– Что за негодяй их тут набросал! – тихо ругаясь, он на спину завалился в лодку, вывернул ногу, рассматривая ступню. Порез был длинный и довольно глубокий, сильно кровоточил. – Ну, электрическая сила! Теперь неделю хромать придется… Сирень, подай туесок из малого мешка. Нужно хоть календулой засыпать. И перевязать, чтобы запеклась. Вот проклятие! На пару дней я, считай, вообще без ноги… Лесная ведьма чуть наклонилась, вытянула руку, провела ею над ступней – и кровотечение тут же остановилось, рана закрылась длинной коричневой коркой. – Спасибо, Сирень, – с облегчением отпустил ногу Середин. – Берегини хорошо научили тебя своему искусству. Низкий им поклон. – Лешие тоже, – добавила девочка. – Но ступать на эту ногу два-три дня тебе не нужно. Рана может разойтись. Пусть мясо хоть немного схватится. – Ладно… – перевернувшись на четвереньки и приволакивая поврежденную ногу, Олег перебрался на корму, взялся за весло. – Поплывем пока так. Девочка чему-то рассмеялась, легла на спину на скамью поперек лодки и закрыла глаза. На правом берегу затрещали кусты, из них вышел могучий сохатый с похожими на лопаты рогами, ступил в воду, подхватил зубами веревку и направился вверх по Ветлуге, быстро волоча лодку за собой. Олег замер, боясь спугнуть удачу, а Сирень, подставляя лицо солнцу, чему-то легко улыбалась. Лось тянул путников примерно до обеда, а потом бросил веревку и ушел, уступив место светло-серому высокому оленю. Потом были еще какие-то быки, лосихи, кабан-секач. Последний, правда, волок лодку по самому мелководью, то и дело зарывался носом в реку, отфыркивался, упускал веревку и очень быстро уступил место очередному лосю. А когда наступили сумерки, на берег лодку вытянул матерый медведь: прихватил лапой за переднюю лавку, затащил чуть не наполовину, бросил и ушел. В кустах, передвигаясь и моргая, горело множество глаз. То ли волки, то ли рыси, то ли невинные зайчики любопытство проявляли – ведуна это особо не беспокоило. Он находился в мире юной повелительницы природы: зверей и деревьев, травы и птиц, насекомых, змей, духов и нежити, в живом воплощении берегинь и леших, анчуток и навок. И раз Сирень больше не проявляла к нему враждебности – чего бояться? Пожевав вяленого мяса – с одной ногой Олегу было не до костра – и не пользуясь никакими защитными наговорами и зельями, он просто завернулся в овчину и вытянулся на дне лодки. От подзабытого ощущения полного покоя и безопасности ведун не просто заснул – он буквально выключился и пришел в себя только на следующий день около полудня. Лодку бодро тянула пара оленей, Сирень сидела на корме, глядя чуть в сторону. Навстречу катилась по самой стремнине глубоко сидящая ладья. Корабельщики проводили путников заинтересованными взглядами, однако особого изумления не проявили. Мало ли кто, где и каких зверей приучает? И на оленях люди ездят, и на лосях, и на ослах, и на собаках. Всякое бывает. Тем паче что шла ладья с севера, там упряжные олени не в диковинку. Ветлуга основным торговым путем никогда не являлась. Ее предпочитали купцы, которые прямым ходом шли из Заволочья или Европы в Персию или наоборот, и потому не желали тратить времени на крюк через Вологду с ее богатым торгом, шумными постоялыми дворами и дорогими святилищами. Между тем крюк получался небольшой, но полезный – ведь у Славянского волока и новости узнать можно, и о ценах проведать, часть товара оставить, иным закупиться. Отдохнуть, помолиться, погулять, коли серебро лишним оказалось… Посему через Юг корабли ходили редко, десяток за день, не более. Ныне же и того реже: встречных с пяток, попутных и вовсе ни одного. Попутные понятно – откуда им взяться, коли в низовье война? А почему никто не торопился навстречу – осталось для ведуна загадкой. То ли нутром гости торговые неладное чуяли, то ли тревожные вести уже успели аж до самой Сухоны добежать. На опустевшей реке затихли и прибрежные деревни. Постоялые дворы в них стояли с закрытыми ставнями и замотанными для доходчивости воротами, по улицам не бегали куры, не бродили овцы, не слышно было ни лая, ни мычания коров. Похоже, местные жители, не желая рисковать головами и добром, ушли в лесные и болотные схроны, дороги к которым чужакам неведомы, от постороннего глаза спрятаны, ловушками прикрыты, тропками ложными запутаны. Только в редких местах сидели на лавочках старики, что уже не боялись смерти, смотрели на путников подслеповатыми глазами, но с готовностью продавали редкому проезжему люду сыр, свечи или копченую рыбу. Все это Олегу страшно не нравилось, но река вела на север, и он очень надеялся от чужой войны все-таки убежать. Тем более что лоси и олени тянули лодку ходко, куда быстрее, нежели это могло получиться у него самого. Постоянно меняясь, звери проходили за световой день не меньше полусотни верст. А значит, путь до волока измерялся уже не месяцами, а неделями. – Что это, колдун? Услышав вопрос спутницы, Середин опустил глаза и обнаружил на дне лодки широкую лужу. Он поднялся, переложил вещмешки на свою скамью, разогнал ладонью воду, частью размазав по сухим местам, частью выплеснув наружу. Присмотрелся. Доски днища в подгнивших местах набухали на глазах, вода проступала прямо сквозь них, набираясь сперва крупными каплями, а потом сливаясь в единую лужицу. – Вот, электрическая сила, – вздохнул Олег. – Либо береста отстала, либо обмазка стерлась и «травит». Нужно попробовать в ближайшей деревне деготь найти и еще раз дно промазать. Иначе лодка долго не протянет, будем в воде по колено сидеть. Ближайшие два часа Середин потратил на то, чтобы вычерпывать ладонью за борт все активнее сочащуюся воду, пока впереди наконец-то не показались избы и сараи. – Отпускай, красавица! – разрешил он своей спутнице, перебираясь на корму, схватился за весло и, когда олень бросил веревку, быстро подогнал лодку к мелководному пляжику, лежащему возле низкого, черного от времени причала. Выгрузил вещи, помог выйти ведьме, затем выволок лодку, взялся за борт, поднатужился и перевернул. Послышался легкий щелчок: это лопнула на всю длину береста, приклеенная по углу борта и днища. Прочные сосновые корни продолжали надежно удерживать конструкцию воедино, однако даже невооруженным глазом стала видна щель в половину пальца шириной. – Ведь говорил же дед, что больше двух недель лодка не выдержит, – сплюнул Олег. – Нет, поленился новую купить! И что теперь? – Будешь искать деготь? – поинтересовалась Сирень. – Нет, – покачал головой ведун. – Тут чинить нечего, это уже мусор. Опытный человек, может, еще на недельку и оживит, да и то вряд ли. А у меня ни инструментов, ни знания, ни дегтя… Ладно, пошли, поищем, может, кто чем и выручит? Навесив на себя вещмешки, Олег поднялся на берег, дошел до центра селения и сбросил их на траву. Огляделся и недовольно поморщился: – Что такое «не везет» и как с этим бороться? Как и многие другие на реке, это селение стояло тихим и мертвым. Пустые дворы, закрытые хлева, распахнутые подклети, заунывно гудящие от гуляющего внутри ветра амбары. По лавкам деловито прыгали коричневые воробьи и серые синицы, в сараях хозяйничали вороны, через черные глазницы окон с деловитым жужжанием летали туда-сюда сизые мухи. Три избы, три возделанных огорода, три расходящихся в стороны покоса – и ни одного человека. На всякий случай ведун, прихрамывая, деревню все-таки обошел, но никаких тайников не заметил, стариков-старух не встретил, ничего ценного не обнаружил. Из домов даже деревянные плошки и скамейки пропали, грязной ветоши не осталось – все хозяева забрали. И уж, конечно, лодки свои они тоже куда-то заныкали, так просто чужакам на поругание не бросили, приберегли. Единственным интересным открытием стала дорога, уходящая от деревни за покосы и исчезающая в лесной чаще. Вдоль берега не имелось даже тропинок – видать, нужды пешком ходить не было, по воде жители передвигались. Или болота-овраги непролазные где-то поблизости имелись. А вот дорога куда-то могла и привести. «Надеюсь, это не тупик, – подумал Середин, вытаскивая на травянистую деревенскую площадь две найденные на дворах жердины. – Если окажется, что тракт лесной ведет лишь к полям за перелеском да там и заканчивается, я даже не знаю, что сделаю!» – Чего это ты вяжешь? – поинтересовалась ведьма, наблюдая, как он приматывает к жердям углы кошмы. – Волокушу. Все-таки дорога, кочек и ям встретиться не должно. Так что мучиться и тащить все на горбу незачем. Пусть жерди вместо меня вкалывают… – Примотав углы, он аккуратно намотал края кошмы на жерди, чтобы она плотно держалась по всей длине, положил мешки сверху и взялся за концы палок: – Ну что, пошли? Волочить несколько пудов груза позади было, конечно же, проще, нежели нести на плечах, а потому ведун двинулся вперед весьма бодро и уже через полчаса вошел во влажную тень огромных елей. Здесь под ногами зачавкало, но концы деревяшек по сырому глинистому пути заскользили еще легче, так что Олег особо не огорчился. Через пару верст лес кончился, дорога растянулась по краю жнивья, обогнула обширное поле на несколько десятин, снова свернула в лес. Середин ощутил себя бодрее: тупиковым тракт явно не был. Оставшееся позади поле по размерам как раз на три семьи должно было приходиться, больше нормальному крестьянину не обработать. Раз дорога не то что не оборвалась, но и даже не сузилась – вестимо, имела цель. Куда-то вела. За ельником началась влажная чавкающая болотина, дальше тракт выбрался на пологий холм, украшенный двумя высокими стогами, свернул к лиственной роще и, уже совсем близко к вечеру, уткнулся в хуторок с избой-пятистенком, навесом, колодцем и сараем. Здесь тоже было тихо, но селение вообще не походило на жилое. Ни погребов, ни амбаров, ни хлева, ни подклети… Какое же это хозяйство? Больше было похоже, что сюда работников на сезон большой присылал хозяин. Траву покосить, дрова заготовить. Табун или отару выпасти. Может, и еще какое ремесло в здешнем закутке практиковалось. – Два-три дня пути, – сделал вывод Олег. – Большая усадьба должна быть неподалеку. При меньшем расстоянии на избу для работников тратиться смысла нет, можно и так на работу послать, с небольшим припасом да кошмой для сна. Коли непогода начнется али еще что не так – вернутся, и все. При большем – проще постоянно на выселки работника с семьей направить, чтобы место обживали, нежели туда-сюда бегать. В избу ночевать пойдем или на воздухе ляжем? – Дождя нет, а в избах завсегда гарью и гнильем воняет, – ответила лесная ведьма. – Ну, на воздухе так на воздухе. – Олег стал разбирать мешки. – Я себе только кулеш в доме заварю, на готовом очаге это удобнее выходит. С рассветом они двинулись дальше. Дорога из глинистой очень быстро превратилась в песчаную, концы жердей зарывались в рыхлую смесь, но к полудню путники миновали колодец с журавлем и несколькими длинными корытами, вырубленными из цельных колод. Явное пастбище. Причем в месте, далеком от открытых водоемов. По этой причине ведун сделал тут небольшую остановку: напился, ополоснул голову, набрал воды в дорогу. – Странное ощущение, Сирень, – сказал он. – Словно мы с тобой одни на всей земле остались. Вроде и следы людские есть, ан окрест ни одной живой души. И даже скотины не видно. – Хорошо, – согласилась ведьма и сделала глубокий вдох. Хотя вроде дышать ей было нечем. Вечер застиг их на лугу – здесь они и заночевали. Олег с костром мудрить не стал, привычно пожевал вяленого мяса. Сирень же, раскинув руки, покачивалась на траве возле самой земли. Новым днем дорога надолго заманила их в сосновый бор, усыпанный крупными валунами. Почти до полудня путникам пришлось петлять между камнями, а потом нудно, больше часа, подниматься на крутой склон холма. Но зато, оказавшись на свету, они увидели со своей небесной высоты совсем уже недалеко впереди, верстах в четырех, примостившуюся сбоку к узкой речушке пятибашенную крепость, окруженную сотнями дворов и далеко расползшимися во все стороны огородами. – Ура-а-а! Наконец-то! – совсем тихо, себе под нос, воскликнул ведун. – Я вижу баню, сытный горячий ужин, кров и мягкую постель! Чур, первую неделю я лежу пластом, а потом мы покупаем лошадей и дальше едем верхом. Что-то я в этом году наплавался. Так вода надоела – скоро квакать начну. Дороги тут вроде есть. Значит, не заблудимся. Кровавое лето Унжи Зыря – таково было у хозяина постоялого двора прозвище. Зырянин – происхождение. Вид же – совершенно монгольский: плоское желтое лицо, широкий нос с большими ноздрями, узкие глаза, еле заметная бородка и усики. И хотя Олег точно знал, что никогда в истории монголы на Руси не появлялись, – от одного вида Зыри у него сразу появлялись сомнения в правдивости генетических исследований. Вдруг хоть кто-то как-то, но все-таки прокрался? Хотя, может статься, такими узкими глаза у зырянина стали от постоянной веселости. Хозяин улыбался всегда: когда назначал цену, когда получал задаток, когда обещал запечь с яблоками поросенка и принести с ледника ставленный мед. И когда дворню ругал за неуклюжесть – тоже улыбался. Вот улыбка, обрастая морщинками, к лицу навсегда и приклеилась. – Путь на Пермь Великую ты, мил человек, выбрал через нас самый что ни на есть удачный, – самолично расставляя плошки с грибами и вяленой рыбной строганиной, рассказывал хозяин. – Кабы низом пошел, так там реки большие. Чепца, Вятка, Сысола. Через них еще поди переплыви! Лошадей так и вовсе замучишься переправлять. Ну, знамо, и возле Двины реки все полноводные. Мы же по истокам живем. Речки узкие, мелкие, броды на любой найдутся. Езжай себе да песни пой! – Хочешь сказать, от вас есть дорога прямо на Пермь Великую? – на всякий случай переспросил ведун. – Да от нас, из Унжи, дорога на любую сторону найдется! – развеселился Зыря. – Хошь на закат, в княжество Галицкое, хошь на восток, в княжество Пермское, хошь на юг, в княжество Булгарское. А на север, к новгородцам, трактов целых три имеется. На Устюг, на Вологду, на Кострому. – Прямо центр мира, – усмехнулся Олег. – Болота тут окрест, мил человек, – наклонившись, хозяин оперся локтями на стол. – Топи вязкие, вязи топкие, места дурные и колдовские, чародейские. Много там люда смертного без следа сгинуло. Кто покой вечный обрел, а кто обидами да злобой мается. А за бродом нашим отдушина, поля светлые, высокие, чистые. По ним тракты во все стороны и расходятся. Вот и выходит, что, кроме как через наш брод, ни на одну сторону другого пути нет. – Коли так, то крепость ваша вся золотом должна быть одета и самоцветами переливаться! – Э-э, мил человек… Богатство там, где товары ходят, – отмахнулся Зыря. – А товары купцы возят путями речными. У нас же токмо прохожие нищие бродят да гонцы княжеские носятся. А какой путник, такая и жизнь. Потому и стены наши сосновые, а не каменные, и крыши тесовые, а не черепичные, и окна не слюдяные, а пузырем затянутые. Хозяин отошел на кухню, вернулся назад с кувшином, поставил на стол: – Готов вскорости твой поросенок будет. А чего спутница твоя к столу не выходит? Оголодала небось давно! – Больше притомилась, нежели оголодала, – ответил Середин. – Я ей потом чего-нибудь отнесу. Ты давай, садись, опрокинь со мной по ковшику. – Да некогда мне, мил человек. Хозяйство у меня, хлопоты! – Какие у тебя хлопоты, Зыря? – ведун красноречиво повел рукой, указывая на совершенно пустую столовую. – У тебя на дворе, окромя меня, ни единого постояльца нет! Куда они, кстати, все подевались? У города, я видел, народ сотнями толпится, иные на телегах прямо ночуют, иные навесы растягивают. Вестимо, к ярмарке готовятся. Да токмо купцы-то все где? – Э-э, мил человек… – все же присел к столу хозяин. – Людишек-то набежало изрядно, да токмо все больше деревенские они, скарб да души свои спасают. Мошны у них легкие, им за светелки да баню жаркую платить нечем. Бояр исполченных князь к Уржуму повел, хозяева же, что побогаче, в другую сторону с добром своим подались. От так и вышло, что народу много, а жить у меня некому. Один разор! Не переставая улыбаться, Зыря тяжко вздохнул, и Олег тут же налил ему холодного ставленного меда, наполнив ковш до краев: – Давай, хозяин, наши уточки во славу Макоши осушим. Дабы о нас не забывала и мошну нашу пустой не оставила. – Они вместе выпили, и ведун спросил: – Про баню-то помнишь, хозяин? Кости мои давно уже прожариться мечтают. Лихоманку придушить, грязь смыть, душу прочистить. – Да топится, мил человек, топится, как же без этого? Ты, кстати, надолго в Унжу нашу приехал? Олег помолчал. То, что здешние толстосумы удрали из города, явственно доказывало, что и ему задерживаться не стоит. Так что о мечтах про неделю валяния на перине лучше забыть. Но и мчаться дальше, вовсе не отдохнув, ведун тоже не хотел. Хоть пару дней еды нормальной поесть, в постели нормальной поспать, никуда не гнать, никуда не торопиться… – Сегодня попарюсь, завтра отлежусь, послезавтра лошадей куплю… Ну, а на рассвете дальше тронусь. Три дня, выходит, проживу. Давай еще по ковшу? – Как скажешь, мил человек, – Зыря придвинул корец. – Выпьем, и я за поросенком пойду. Как раз, мыслю, дозрел. А как откушаешь, там и баня готова будет… Настоящую русскую баню, известное дело, никакое купание и никакое мыло заменить не способны. Когда ты в реке плаваешь, вода только снаружи грязь снимает. От мыла пользы не больше. Или, точнее, от щелока, которым в этом мире пользовались куда чаще. Вроде и помыт – но чистоты настоящей нет.