Ответа тоже не было. Она метнулась назад к лесенке и забарабанила кулаками в дверцу. Та не поддавалась. — Нас что, заперли? — судя по звуку за спиной, обомлевший Пушок выронил бидончик. А из темноты дохнуло зимним холодом и донесся уже знакомый ехидный голос упыря Иваныча: — Здра-а-авствуйте, гости дорогие! — Караул! Помогите! — Коловерша заметался, хлопая крыльями. Послышался звук разбитого стекла. Наверное, Пушок в панике врезался в слуховое окошко. Ох, только бы не поранился. — Эй, ты там живой? — Тайка выставила перед собой пучок чеснока и принялась размахивать им, чтобы запах поскорее добрался до упыря. — Тай, я пролез! — На пол упало еще несколько кусков стекла. — Лечу за подмогой! Ты только продержись тут, пожалуйста. Что ж, выходит, она осталась одна. Хорошо бы коловерше не задерживаться в пути. Упырь-то ладно — с ним разобраться не проблема, но сидеть до ночи в подполе (да еще и без света) Тайке совсем не улыбалось. Ей вдруг послышался тихий звук крадущихся шагов. — Не подходи! Загрызть все равно не сможешь, подавишься. Рука сама потянулась к подвеске, но ухватила только пустоту, и Тайка запоздало вспомнила, что волшебный меч остался лежать на тумбочке у деда Федора. — Да я и не собираюсь, — фыркнул упырь. — Жрать тя не велено. Велено охранять и не пущать. — Это кто же тебе велел? Глаза начинали понемногу привыкать к темноте. Упырь прятался за бочками с соленьями (видать, почуял чесночный дух) и приближаться действительно не пытался. — Знамо кто: хозяин! Ты не боись, он потом тя выпустит. Он зла-то не желает. — Кощеевич? Это он дверцу запер, что ли? — Не-а, — в голосе Иваныча появились злорадные нотки. — Это все дед. Он теперь на нашей стороне. — Не может быть! Тайка в сердцах швырнула в упыря головкой чеснока. Глаза опять налились слезами. — Ты эта, не мусори тут! — Иваныч попятился, опрокинув пару банок. — Давай-ка поговорим, как добрые люди. — Но ты не человек. — Я был им когда-то. Чего молчишь, не думала об этом? Я, между прочим, раньше вас всех тут живу. Еще и деревни-то никакой не было в помине, только проезжий тракт. Я с ярмарки ехал, хорошо поторговал, все добро продал. А в пути напали на меня лихие люди, огрели дубинкой по голове, ограбили да тут же и прикопали. А дом уже после построили. Как котлован начали рыть, я и пробудился. — Ой. Я не знала… Мысли прыгали с одного на другое. Дед Федор не мог ее предать. Значит, Лютогор сумел подавить его волю. Небось, напел ему в уши свои зачарованные песни. И когда только успел? Наверное, еще когда похитил. Яромир, помнится, упоминал, что Кощеевичу к человеку хоть раз прикоснуться нужно, чтобы подчинить. Ох, как же это она раньше-то не подумала… — Ну ладно, давай поговорим. Тайка села на бочку, не выпуская из рук связку чеснока. Успокоить кровососа всегда успеется. А так, может, чего дельное скажет. Заодно, пока тот болтает, можно подумать, как ей выбраться из этой ловушки. Глава двадцать четвертая. Сонное царство Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Тайка заметила, что упырь с тех пор, как они не виделись, успел переодеться. Прежде на нем были какие-то невнятные лохмотья (подранные Снежком, к тому же), теперь же он где-то раздобыл светлую рубашку, строгий темный жилет и галстук. Рожа, правда, так и осталась синюшно-бледной, а провалы глаз будто бы даже углубились. И чего вырядился? На праздник, что ли, какой собрался? Поинтересоваться Тайка не успела: кровосос, откашлявшись, поправил галстук и торжественно заявил: — Жениться я хочу! — Надеюсь, не на мне, — она не удержалась от смешка. Упырь Иваныч раздосадованно цыкнул зубом. — Шутить изволишь, ведьма? На Марьяне Веремеевне. Очень уж она мне в душу запала. Мила, пригожа и на язык остра — все как я люблю. И хозяйка, говорят, справная, я узнавал. — Ну, допустим. А я-то тут при чем? — Ты уж похлопочи за меня, а? Вы же подруги. Подарочек вот передай, — он вытащил из кармана маленькую коробочку и поставил ее на бочку с капустой. — Да не пойдет за тебя Марьяна, — Тайка коробочку брать не спешила: а ну как шагнешь ближе, тут-то упырь и сцапает? Нет уж, спасибо! — Почему это не пойдет? — насупился Иваныч. — Мы же с ней оба неупокоенные мятущиеся души. Стало быть, общего у нас много. Я вона людей не ем даже. Эй, не делай такие глаза — честно, не ем. Кур таскал, было дело. И гуся у тетки Дарьи надысь взял. А больше ни-ни… Ты уж замолви за меня словечко. Скажи, мол, Макар Иваныч остепенился и намерения имеет самые что ни на есть серьезные. — Остепенился? — фыркнула Тайка. — А кто мне только что сказал, что на Кощеевича работает? В погребе вмиг похолодало, углы затянуло инеем. — Это не важно. — Еще как важно! Ты ему помогаешь, а Марьяна, наоборот, мешает. Вы с ней по разные стороны, понимаешь? Упырь оскалился: — Попробовала бы ты ему перечить, ведьма! Только он все одно не местный. Как пришел, так и уйдет. А я останусь. И Марьянушка тоже. Так что, поможешь мне? — Ну, я ей передам, — Тайка пожала плечами. — Но я бы на твоем месте на успех сильно не рассчитывала. Она же ясно сказала: ты не в ее вкусе. — Это все кокетство. — А вот и нет! Если ты любишь Марьяну, то должен уважать ее мнение. Иваныч вытаращился на нее и неприятно заскрипел — так он смеялся. — Ишь чего выдумала! Любовь — это одно, а уважение — совсем другое. Тайка стукнула кулаком по бочке: — Не бывает любви без уважения! — Это кто тебе сказал такую чушь? — Упырь щелкнул зубами. — Бабушка, — Тайка вздохнула. Вот кого сейчас больше всего не хватало. Уж та точно придумала бы, как выбраться из погреба… но, увы, придется соображать самой. Слуховое окно было узким, но, если постараться, Тайка могла бы в него протиснуться. Нужно будет только бочку к стене придвинуть, чтобы залезть повыше. Но, конечно, лучше не на глазах у упыря. Как бы его ненадолго отвлечь, чтобы чеснок поближе подбросить? В задумчивости Тайка опустила руку в карман, нащупала там зеркальце — Маришкин подарок. И тут у нее появилась идея… — Подумаешь, бабушка, — проворчал Иваныч. — Много она понимает. А вот я считаю… Договорить он не успел. Тайка поймала зеркальцем закатный луч, пробивающийся сквозь слуховое окно, и ловко направила солнечного зайчика прямо упырю в глаз. Кровосос взвизгнул и попятился, изрыгая проклятия. Этой заминки хватило, чтобы метнуть связки чеснока прямо за бочки — упырю под ноги. Ага, получилось! — Че творишь, ведьма! — прохрипел Иваныч и заметался, хватая ртом воздух. — Нормально же общались. Тайка, выставив перед собой оберег, зашептала заговор. Пускай поспит кровосос, а она тем временем сумеет выбраться на волю. Вдруг в погребе стало еще холоднее: инеем затянуло уже не только углы, но и часть земляного пола. Упырь корчился, но не сдавался, и Тайка пожалела, что не оделась теплее, но кто же знал? Эх, сейчас бы чайку горяченького… Она сглотнула и продолжила нашептывать заклятие. Слова были верными и прежде всегда помогали, но… почему-то не в этот раз. Упырь вдруг перестал корчиться, выпрямил спину и победно сверкнул красными глазищами: