— Спасибо, Таюша, — он хлюпнул бульоном. — Ух и вкусно! — Я старалась, — она вытерла руки полотенцем и присела рядом на стул. Старик ел медленно, смакуя. — Совсем забыл, — он вдруг вскинул голову. — Тут Маришка тебе из города подарочек прислала. Вон там, глянь. Тайка проследила за его взглядом: на тумбочке лежало маленькое карманное зеркальце в серебристой оправе. Красивое. — Ой, спасибо, — она открыла его и поправила выбившуюся из косы прядь. — Кстати, все хотел спросить: как там твоя алгебра поживает? — Дед звякнул ложкой о край тарелки, и Тайка вздрогнула. — Ну-у-у… — Не занималась. Я так и знал. — Вообще-то занималась. Пару раз. А потом как-то все завертелось… — она опустила взгляд, рассматривая носки кроссовок. — Ой, деда, ты же столько всего пропустил! Знаешь, Радмила расколдовалась! — А учительнице ты тоже скажешь, что ничего не выучила, потому что Радмила расколдовалась? Тайка закатила глаза и сунула зеркальце в карман. — Нет, но… — Послушай меня, — перебил ее старик. — Я твоей бабке обещал, что буду за тобой присматривать? Обещал! Что же ты меня подводишь? Все эти волшебные штучки — дело, конечно, хорошее. Но о реальной жизни тоже нельзя забывать. Не может же она состоять из сплошного волшебства. — Знаю… — У Тайки вспыхнули щеки. — Я все выучу, честно-честно. Давай не будем об этом сейчас, пожалуйста. — Твоим друзьям в школу-то не надо, — дед Федор словно не услышал ее просьбу. — И в институт не им потом поступать. Я же не говорю: совсем забудь к ним дорогу. Но лучше бы тебе появляться у них пореже. Хотя бы в сентябре, пока не привыкнешь к новому расписанию. — А потом поздно будет. Яромир с сестрой скоро уйдут… Она горько вздохнула, а дед Федор вдруг насторожился: — Уйдут? Никак вязовые дупла опять открылись? — Пока нет, но скоро наверняка откроются. Теперь, когда Радмила в полной силе, они мигом Кощеевича поймают. А я потом всю жизнь жалеть буду, если просто в сторонке постою. Старик со стуком поставил опустевшую тарелку на тумбочку. — Вот что, Таюша, выброси эти глупости из головы. Ты свое дело сделала, а дальше — их проблемы. Ну сама подумай: они дивьи люди, мы им не чета. От этих слов у Тайки в горле опять возник горький ком. А только, казалось, от него избавилась… — Между прочим, я теперь тоже воительница! Радмила так сказала. Она думала: вот дед удивится! Но тот только отмахнулся с досадой: — Тьфу! Заморочили они тебе голову. Какая из тебя воительница? Тебя ж, прости господи, ветром сдувает, пигалицу. Таисья-то в твои годы помощнее была — и то на рожон не лезла. Опасное это дело. Да ты и меч-то не подымешь… — А вот и подниму! — От обиды у Тайки задрожали губы; она сорвала с шеи подвеску и сунула деду под нос. — Вот, взгляни! Тот сощурил подслеповатые стариковские глаза и вдруг рассмеялся: — Ну, такой-то и я подниму. Что же, выходит, я тоже теперь воитель? — Он протянул руку, взял цепочку и принялся крутить кулон, рассматривая его со всех сторон. — Это не просто меч, а Кладенец, между прочим. Он и большим может стать, — Тайка шмыгнула носом. Пушок спрыгнул с подоконника, на мягких лапах прошел по ковру и потерся о ее ноги, утешая. Только поэтому она и не разревелась. — Ладно-ладно, верю, — проворчал старик. — Если ты говоришь, значит, так оно и есть. Он теперь твой, что ли? — Не совсем. Радмила попросила пока сохранить его у себя. Она потом заберет. Дед Федор вздохнул: — Ох, не нравится мне все это. От чужих волшебных вещей добра не жди — это мне еще бабка твоя говорила. — А мне она ничего такого не говорила, — Тайка опустила руку вниз, и Пушок ткнулся носом в ее ладонь. Кажется, один коловерша ее и понимал… Дед Федор пожевал губу, положил подвеску на край тумбочки и продолжил: — Боюсь я за тебя, Таюша. Сердце вон не на месте — слышь, как колотится? Отдала бы ты эту штуковину Яромиру, пускай он для своей сестры сам припрячет. Так оно безопаснее будет. Тайка сжала кулаки так резко, что Пушок, крутившийся под ногами, аж отпрянул. — Деда, не надо так. Я, может, с детства мечтала быть частью всего этого, — она сделала широкий жест рукой. — Ты, наверное, забыл, что я уже не маленькая девочка, за которой глаз да глаз, а ведьма-хранительница Дивнозёрья. Разве бабушка ушла бы, если бы думала, что я не справлюсь? — Тише-тише, — дед потянулся за трубкой, его сухие пальцы дрожали, — не кричи ты так. Никто у тебя не отнимает Дивнозёрье. Напротив, я только рад буду, если ты почаще будешь по сторонам смотреть да примечать всякое. Не только нечисть твоего внимания заслуживает, но и люди. У бабы Иры все яблоки кикиморы погрызли. Она за оберегом трижды приходила — я в окошко видел, — а тебя все дома нет и нет. А внучка ее Людочка жалуется на ночные кошмары. Совсем спать не может, с ног валится, в утреннюю кашу носом клюет. Разобраться бы, не насылает ли их кто. А помнишь тетку Дарью: ее рыжая корова стала давать кислое молоко — не иначе как сглазили. Да и у меня в подвале упырь опять озорничает. Хотел, понимаешь, за огурчиками сходить, а он там сидит и глазами лупает, гад. Я едва ноги унес… — Ох, прости, я не знала, — весь Тайкин гнев как рукой сняло, и на его место пришло чувство вины. — Хочешь, я прямо сейчас туда спущусь и успокою его? Так, чтобы до самой весны проспал. — Помоги уж, Таюша, — дед Федор, кряхтя, приподнялся на локте. — И прости старика. Я это все не со зла говорю, просто волнуюсь за тебя, хорошая моя. Тайка через силу улыбнулась. Если честно, она все еще дулась, хотя и понимала, что зря. Дед ведь ей правда добра желает. А что ворчит да жизни учит — так по-другому не умеет. Забота у него такая. — Все нормально, дедуль. Я мигом! — Она сглотнула непролитые слезы и выбежала за дверь. Пушок бросился следом, шумно хлопая крыльями. — Эй, ты куда, Тай? — Все нормально, — бросила она через плечо. — Я только в огород чесноку нарвать. Не идти же к упырю с голыми руками. — А обереги? — С собой, — Тайка хлопнула себя по карману. — Стала бы я их дома оставлять, когда неровен час Кощеевича на улице встретишь. Коловерша, конечно, увязался за ней в огород. Еще и подсказывал: мол, этот чеснок не рви, жухлый он какой-то. Лучше вон тот, посочнее да побольше. Ишь, знаток выискался! — А заговоренной водички у нас нет? — Пушок льнул к ногам и, если честно, больше мешал, чем помогал. — Может, домой метнуться, а? Я быстро: две лапы здесь, две — там. — Ага, давай. Скажи Никифору, пусть нальет в бидончик. Только не расплескай по дороге. Тайка, конечно, и без воды справилась бы, но сказала это с умыслом. Пока коловерша бегал туда-сюда, она преспокойно нарвала чесноку, разобрала зеленые перья на три пучка и перевязала суровой ниткой, а свежевыкопанные головки промыла от земли у деда на кухне и сплела в крепкую связку. Еще и парочку лишних в карман сунула. Хорошо, что год выдался урожайный и можно было не жадничать, а брать столько чеснока, сколько нужно. Ох, и ароматный он уродился: дух стоял такой мощный, что хотелось чихать. Для укрощения упыря в самый раз будет! Пушок ворвался в дом, поставил бидончик перед Тайкой и пропыхтел: — Дофтатфка фоды, — и только потом выпустил деревянную ручку, на которой остались следы острых зубов. — Спасибо, — Тайка потрепала его между ушей, и коловерша заурчал. — Ну что, пойдешь со мной в погреб? Пушок, перестав урчать, попятился. Шерсть на его загривке встала дыбом, перья за ушами встопорщились. Тайка уж думала, что коловерша струсит и откажется, но тот вдруг выпятил рыжую пушистую грудь и, зажмурившись, заявил: — Пойду. Прямо в логово врага. Не одну ж тебя отпускать… — Ну, тогда бери бидон, — она обернулась и крикнула: — Дед, а ключ от подпола где? И фонарик есть? — А как же! Все там, на гвоздике висит, — отозвался старик из соседней комнаты. — Будь осторожнее, Таюша. — Ага! Она сняла ключ, сунула фонарь в задний карман джинсов, присела на корточки, не без труда отперла слегка тронутый ржавчиной замок и откинула дверцу. Из погреба пахнуло затхлостью и влагой, а еще каким-то тухловатым душком. Значит, упырь был где-то рядом. Тайка повесила ключ обратно на гвоздик и, вооружившись фонариком, сказала: — Ну, идем! И они с Пушком шагнули вперед во тьму. Деревянные ступени скрипели под ногами. Третью из них Тайка нарочно перепрыгнула: помнила, что там была трещина. Коловерша семенил позади, то и дело звякая бидончиком. Но стоило только ногам коснуться утрамбованного земляного пола, как — бах! — дверца погреба с треском захлопнулась. Послышался торопливый лязг навесного замка, а затем два поворота ключа. — Деда? — Тайка щелкнула кнопкой: фонарик не включался.