелы-труженицы, от сладкого запаха иван-чая и медуницы кружилась голова. Про грибы Гриня не соврал: те разве что из кустов не прыгали прямо в корзинку. Повсюду торчали шляпки боровиков и подосиновиков, но больше всего было рыжих лисичек. Настоящая лисья полянка! Или лисичковая? Сжимая в руке нож, Тайка сунулась под еловую ветку и отпрянула: прямо на нее из-под ели смотрели злющие желтые глаза. — Ой, извините, — вырвалось у Тайки. Крупная рыжая лисица фыркнула: — Ходят тут всякие! Это моя поляна. Кыш, кыш. Голос у нее был молодым, по-девичьи звонким, даже напевным. Снежок зашелся лаем, в котором Тайка разобрала что-то вроде «давай поиграем». Кажется, малыш потихоньку учился говорить. Она улыбнулась: Аленка наверняка тоже услышала — как-никак, она же была хозяйкой, которую выбрал щенок. — Во дает, уже разговаривает! Она обернулась к подруге, но та совсем не радовалась, а встала столбом, таращась на лисицу. — Ага… — Снежок подбежал к Аленке, и та отчаянно вцепилась в его загривок. — Но как? Почему?.. — По кочану, — проворчала рыжая, пятясь. — Не бойся, мы тебя не тронем, — Тайка поставила корзину на землю и отложила нож. Снежок пританцовывал на месте и косился на хозяйку: мол, отпусти. — И псина у вас невоспитанная, — проворчала лисица, наморщив нос. — Ну что за люди! — Тая, она… это… — Аленка, сглотнув, указала на лису пальцем. — Вон! — лисица грозно тявкнула. — А то укушу! — Да, прости, мы уже уходим, — Тайка схватила за руку остолбеневшую Аленку и потащила прочь. Ей самой было не впервой разговаривать с животными (спасибо Грезе, исполнившей Тайкино заветное желание), а вот почему подруга тоже понимала лисьи слова? Это еще предстояло выяснить. Уже дома стало понятно, что с Аленкой все в порядке. Она слышала мысли своего симаргла (и это неудивительно: связь хозяйки с волшебным псом крепла день ото дня), но по-прежнему не разбирала ни кудахтанья кур, ни пересвиста птиц за окном, не оборачивалась на вечно ворчащих дворовых котов и не отвечала на насмешки негодяя Пушка. Значит, дело было не в ней. В бабкиных записях о говорящих лисицах ничего не нашлось, Никифор тоже ни о чем таком не знал. Пришлось Тайке идти на поклон к Яромиру. Она застала дивьего воина во дворе: тот как раз вышел помахать мечом. Похоже, не в первый раз, потому что крапива вокруг заброшенного дома была вытоптана и среди летнего разнотравья образовалась симпатичная лужайка. Полюбоваться, как Яромир тренируется, не вышло: он издалека заметил гостью и вложил меч в ножны. — Здравствуй. Зачем пожаловала? Тайка присела на пенек и рассказала, как они сходили по грибы (дивий воин выслушал ее с очень серьезным лицом), а потом сама выдала версию: — Слушай, может, это лиса-оборотень? — Таких не бывает, — Яромир поправил кожаный ремешок, которым подвязывал волосы, чтобы те не лезли в глаза. — А вот и бывают! В Японии. Их называют кицунэ, я в книжке читала. Вдруг это приезжая лиса-туристка? — Она говорила на японском? — Нет. — Тогда тут что-то другое… — между бровей дивьего воина залегла глубокая складка — признак задумчивости. — Я хочу увидеть ее. Покажешь мне лисью поляну? — Ага. Когда пойдем? — Прямо сейчас, чего откладывать? Он свистнул Вьюжке и Джульетте, но Тайка покачала головой: — Не надо. Лисы не любят собак. Если мы идем с миром, лучше не брать их с собой. Яромир пусть нехотя, но согласился. Лесная тропка кружила и водила. Пару раз свернув не туда, Тайка почуяла неладное и, припомнив заговор от бабки Таисьи, пошептала нужные слова. Дорожка будто бы прояснилась, туман рассеялся. Яромир одобрительно кивнул, но ничего не сказал. М-да, похвалы от него не дождешься, сплошные упреки. Ну и ладно, не больно-то и хотелось! Совсем скоро показалась раздвоенная сосна с приметной ленточкой от Грини. Не до конца распрямившаяся густая трава еще хранила их утренний след: до лисьей полянки теперь было рукой подать. Листья деревьев уже не сияли, как прежде: солнце ушло из этой части леса, но медоносными цветами пахло по-прежнему сладко. Тайка сунулась под елку, подняла разлапистую ветку. — Вот, видишь! Она была тут, а теперь спряталась. На земле виднелись четкие отпечатки лисьих лап. Яромир, присев на корточки, потрогал след. — От меня не спрячется. Он шумно втянул носом воздух, будто принюхиваясь. В глазах загорелся азарт. Тайка тихо усмехнулась: порой и сам Яромир, так любящий собак, напоминал ей большого пса. Этакого волкодава. — Мы не на охоте, — на всякий случай напомнила она. — Ты говорил, что хочешь увидеть ее, а не поймать. — Хм… Ну, это уж как пойдет. Нет, он это нарочно делает, чтобы позлить? Как же бесит этот снисходительный тон! Тайка едва сдержалась, чтобы не стукнуть дивьего воина. Она уже открыла рот, чтобы возразить, как вдруг услышала из лесной чащи… песню. Звонкий голос выводил: — Лети, перышко, через полюшко. Смахни, перышко, мое горюшко… Яромир вдруг побледнел и рванул, не разбирая дороги, перепрыгивая поваленные деревья, через которые Тайке приходилось перелезать. Конечно, она отстала. — Эй, погоди… да куда тебя черт несет? Ответом ей был только хруст веток и топот ног. Тайка, махнув рукой, замедлила шаг: еще не хватало играть в догонялки.