* * * Глава 1 Впервые за много дней Ивга позволила себе расслабиться. Человек, все эти дни настороженно ее изучавший, наконец успокоился и даже расцвел. Какая-то ее шутка заставила его хохотать до слез, и, отсмеявшись, он потребовал, чтобы невестка перестала величать его «профессором Митецем», а звала как подобает – «папа-свекор»; Ивга расцвела в ответ и отправилась разводить костер посреди лужайки для пикников. – …Чтобы сердушко хотело, а все прочее могло! – Профессор оказался прямо-таки прирожденным балагуром. – Где двое, там и вскоре и третий, а где трое, там и пятеро, выпьем же, ребятки, и пусть нас в мире будет больше!.. Красное закатное солнце дробилось в высоких окнах ее будущего дома. Дома под красной крышей, где на фасаде – балкон, увитый виноградом и оттого похожий на этикетку старого вина. Подрагивал в высоте медный флюгер, и Назар топал через двор, неся под мышкой корзинку со снедью и постоянно что-то роняя – то полотенце, то ворох салфеток, то верткую картофелину. Потом папа-свекор настроил мандолину; в репертуаре этого серьезного и уважаемого человека во множестве водились игривые, а подчас и фривольные песни. От хохота Ивга дважды уронила бутерброд в костер; папа-свекор поблескивал глазами и шпарил такое, отчего даже у Назара на щеках пробивался смущенный румянец. Потом папа-свекор вдруг прижал струны ладонью, секунду помигал, глядя в костер, – и завел совсем другим голосом, что-то напевное и с длинным сюжетом, где морячка махала платочком с берега, а из моря ее окликала русалка с круглым зеркальцем в руке и гребнем в зеленых волосах, и обе они желали заполучить себе красавца капитана. Назар улегся в траву, и голова его оказалась на Ивгиных коленях. Папа-свекор невозмутимо откупорил следующую бутылку, одним глотком отхлебнул полбокала и запел студенческую лирическую; Ивге захотелось подпеть. Не зная ни слов, ни мелодии, она по-рыбьи открывала и закрывала рот, когда в нежную мелодию вмешался шум далекого мотора. – Кто-то едет, – сонно сообщил Назар. Ивга напряглась. Она не любила ни новостей, ни перемен, ни незваных гостей, ни даже веселых сюрпризов. Тем более сейчас, когда она разомлела, расплавилась в своем счастье, будто шоколад в ладони, когда у нее нет сил, чтобы защищать свое хрупкое внутреннее равновесие. Новый визитер – агрессор, непрошенно вторгающийся в ее мир, где наконец-то, после стольких мытарств, наступили покой и порядок… Очень хрупкий покой. Вот – далекий шум мотора, и покоя как не бывало. Назар с сожалением убрал свою голову с ее колен. Поднялся, радостно ухмыльнулся профессору: – Па, а у Клавдия новая машина? Зелененький такой «Граф», да? Папа-свекор сразу же отставил мандолину: – Клав?! Елки-палки… Ну, дети мои, будем веселиться до утра… Ивга молчала. Нехорошо, если они заметят ее разочарование. По-видимому, приехал старый друг; по-видимому, его приезду следует радоваться. В конце концов, явление нехорошего, несимпатичного человека вряд ли привело бы папу-свекра в такой восторг. И Назар не стал бы ерничать у ворот, козырять сидящему за рулем наподобие дорожного гвардейца и кататься, как маленький, на железной отползающей створке… Папа-свекор взял мандолину наперевес: – А вот сейчас, Рыжая, я тебя с выдающейся личностью… Рыжая, что с тобой?! Зеленая машина неторопливо въехала во двор. Аккуратно и вежливо, будто живое и воспитанное существо, – но фары, прикрытые щитками, показались Ивге мутными глазами чудовища. Кусок бутерброда встал у нее в горле – ни проглотить, ни выплюнуть; из закоулков ее тела поднимались тошнота и муть. Она помнила это ощущение – но тогда, в первый раз, оно было неизмеримо слабее. Теперь же… – Ивга, что с тобой?! Назар уже тряс руку того, кто вышел из машины; Ивга видела только спину пришельца, обтянутую светлой рубашкой. Черноволосый ухоженный затылок, гладкий, волосок к волоску… – Ивга, да что ты?.. – Замутило, – выдавила она с трудом. – Папа-свекор, извините, мне бы в дом… Прилечь… Прямо перед ней оказались его встревоженные, подозрительные и одновременно радостные глаза: – Рыжая?! Ты, что ли?.. Дедом я буду, нет?.. Назар уже вел прибывшего к костру; теперь Ивга могла рассмотреть смеющееся лицо нежданного гостя. Совершенно незнакомое. Нет, не его она видела в тот раз, нет… Почуяв неладное, Назар перестал улыбаться и в два прыжка оказался рядом. От прикосновения его рук сделалось легче – впрочем, ненадолго. – Извините. – Она вымученно растянула губы, стараясь смотреть мимо гостя. А гость все еще улыбался. Кажется, сочувственно. Назар взял ее на руки. Прижал к себе крепко, будто котенка; понес к дому, ошарашенно заглядывая в лицо: – Ну, Рыжая… Или ты съела чего-нибудь, или… Ну, Рыжая… Слушай, а врача не надо?.. Она улыбнулась так успокаивающе, как только могла. Он внес ее на крыльцо. Невзирая на протесты, втащил на второй этаж – легко, только ступеньки жалобно скрипнули; коленом открыл дверь в ее комнату, уложил на кровать и уселся рядом, не выпуская ее руки. – Стыдно, неудобно… – Она прикусила губу. Назар мотнул головой, стряхивая со лба жесткую челку. Ободряюще улыбнулся: – Не бери в голову… Клавдий – свой человек… Ивга вздохнула – глубоко, так, чтобы воздух дошел до самых пяток. Тошнота уходила, но лихорадочная дрожь оставалась. Бедный Назар; какая неожиданная получилась ложь. И как он искренне обрадовался… Она, выходит, зря морочила себе голову, и все эти слезы в подушку были тоже напрасно. Назар… Она испытала прилив нежности, такой, что пришлось отвернуться и спрятать лицо в подушке. Нежность – и стыд. Потому что она невольно обманула, потому что причина ее сегодняшнего недомогания не имеет ничего общего с радостным ожиданием потомства… – Рыжая, а?.. Она провела пальцем по синей жилке на его твердой мускулистой руке: – Неудобно. Пойди к ним, скажи… Я сейчас оклемаюсь. Он сглотнул. Снова спросить не решился; погладил ее по щеке. Встал, отошел к двери; вернулся снова. Поцеловал ее в макушку. Сорвался с места, беззвучно подпрыгнул до потолка и качнул тяжелую люстру, так что звякнули гроздья подвесок. – Пацан… – Ивга через силу улыбнулась. – Послушай… А Клавдий – кто? Он поднял брови: – В смысле? Она молчала, не умея сформулировать свой вопрос. – Клавдий, – Назар почесал за ухом, – замечательный мужик, папин старый друг… Ну, еще он Великий Инквизитор города Вижны. Вот и все. – Ага. – Ивга прикрыла глаза. – Иди… Деревянная лестница снова вскрикнула – потому что Назар прыгал через две ступеньки. Ивга лежала, глядя на тени на потолке, и прохладная постель жгла, будто сковородка. * * * Оба молчали, и достаточно долго. В словах не было нужды; оба безмолвно наслаждались летним вечером, дымом костра и обществом друг друга. Гость лениво щурился, и огонек возле его губ неспешно пожирал тонкое тельце дорогой сигареты; хозяин вертел над огнем кусочек ветчины на острой палочке. Потом из дому вышел Назар. Виновато улыбнулся, подошел к костру: – Клавдий, вот так получилось… А я хотел вас познакомить. Тот, кого звали Клавдием, понимающе прикрыл глаза. – Что ж ты ее бросил? – сварливо спросил профессор социологии Юлиан Митец. – Оставил одну? Назар заволновался: – Я, собственно, только Клавдию хотел, ну она прощения просила… Гость нетерпеливо махнул рукой – понял, мол, не болтай чепухи. Назар еще раз виновато улыбнулся и поспешил обратно; двое мужчин у костра проводили его взглядом. – Ты помнишь? – негромко спросил профессор Митец. – Относительно Назара. Я опасался… Тот, кого звали Клавдием, кивнул: – Ага… Он у тебя все никак не взрослел. Профессор Митец торжествующе улыбнулся: – Что делают с нами женщины, Клав!.. Выпьешь?