– Когда ты приезжал в последний раз? Кого ты здесь встречал? Кого видел? Он охотно закивал: были всякие. Один пацан шлялся, видно, стянуть чего-то хотел… Ну рыболовы приходят. Чаем его угощали из тер… Его грубо оборвали. Велели заткнуться, поворачиваться и идти вон. И больше здесь не появляться. Здесь, по всей видимости, навье… Семеня и оглядываясь, он вышел за ворота спортбазы. На полпути к остановке свернул с дороги, забрался в невысокий молодой ельник, сел на сырую холодную хвою и закурил. Они хотели убить Дюнку. Заставить умереть снова. Но она ушла; он почему-то точно знает, что Дюнка спаслась, что ей уже ничего не грозит. На этот раз. * * * Ивга лежала на диване, поверх мохнатого пледа. Лежала, прижимаясь плечом к стене, не снимая ни свитера, ни видавших виды брюк; Пров сидел здесь же, и его расслабленная поза ни к чему не обязывала. Спокойствие и доброжелательность, никакого нажима – и в то же время Ивга не сможет подняться, пока Пров не выпустит ее… Но он ведь выпустит? Есть ли у нее выбор, хорошо бы узнать. Пров славный парень, он с ней добр… Чего бояться, если ты не навка?.. – Чего ты боишься? – негромко спросил Пров, будто поймав ее на мысли. – Ничего… – Помыться хочешь? – Он улыбнулся. – Извозилась же вся, как поросенок, под этими вагонами… Кажется, выбора все-таки нет. – Да… Если рыбки… в ванной… не испугаются. Она запоздало сообразила, что фраза получилась с намеком, и в ужасе покраснела. Жгуче, до слез. – Рыбки привычные, – сказал Пров с усмешкой. Рука его легла Ивге на подтянувшийся живот. Ивга заревела. Она не знала, какое из своих несчастий оплакивать первым. Сильнее оказалась горечь от того, что на ее долю никогда не выпадет спокойное утро со звоном посуды. Что не будет падать солнце из приоткрытого окна и Назар… да, Назар не позовет ее завтракать. Ивга отдала бы жизнь за одно такое утро. За многократно осмеянное счастье – быть как все… – Я ведьма, – сказала она Прову, глотая слезы. Тот серьезно кивнул: – Не повод, чтобы проливать слезы. – Ты… не брезгуешь? Тебе не противно?.. Пров смотрел на нее долго и так внимательно, что впору было прятаться под пушистый плед. – Ты меня боишься. – Он убрал руку с ее живота. – А тебя когда-нибудь боялись?.. Ивга всхлипнула. Пров неуловимым движением подался вперед. Больно придавил к дивану прядь волос, и она поняла, что от него пахнет мятой. Не то от зубной пасты, не то от жевательной резинки. – Мне плевать, ты ведьма или нет. – Его рука осторожно высвободила пострадавшую Ивгину прядь. – Или ты брезгуешь, что я чугайстер? Она отчаянно замотала головой. – Тогда давай отомстим твоему… который профессорский сын. Мерзавец он. – Нет… – Что – нет? Не отомстим?! – Не мерзавец, – прошептала Ивга, с замиранием глядя в черные, с неподвижными зрачками глаза. – Дурак тогда, – сказал Пров примирительно. – Такую девку бросить… Назар меня бросил, бросил, в отчаянии подумала Ивга. Выбросил. А Пров подобрал… На помойке… – Ты слишком много думаешь, – мягко сказал Пров. – Бывают минуты, когда думать не надо. – Ты же вроде бы устал… после дежурства, – выдохнула она, судорожно цепляясь за собственную нерешительность. – Я уже отдохнул. – Он провел ладонью по ее волосам. – Ступай, покорми рыбок… Полотенце возьми зеленое. Корм в коробочке возле зеркала… И не бойся ты, не будь такой затравленной. Я из тебя человека сделаю. Дверь ванной не запиралась – зияла дырой от замка; Ивга нерешительно повертела в ней пальцем. Чего уж там… Она ведь не на заклание идет. Не на смерть. Не в круг танцующих чугайстеров, не в пластиковый мешок на железной молнии… Не в подвалы Инквизиции. Не в душную контору, где ведьм берут на учет. Собственно, Назар, чего ты ждал? Ты видишь, какой у меня скудненький выбор. Не хочу ни на учет, ни на костер… На панель, кстати, тоже неохота. Хотя… Господа, посетите экзотический бордель «С ведьмой в постели». Секс на помеле, вы будете очарованы… Она соскучилась по горячей воде. Жадно соскребывала с себя ночи в залах ожидания, смывала запах метро, и назойливый запах дезодоранта смывала тоже – надоел. Измучил за эти три дня, она купит себе другой, пусть на последние деньги, но сегодня же, сегодня… Она хотела соскоблить с себя кожу. Как змея. Обновиться, отбросив прежнюю, ненужную, тусклую и дырявую жизнь. Будто старый чулок. И, к примеру, без оглядки полюбить доброго человека Прова… Без оглядки. На те сутки, что остались ему до нового дежурства. Молния на пластиковом мешке. Молния, молния, красные рыбки в аквариуме, жадно хватающие комочки остро пахнущего корма. Страшные останки навки на истоптанной траве. Струи горячей воды… Пров деликатно стукнул в дверь: – Ты не утонула? Пираньи не слопали? Зеленое полотенце оказалось размером с простыню. Ивга стояла перед Провом, укутанная, как памятник за секунду до открытия. Судорожно сжимая в опущенной руке влажную от пара одежду. – Подожди. – Пров шагнул в ванную, на ходу расстегивая брюки. – Я их тоже покормлю… Несколько мгновений Ивга стояла в темном коридоре, слушая шум воды. * * * Они примчались к стадиону спустя полчаса после начала концерта, когда трибуны подпевали и аплодировали, когда толпа, стремящаяся проникнуть за ограждение без билета, слегка рассеялась, а само ограждение, цепь парней в униформе, слегка расслабилось и подобрело. Над полем плавали цветные дымы, и по ним носились, ныряя и выныривая, мощные огни прожекторов. – Ты никуда не пойдешь, – сказал Клавдий Федоре. В микроавтобусе, полном вооруженных людей, было непривычно тихо. Как в зале суда за секунду до вынесения приговора. Как в больнице… – Патрон, – Мавин кашлянул, на стеклах его очков прыгнули блики, – Великий Инквизитор не… здесь оперативная работа. Локальная операция на моем участке, за которую отвечаю я, и только… Клавдий кивнул, соглашаясь. Дождался, пока Мавин облегченно вздохнет, и сообщил холодным официальным тоном: – Исходя из чрезвычайной ситуации, считаю свое личное участие уместным и необходимым. Оперативная группа, – он обвел взглядом сидящих в автобусе, – поступает под мое непосредственное начало. Да погибнет скверна… Мавин молчал. Клавдий постоял перед ним секунду, чтобы закрепить эффект, а потом открыл дверцу и спрыгнул на асфальт. Площадь перед стадионом была загажена до невозможности. Переступая через смятые пластиковые стаканчики, обрывки газет и цветную кожуру южных фруктов, Клавдий двинулся в обход огромной каменной чаши, чаши под вечерним играющим небом, тарелки, полной бурлящим человеческим варевом… Варево. Суп. Опоздал?! Со стороны сцены надзор был утроен. Группками стояли оставшиеся не у дел поклонники, хмуро поглядывали охранники, увешенные кобурами, будто напоказ. При виде инквизиторского значка опасные стражи расступились – слегка испуганно, будто толпа деревенских мальчишек. Над стадионом прыгала песня – и неплохая, надо думать; жаль, что Клавдий никогда уже не прочувствует ее прелести. Подобно хирургу в балете, видящему на месте танца лишь напряженные мышцы и пляшущие сухожилия, сейчас он слышит вместо музыки назойливый шум, глухие ритмичные удары. Не совпадающие с ритмом сердца. Мешающие сосредоточиться. Не останавливаясь, он вытянул правую руку в сторону и вниз. Те, кто следует за ним по пятам, далеко не дилетанты. Ох, как давно ему случалось в последний раз выезжать на операцию, как давно… Второй заслон, в штатском. Магическое действие мигающих инквизиторских значков; вытянувшиеся лица. Девочки из подтанцовки, полуголые, в прозрачных брючках на потное тело; дама в длиннополом пиджаке, с профессионально твердыми складками в уголках поджатых губ: – В чем дело, господа? Вы… – Верховная Инквизиция. Третий заслон. Мордоворот, которому плевать на значки и приличия; Клавдий не хотел бы марать о него руки именно сейчас. Когда он чует ведьму. Все более и более явственно. Там, за закрытой дверью…