Совсем другое дело – баня. Ты ложишься на полок, плавно зарумяниваешься, пропитываешься жаром, расслабляешься – а кожа твоя в это самое время потом исходить начинает, изнутри все лишнее через поры выпихивая. Выйдешь, в пруд прохладный ненадолго нырнешь, дабы все это прочь с себя смыть, обратно в парную заберешься – и опять твой собственный пот грязь, глубоко в поры набившуюся, наружу раз за разом выталкивает. Тут нужно не теряться, макнуться пару раз, а потом снова в жар и под веничек, чтобы хлесткие удары кожу всю размяли, остатки пакости всякой сбили, отжали, вытянули да и самого взбодрили. После того еще раз надобно искупаться, а уж потом и помыться напоследок поверху, щелоком намылиться да проточной водой и окатиться. Вот тогда человек воистину чистым становится – и снаружи, и изнутри, и глубоко изнутри, и даже сама душа вроде как чище делается. И не ходишь после бани настоящей уже, а летаешь, и мысли после того светлые, и желания… – Дымы, дымы!!! Дым сигнальный! – Грохот кулаков в дверцу светелки вырвал ведуна из крепких объятий сна. – Собирайтесь скорее! Скорей! – Боги явно отвернулись от меня, – приподнимаясь на локте, тряхнул головой Олег. Глянул на окно. Промасленное полотно было ярким, уже дневным, а не утренним. – Тревога-а-а!!! Дымы-ы-ы!!! – опять донеслось снаружи. – Вот… электрическая сила. – Быстро приходя в себя, ведун вскочил, торопливо оделся, на скорую руку кое-как запихнул вынутые вещи в мешки. – Что происходит? – спросила Сирень. – Без понятия! Но если вокруг кричат: «Тревога!» – нужно бежать, а не разбираться… – Олег схватил ее за руку, потащил за собой. Во дворе постоялого двора мальчишки, бабы в сарафанах, какие-то мужики суетливо грузили уже запряженные телеги горшками, бочками, котлами, узлами, сундуками. Зыря заводил в оглобли очередного возка испуганно брыкающегося жеребенка. – Давай помогу! – Ведун бросил мешки на возок, подал хомут, поднял оглобли. Вдвоем они быстро увязали постромки. Тем временем слуги успели споро загрузить широкий тесовый кузов, и Олег, помогая молодой лошади, потянул оглоблю. Жеребенок фыркнул, покосился на ведьму, напрягся, пошел. Зыря шагал с одной стороны, ведун с другой, Сирень чуть приотстала, то и дело оглядываясь. Там, за постоялым двором, далеко-далеко за краем леса поднимались вверх крупными черными хлопьями сигнальные дымы. Похожие были видны и в другой стороне, восточнее, в десятках верст от первого. Где именно – не зная местности, Олег сказать не мог. – Куда мы, колдун? – громко спросила девочка. – В город, – ответил ведун. – Если это дружина, то вперед наверняка высланы дозоры, все дороги перекрыты. Попадемся – хорошего не жди. Тут нужно или прятаться, или в крепости запираться. – Где тут спрячешься, чудак человек? – махнул на него Зыря. – Поля да луга кругом, да пара овражков воробью по колено. Обязательно на глаза кому попадешься. В Унжу беги! Крепость крепкая, большая. Я в ней ужо три осады пересидел. Сдюжит, не сумневайся! Там и припасов изрядно, и укрытия имеются, и воды в достатке. Тати проклятущие месяцок рядом посидят, клювами пощелкают, а как голодно станет, сами восвояси уберутся. Жеребенок фыркал и крутил головой, возок трясся на кочках, метался из стороны в сторону, пугая бегущих с узлами и котомками слободских жителей. Впереди быстро вырастала стена города. Срубы из толстых бревен, уходящие на высоту трехэтажного дома, под ними – вал примерно такой же высоты, перед валом – ров шириной в десять саженей. Широкие башни с бойницами подошвенного боя, двое направленных вдоль реки ворот с подъемными мостами на высоте пяти сажен. В принципе, сооружение внушало уважение. Так просто подобную твердыню не взять. Вот только знать бы, что за силы у врага и какие у него намерения? Если степняки грабить прискакали – через недельку уйдут. Кочевники вообще еще никогда ни одной крепости не взяли, им такие орешки не по зубам. А вот если полки княжеской дружины против Унжи выступили – это беда. Дружина, коли снабжение будет, может и год под стенами простоять. И тут уже – у кого раньше припасы кончатся, тот и сдается. Возок, качаясь и виляя колесами, громко простучал по бревенчатому настилу, миновал одетую в кольчуги стражу – и Олег с Сиренью оказались в городе, на тесных темных улочках посреди трехэтажных домов. Зыря, перехватив жеребенка под уздцы, на первом же перекрестке повернул влево, миновал улочку, завернул за последней избой и остановился между домами и совсем близкой крепостной стеной. Предыдущие телеги разгружались чуть дальше. Слуги спешили, часть барахла занося в дома, часть – пряча в угловую башню, в низкую широкую дверь. Выпряженных лошадей отводили к стене, под пристроенный к ней навес. По сторонам от навеса тоже имелись двери. Срубы, из которых строились крепостные стены, мало отличались от срубов самых обычных деревенских изб, а потому их вполне можно было использовать как дома или амбары. – Где мне устраиваться, Зыря? – спросил у хозяина двора Олег, раз уж он тут был одним из самых опытных людей. – В башню иди, – махнул рукой зырянин. – Исполченных обычно там, на третьей площадке, поселяют. Забрав свои мешки и кивнув Сирени, ведун зашагал в указанном направлении, между хлопочущими мужиками протиснулся внутрь укрепления, в сумрак замкнутого пространства, половину которого занимали бочонки и корзины. Похоже, сюда переехали съестные припасы не только зыринского постоялого двора, но и еще нескольких. Нащупав лестницу, Середин поднялся выше. На втором ярусе башни было куда как суше. Здешнее помещение разделялось надвое рядом окованных железом сундуков, за которыми высокой поленницей лежали увязанные в пучки стрелы. Это открытие Олега весьма взбодрило: к обороне в городе подходили обстоятельно, видимых припасов не на один месяц хватит. На третьей боевой площадке было светло и свободно. Светло благодаря бойницам, а свободно… потому что свободно. У распахнутой на крепостную стену двери стояли двое ратников в шлемах и долгополых стеганых куртках, тихо перешептываясь, еще один сидел у стены под бойницей, вытаскивая из заплечного мешка туго скрученную кошму. И все, больше никого не имелось. Олег положил свои мешки у дверей, выходящих на сторону реки, вышел на стену. Вид отсюда открывался великолепный, на добрый десяток верст вокруг. Вдалеке раскиданными среди зеленых ельников желтыми пятнами выделялись лиственные рощи. Похоже, многие деревья уже вовсю готовились к осени. Заодно эти пятна выдавали влажные места. Сами топи были серыми – они проглядывали дальше, за лесами. Туда, к ним, тянулась широкая пыльная дорога, что начиналась от угловой башни, и проступала светлым пятном даже сквозь воду. Маленькая полоска, ради которой когда-то была воздвигнута вся эта твердыня и много раз люди проливали реки крови. Брод. Сухопутный путь из южных земель на север. А также и на восток, и на запад. Где именно разветвляется тракт, отсюда было не видно, но Зыря объяснил все это весьма доходчиво. – Идут! Гляньте, идут! – закричали со смотровой площадки на шатре башни. Олег закрутил головой, заметил легкий серый дымок на той дороге, по которой пришел сюда, через башню быстро перебежал на соседнюю стену, чуть свесившись, выглянул наружу. Внизу, пока еще за пределами слободы, неслась на рысях по трое в ряд колонна конницы – с нацеленными в небо пиками, раскрашенными каплевидными щитами на крупах коней. Некоторые из всадников были в куяках и кольчугах, но большинство – в толстых стеганых куртках и неуклюжих кожаных кирасах. Перед въездом в слободу дружинники неожиданно стали разделяться: тройка вправо, тройка влево, обтекая город; тройка вперед, под стены Унжи. Красиво, как на параде, словно специально демонстрируя мастерство и дисциплину. Снизу загрохотал подъемный мост, отгораживая город от внешнего мира и закрывая собой высокие створки ворот. – Заводных нет, вьючных нет, – оценил состояние вражеской конницы ведун. – Значит, идут в обозе. Вооружение хорошее, похоже. Нет, это не степняки. Те воюют чем попало. Что где украсть или отбить удалось, тем и пользуются. И лошадей заводных всегда у крупа ведут. Нет, это дружина. Проклятие! Значит, мы застряли надолго. Нужно искать старшего. Узнать свое место и раздобыть хоть какие-то сведения. А то я даже не знаю, с кем и против кого придется воевать! – Ты хочешь воевать? – удивилась ведьма. – Зачем? Ты тут чужой! – А куда я денусь? Если дружина ворвется в город, резать и грабить станут всех подряд, на местных и приезжих сортировать не станут. Так что уцелеть мы можем только вместе со всем городом. Придется защищать его, как родной. Судьба… Война стремительно развивалась, набирая силу: нападающие поставили заслоны в полторы сотни дружинников напротив каждых ворот и стали рассасываться по слободе, обживая брошенные дома. Горожане, в свою очередь, разгрузили повозки со спасенным добром, поснимали с них колеса, чтобы занимали меньше места, и на попа расставили вдоль домов, сузив и без того неширокие улицы почти вдвое. Однако дворов внутри Унжи не было ни у кого. Избы стояли плотно, стена к стене. Причем дома эти были совсем небольшие, где-то двадцать на двадцать шагов. На первые этажи с их земляными полами хозяева загнали скот, сами, судя по окнам, вселились в верхние. Средний этаж – там, где он был, конечно, – отводился, наверное, под припасы. Ну, и чердаки, само собой. Кровли везде были тесовые, прочные. Не дранка, способная даже в дождь полыхнуть факелом от первой же зажигательной стрелы. Под такую припасы класть не страшно. Иметь свой дом в городе – оно, конечно, солидно и удобно. Однако в каждую такую избу набивалось, на глазок, человек двадцать-тридцать близких и дальних родственников, а потому ведун даже и не думал проситься хоть к кому-нибудь из местных на постой. Уж лучше на стене кошму кинуть. И просторнее, и на службу бегать ближе. Расположившись в избах, горожане потихоньку доставали оружие и броню, облачались в кожаные кирасы, пухлые куртки, плотно набитые конским волосом и прошитые проволокой, в толстые войлочные нагрудники с нашитыми железными или роговыми пластинами с нанесенными на них защитными рунами, опоясывались широкими толстыми ремнями, брали копья и шли на стены. Опытный взгляд ведуна сразу отметил, что меч приходится примерно на одного ратника из десяти. Большинство унжинцев заткнули за пояса боевые топорики, палицы с каменным навершием, привесили ножи и кистени. То, что получить по голове топором ничуть не веселее, нежели мечом, – оно понятно каждому. Однако меч – инструмент весьма специфический, требующий навыка в обращении. И именно он всегда отличает обученного бойца от обычного ополченца, больше привычного рубить пазы в бревнах, а не головы человеческие в жаркой сече. Мало мечей – мало умелых воинов. И численность рати можно смело делить на три – примерно такая у нее будет боеспособность в схватке с профессионалами поля брани. Однако у защитников было ощутимое преимущество: высокая прочная стена двадцатисаженной высоты, если брать от поверхности воды во рвах и до верхнего края зубцов. Шестиэтажный дом. По лестнице на такую не залезешь, сулицу не добросишь, да и стрелой в защитников не очень-то попадешь. И стены эти постепенно ощетинились копьями. Сотен пять боеспособных мужчин в Унже имелось точно. Число осаждающих Середин оценил поначалу тысячи в три. С броней у них тоже было не очень – все больше стеганки и воловья кожа, но мечи носили все. То есть рубиться в сече умели. А когда к вечеру вслед за войсками к городу подкатился длиннющий обоз, вражеская армия выросла числом не меньше чем вдвое. Однако число числом, а осада – осадой. Пока воины не сошлись в схватке – никакого преимущества опыт и численность дружины не имели. Смотреть на город мог хоть миллион ратников – осада от этого быстрее не продвигалась. День, другой, третий, четвертый… Терпение – вот главное оружие осадной войны. Терпение и вместимость амбаров. Местные воеводы на неучтенного воина, ночующего в башне вместе с еще десятком ополченцев, внимания не обращали. Вообще. Бродит кто-то с мечом – и ладно. Ежели что – будет лишний боец в сече. Для дозоров на башнях людей у них хватало, а всем остальным делать было просто нечего. Вся ратная служба защитников пока ограничивалась бессмысленным гулянием по стенам и редким переругиванием с врагами, ходившими к крепостному рву за водой. Бабы с детьми так и вовсе о войне словно не подозревали: через постоянно распахнутую тайницкую калитку, сделанную примерно посередине вытянутой вдоль реки стены, они ходили полоскать белье, купали детишек, а многие даже приводили сюда на водопой свою скотину. Ведун тоже пользовался возможностью и каждый день приводил сюда Сирень. Ведьма, не соприкасаясь с живой травой, землей, открытой природой, быстро хирела, словно от голода чахла. Узкая полоска берега с высокой травой, конечно же, не могла заменить ей лесную чащобу, но хоть как-то поддерживала. На шестой день войны Середин сломался: открыл вещмешок, достал броню. Влез в войлочный поддоспешник, натянул сверху тяжелую кольчугу панцирного плетения, надел подшлемник, насадил сверху шишак, застегнув под подбородком, поменял ремень, оставив на боевом только подсумок, косарь и саблю. Его соседи по башне от такого зрелища ошалели ничуть не меньше, как если бы он по примеру Сирени обернулся из нежной девочки в матерого волка, и когда ведун спросил, где воевода, без лишних расспросов проводили в княжеский детинец. Впрочем, детинец – это было громко сказано. Просто обширный дом у стоящих вниз по реке ворот. Четыре этажа, поднимающие «дворец» вровень со стеной, широкое крыльцо с прижатой к стене лестницей, резные столбы, поддерживающие навес, да выкрашенные в красный цвет наличники окон – вот и все отличие княжеских хором от прочих построек. Даже стражи у крыльца не имелось. Видать, у здешнего князя для народа двери всегда открыты настежь. Правда, уже внутри, перед дверьми княжеской горницы, их попытались остановить двое стражников в красных кафтанах, но приведший Олега ополченец сказал: – Сие боярин из моей полусотни. Вести у него для князя важные, спешные, пропусти. И стража разошлась. «Бардак», – поставил мысленный диагноз ведун, первым вошел в княжьи палаты, коротко и резко поклонился: – Здрав будь, княже! Что же это у вас, бояре, творится? Ворог штурм готовит, а из воевод никто и не чешется? – Как штурм? Какой штурм? – первым вскочил сидевший во главе стола юноша, светлолицый и белокурый, ровно ангел. Правда – в войлочном поддоспешнике, расшитом красными нарядными завитушками. Следом, наглядно демонстрируя старшинство, поднялись двое пожилых грузных бородачей в шубах, а затем и прочие гости, коих за столом собралось десятка полтора. – Откуда? Что ты несешь? – Пошли, – приглашающе кивнул Олег. – Показывай! – одернул поддоспешник юноша и поправил ремень. – Где ты там штурм заметил? Все вместе они поднялись на стену, прошли ближнюю башню и остановились возле следующей. – Вон, смотри, – указал на улочку напротив ведун. – Второй день ворог связки из хвороста сюда из леса возит и бревна стаскивает. Уже домов десять разобрали. Щиты большие навязаны, дабы от стрел прикрываться. Мешков с землей не вижу, но они в проулках, за избами могут лежать. Так, по виду, фашин у них на половину рва уже хватает. Да бревна еще, для завала тоже сгодятся. Мыслю, через пару дней первый штурм начнут. Ров закидают, щиты выдвинут, вал подроют. Стена рухнет, тут они в город и ворвутся. Их вон десять на одного. Без стены за день всех вырежут. – Да отродясь того не случалось, чтобы булгары на стены лезли! – со смехом всплеснул руками седобородый боярин в бобровой шубе. – Ты, княже, помысли, сколько животов им тут сложить при сем штурме придется! А умирать они не любят. В осаде сидеть будут, точно тебе говорю. Не впервой. Деревеньки окрестные пограбят, схроны иные найдут. Но головы под топоры подставлять не станут. На что им сия жертва? – Да и чего мы сделать-то можем? – поддакнул ему второй, рыжебородый, в собольем наряде. – Ныне токмо смотреть и ждать. Коли и вправду сунутся, дозорные тревогу поднимут, тогда и приветим. Напрасно мы тут лясы точим, княже. Пустой разговор. – Чем «приветим»? – зло оскалился Олег. – Стрелами? У вас тут лучников с полсотни я видел, не более! Да и те постоянно бить не смогут, выдохнутся. Тетиву натягивать рука уже через час отнимется. Пока не поздно, нужно на стене камни и бревна запасать, чтобы любой ополченец вниз мог сбросить, когда булгары близко подберутся. От бревна, коли с такой высоты рухнет, ни один щит не спасет, разнесет вместе с хозяином. Бревна летят хорошо, сразу на несколько саженей все перед собой смахивают. – Где же их взять, бревна-то? – неуверенно спросил юноша. – Разве чурбаки пособирать, что на дрова заготовлены. – Дома ближайшие разобрать, бревна на стену поднять, – посоветовал Середин. – Сейчас, пока не началось. Когда булгары полезут, их сюда затаскивать будет поздно. – Экий ты умный, дома разбирать! – тут же возмутился седобородый. – Урон из чьей казны покрывать станешь? – Княже, княже! – замахал руками с шатра башни дозорный. – Глянь, булгары святилище наше жгут! Дым поднимался над яблоневым садом, до которого ведун так и не дошел. – Не может быть! – вцепился в свою бороду боярин в собольей шубе. – Нечто гнева богов булгары не боятся? Отродясь такого… не было… – Среди булгар ныне мусульман изрядно набралось. Им капища пожечь токмо в радость… – вздохнул Олег. – Али колдуны опытные в достатке, каковые Унжу вашу без покровительства высших сил хотят оставить. Эти тоже умеют гнев богов от себя на невинных отводить. Вам же, горожанам, за святотатство отвечать и придется. А может, и то и другое вместе. Так что жди неожиданностей, княже. Добром сие не кончится. Волхвы ваши где? Почему не вступаются, отчего богов не упреждают, что грех не ваш, чужой? Почему о мести не просят? – Сварослава отец с собой увел, и слуг его, дабы победу в походе вымаливали, – ответил юноша. – А кто остался, так те… в святилище оставались. Волхвов разить, знамо дело, грех. Они слуги божии, сосуды земной мудрости. – Значит, отец твой и дружину увел, и волхвов, и бояр, и воевод самых лучших? – сделал вывод ведун. – С чем же ты остался? – Так стража городская, полсотни ратников, ополчение, припасов у нас на год осады хватит. И стены городские. Еще ни разу никому Унжу завоевать не удавалось! – А пытались? – тихо поинтересовался Олег. – Хоть один штурм серьезный случался? – Ты это об чем тут намекаешь?! – запоздало взвился седобородый боярин. – Лучших, стало быть, воевод увел? А мы тогда кто?! Да я!.. – Да ты! – перебил его успевший разозлиться ведун. – Ты, никак, со мной старшинством решил помериться, кочерыжка лесная?! Право мое на приказы оспорить? А суда божьего учинить не желаешь?! Олег выхватил из ножен саблю, вскинул перед собой. Грузный боярин, попятившись, тоже достал меч. – А ну, прекратить! – рявкнул княжич, впервые выказав власть. – Ворог под стенами, а вы меж собой свары затеваете! С булгарами драться надобно, а не за места рядиться! Мужчины опустили клинки, не убирая, однако, в ножны.