– Я там на диване тебе одеяло оставил… Ложись. Три часа ночи… Она всхлипнула снова. Он обернулся. На правой стороне груди у него был еще один шрам, точно приходящийся напротив первого. Чуть больше. Такой же полукруглый. – Я не могу быть одна, – сказала она шепотом, изо всех сил стараясь, чтобы дрожащий голос не пустил петуха. – Можно, я хоть на улицу пойду… Там люди… я не могу одна, это заскок какой-то, в голове… заскочило… Это пройдет… если я не рехнусь… – Не рехнешься. – Он подобрал брошенный на спинку стула халат. – Если тебе совсем уж все равно, с кем ты рядом… Если уж совсем все равно… То я тоже «люди». * * * – …А потом она говорит – у тебя все равно нет выбора. Тебя, говорит, все равно сожгут… – Охота за неинициированными. За «глухими»… Она врала, есть у тебя выбор. Просто жить. Никогда их не слушай, поняла? Она лежала, свернувшись клубком на диване, а он сидел рядом. Может, это лисенок из его детства – в облике несчастной затравленной девчонки? По фамилии Лис, Ивга Лис… – А… маркированный инквизитор – это какой? – Ее голос дрогнул. – Тот, кто может чуять ведьм и влиять на их нервную систему. – А вы… – Да, такой, как я. Видишь, ничего страшного. – Вообще-то страшно. – Она содрогнулась. – Нет, вовсе нет. Он сказал – и вспомнил утро на обочине среди одуванчиков. И сцену в оперном театре. Ладно – те обезумевшие отродья, но Ивге-то за что досталось?! Выходит, просто за то, что оказалась рядом, что поверила ему, что пришла… – Все, что сегодня случилось, – дикое и очень неудачное стечение обстоятельств, – сказал он медленно. – Я обещаю, что больше такого… не будет. Она нервно мигнула: – А… как берут на учет? – По-разному, зависит от провинции. – Он не хотел бы продолжать сейчас эту тему. – Это правда, что… лезут в голову… внутрь… в мысли?! – Могут просканировать, – сказал он небрежно, – но это не значит «в мысли». И совсем не так страшно. Зубы лечить больнее. По-хорошему, ее надо было отправлять на комиссию и ставить на учет уже завтра. Но тогда уж, будучи последовательным, он должен направить ее в спецприемник, – неприкаянная, без семьи, без дома, без работы… Она посмотрела тревожно, будто услышав его мысли: – А потом?! Она говорит, целлюлозная фабрика на окраине и отеческий надзор Инквизиции… А я не могу – под надзором, у меня с детства сон кошмарный, будто я – в тюрьме! Может, теперь он должен искупить ту свою детскую беспомощность? Сколько ведь раз в мыслях взламывал клетку, уносил рыжего в лес, выпускал… А это ведь не лисенок. Человек… и очень неплохой. Он склонился над ней. Положил руки на плечи: – Не бойся. Она врет. Ее трясло. Сильный стресс. От его прикосновения она дернулась – но почти сразу задышала ровнее. – Скажи словами, что тебя пугает. Назови свой страх. – Он сосредоточился, пытаясь согреть ее и расслабить, окутать своим спокойствием. – Встать на учет… пойти в тюрьму… – Это не одно и то же. В тюрьму тебя никто не отправит. Что еще? – Я боюсь… себя. Того, что внутри меня… сидит. – Ничто не сидит внутри тебя, это все ты, ты сама… Боишься стать действующей ведьмой? Она кивнула. – Это единственное, чего надо бы бояться. Но только, если ты в себе не уверена. А ты ведь уверена, ты хочешь жить по-человечески? – Да… но… а насильно меня могут инициировать? – спросила она шепотом. – Нет. Никогда. Она рассмеялась – нервно и одновременно облегченно: – И Назар… Имя вырвалось, кажется, помимо ее воли; она вдруг перестала дрожать. Замерла, посмотрела Клавдию в глаза: – Назар… меня… не бросит?.. Секунду он колебался, решая, соврать или нет; она вдруг быстро и испуганно зажала ему ладонью рот: – Не отвечайте… И смутилась. Отдернула руку. Отвела глаза. – Ивга, – сказал он, чтобы отвлечь ее от ненужных мыслей. – Расскажи мне – ты откуда? Где ты жила раньше?.. Она долго молчала. Клавдий выпустил ее плечи, отстранился. Она смотрела в пространство: – Селение… Тышка. Ридненской области. * * * …Мальчишек было трое. Девчонок – четыре; пятая стояла на коленях, толстая рыжая коса ее была надежно зажата в оцарапанном мальчишечьем кулаке. – Это родинка. – Дура! Это и есть ведьминский знак! В родинке волоски должны быть, а тута нету!.. – Дай мне посмотреть! Ну дай же!.. – Шакалы, – сквозь слезы сообщила рыжая девчонка. – Свиньи подрезанные, салотрясы, собачьи дерьмовники… Тот мальчишка, что держал косу, оскалился и дернул. Девчонка резко втянула в себя воздух, но не проронила ни звука. Платье на ее спине было расстегнуто от шеи до пояса. И мучители без стыда задирали коротенькую нижнюю рубашку. – Ведьминский знак, если огоньком прижечь, так не больно… – сообщил младший из мальчишек, толстощекий очкарик. – Свиньи собачьи дерьмовые… – Заткнись, ведьма… Вот это знак? – Нет, это синяк… Знак – вот он, возле лопатки… – Ух ты… Чиркнула спичка; девчонка взвизгнула и ударила мучителей ногой… * * * – Вот скоты, – сказал инквизитор.