– Когда это вы успели? Я бы тоже хотел узнать вас ближе. – Настолько близко вы изучить меня всё равно не сможете. – Почему? – Потому что это доступно лишь Аурелию. И снова перемена. Вытащила имя друга, точно козырь, мгновенно смешивая палитру диалога. Впрочем, они уже вышли на крыльцо. Пьерше зорко вгляделся в ожидающие на бульваре кареты, за утро размесившие снег в грязную кашу. Нарядная белая крупа сохранилась только на фасадах зданий, щедро облепленных сверкающими на солнце сосульками; из ртов фыркающих лошадей поднимался полупрозрачный парок. Зима развернулась в полную силу и морозы трещали нещадно – зато прибавилось, как сейчас, и солнечных дней. Яркий свет играл на лицах закутанных до самого носа прохожих, заставляя их щуриться, искрился на утоптанных, поскрипывающих тротуарах. Где-то поблизости раздавалось привычное шарканье дворника. – Почему кажется, что так тепло, а на самом деле холодно? – жалобно вздохнула Шиа. Климат Белой империи по-прежнему доставлял ей неудобства, хоть ежедневные дрессировки белого волка и вынуждали волей-неволей проводить по многу часов на улице. – Видите вон ту карету, с красным верхом? – указал Пьерше на стоящую в отдалении пару лошадей. – Садитесь в неё. Княгиня Брунгервильсс, а для вас, насколько мне известно, приготовлена отдельная лошадь. С тех пор, как Аурелий по неосторожности дал волю своему гневу, его отношения с Арэйсу окончательно испортились. Княгиня в его присутствии каменела, и из неё невозможно было выдавить ни слова, а Аурелий стремился услать её куда-нибудь подальше, ограничиваясь для этого короткими обезличенными приказаниями. Страх и неловкость застыли между ними уродливой массой молча проглатываемых эмоций. Шиа всегда ощущала в этом свою вину. В тот день, когда случилась трагедия, она обнаружила Арэйсу после ухода Аурелия обессиленно лежащей в кресле. Вечерние тени сгущались, размывая очертания. Призрачно белели только лицо и кисти рук княгини, придавая ей сходство с брошенной кукловодом марионеткой. – Прости, я тебя подставила… – робко произнесла эльфийка, встретив её немигающий взгляд. – Это не имеет никакого значения. – Голос Арэйсу задеревенел, став скрипучим, как несмазанные петли. – Рано или поздно это произошло бы, вы – лишь одна из миллиона случайностей. – Мы же договаривались на «ты». – Это слишком тяжело. Думать о тебе, как о друге, испытывать к чему-то привязанность, во что-то верить. – Княгиня устало вздохнула. – Я больше так не могу. – Но разве тытаксможешь? – У эльфийки дрогнул голос. – Быть в абсолютном одиночестве? – Я просто хочу умереть! Я просто хочу умереть! Я просто хочу умереть! – вдруг исступлённо закричала Арэйсу, сползая на колени и сотрясаясь в рыданиях. Её вопль ещё долго звенел в ушах Шиа. Потом, конечно, их отношения постепенно вошли в прежнее русло и Арэйсу вела себя так, будто вообще ничего не произошло. Она любила повторять, что отсутствие розовых иллюзий – вот путь к хладнокровию. Так и теперь, услышав слова графа Круазе, княгиня кивнула и взяла под уздцы привязанного к упряжке коня. После схватки с графиней Вельц-Шарр она полностью перешла на брючные костюмы, в которых было удобно двигаться во время боя, а потому верховая езда не представляла для неё сложности. Шиа же скользнула в отворённую лакеем карету, и тут же навстречу ей потянулись ладони Аурелия, помогающего усесться поудобнее. – Как всё прошло? – спросил с волнением император. – Вельц-Шарр приговорили к двум годам заключения. – Шиа стянула меховую шапку, бросая её на противоположное сиденье. Карета тронулась. – Как же устала! Там было ужасно душно. А на улице, наоборот, холод… как это вы говорите? – Волчий. – Вот, волчий холод, бр-р-р! А вообще я удивилась, когда ты прислал записку, что тайно заедешь за мной. Ты же обычно по вечерам или в выходные свободен, – удивлённо заметила Шиа. – Я решил, что нам нужно отметить окончание судебного процесса. Сейчас приедем, расслабимся, я помогу тебе согреться. – Аурелий шутливо подмигнул ей, но эльфийка запротестовала. – Нет-нет-нет, я завтра еду в гости, и мне надо выбрать подарок. – Ну Шиа, – расстроенно протянул Аурелий. – Как же так! – Предупреждать надо. Я же не сижу в башне, ожидая тебя целыми днями! Вот как я завтра появлюсь с пустыми руками? – Пусть Арэйсу купит, – предложил Аурелий, но, видя, что возлюбленная не особо рада такому варианту – гонять почём зря княгиню, вдруг улыбнулся. – Ладно, давай на спор? Если мне не удастся поменять твоё мнение до приезда домой, то так тому и быть – настаивать перестану. Эти слова подействовали магически: зелёные глаза Шиа сощурились, в них вспыхнул огонёк. – Идёт. – Я знаю, что ты никогда не откажешься от вызова, – ухмыльнулся Аурелий. – Вот ты и нашёл моё слабое место, – не удержалась от смеха эльфийка, тогда как император придвинулся, нахально зарываясь в складки её юбки. Зажимая эльфийку в углу кареты, Аурелий с упоением целовал её ухо, шею, ключицы – миллиметр за миллиметром, – затем рванул меховой кафтан и вместе с ним платье, обнажая плечи. Времени, чтобы выиграть спор, было в обрез, но они уже успели прекрасно выучить все чувствительные места друг друга. Шиа не сопротивлялась, только предупреждающе упёрлась в Аурелия руками, точно сдерживая лавину его страсти, и прикрыла глаза. Само вожделение, с которым тот сжал её, не могло не заронить искры пламени и в её душу. Оно и льстило, и напоминало о её собственном желании обладать этим чудесным мужчиной, в котором робость каким-то образом уживалась с пылким сердцем. Очень скоро дыхание эльфийки стало неровным. Ладонь императора, наконец-таки разобравшись в лабиринтах ткани, скользнула вверх по обнажённому колену. Полностью отдавшись во власть нежных ласк, Шиа незримо следила, как любимые руки оглаживают её тело. Прикосновения распаляли даже сквозь ткань. Затем – она даже не успела собраться – пальцы, поглаживающие под юбкой кожу бедра, скользнули ниже, оттянув исподнее бельё. Шиа рвано выдохнула, вздрагивая он пронзившей её неги: – Хитрый, это против правил! – С тобой все средства хороши, – последовал наглый ответ. «И от кого только успел набраться? От меня, что ли?» – весело усмехнулась про себя эльфийка, но особо размышлять об этом не хотелось: удовольствие стремительно нарастало. Упёршись одной рукой в край сиденья, она чуть приподнялась, чтобы обеспечить возлюбленному больше доступа к своему телу. – Ладно, за подарком пусть сходит Арэйсу, – сдалась она через некоторое время. Карета вздрогнула, останавливаясь, и Шиа чуть не упала из-за неудобной позы. Аурелий вовремя подхватил её, прижимая, растрёпанную, к себе. – Приехали, идём. – Он быстро оправил наряд эльфийки, скрывая следы их вольности, и помог спуститься. – Оставь нас! – бросил он на ходу Арэйсу, которая только-только спрыгнула с лошади. Та, поняв, кивнула. Прикрывая косами раскрасневшуюся от поцелуев шею, Шиа с заливистым хохотом забежала по крыльцу в дом, Аурелий – за ней. Ещё в прихожей, едва сбросив верхнюю одежду, они накинулись друг на друга. Заведя за спину Шиа ладони, Аурелий нащупал застёжки платья, и оно с шелестом соскользнуло к её щиколоткам. Была ли в доме кухарка, могла ли случайно заглянуть в прихожую горничная – здравый смысл выветрился из их разума за эти краткие минуты. Много позже, когда первые минуты нежной близости прошли и каждый погрузился в собственные переживания, Шиа снова задумалась о своём поведении с Пьерше. Отчего в его присутствии она загоралась ещё одним чувством, ещё одним желанием? Оно не было дополняющим. Аурелий обладал поразительным сочетанием нежности и темперамента, каждый раз поражая Шиа, и эльфийка про себя искренне полагала, что равных ему нет. Но что же тогда? Точно разные личности жили в ней и одна не исключала другую. «Возможно, – решила Шиа, вспоминая остроумное замечание Аурелия в карете, – дело в том, что я не могу оставить без ответа брошенный мне вызов». А Пьерше был этим самым вызовом. Демонической, опасной игрой, требующей самообладания. От одной мысли об этом кровь Шиа возбуждённо закипала. Возможно, если бы она разок узнала графа Круазе чуть ближе, это погасило бы её интерес. Если бы она была одна… Шиа обернулась, посмотрев на Аурелия, который дремал рядом на кровати, подложив под голову локоть, – такой кроткий, такой преданный, доверивший ей самые потаённые уголки своего сердца. Нет, она не могла ранить своё сокровище. Единственный, чьи чувства она не могла бы растоптать в этом мире, – это он, ведь Шиа знала, что более нежной и отзывчивой души просто не существует. «Мой, только мой», – с удовольствием подумала она, потягиваясь и обнимая ладонями его лицо, точно желая запомнить эти черты ещё лучше. Веки Аурелия дрогнули, и он проснулся, улыбаясь. – Я никогда не сделаю тебе больно, – серьёзно прошептала эльфийка. – Что? – Император недоумённо приподнялся на локте. – О чём это ты? – О том, что ты мне дороже всех на свете. – Шиа придвинулась, переплетая свои пальцы с его. – Поэтому верь мне. Глава 2. Вожделение Министерство просвещения было одной из тех государственных структур, которая претерпевала за последние десятилетия множество изменений. Ещё по велению императора Келсия был открыт новый отдел по международному сотрудничеству для «…образования подданных Наших, а также распространения культуры нордов за пределами Белой империи», и даже кронпринц принимал участие во встрече студенческих делегаций с эльфийских островов. Однако если новые отделы занимались тем, что им было поручено, с надлежащим рвением, то центральная структура несколько отставала в передовых идеях. Расположившись в одном из старинных зданий, где некогда находился гостиный двор, позже перестроенный и усовершенствованный под нужды государства, главное управление Министерства долгие годы выполняло формальную работу, довольствуясь тем, что было установлено предыдущим поколением чиновников. Опрятные белые коридоры, скромно украшенные бледными гипсовыми бюстами исторических деятелей, могли бы стать олицетворением чистоты стремлений и помыслов, но ассоциировались скорее с нудностью и бездействием городской больницы. Назначение баронессы Сепиру Шертхесс на пост руководителя встряхнуло это сонное царство, где поправки опечаток в старых учебниках были пиком ежегодных прений. Не каждый мог выдержать суровые требования дворянки, чья молодость нисколько не умаляла крутого нрава. Баронесса Шертхесс отличалась предприимчивостью, резкостью манер и высокими темпами работы, вынуждая подчинённых поспевать за собой. Кабинет, который достался ей в личное пользование, служил образцом моды прошлого века: монументальная мебель, отделка из тёмного дерева, тяжёлые багровые портьеры и двухъярусная гроздь люстры из янтаря под высоким потолком. Апогеем был чёрный блестящий стол в два метра длиной, с хрустальным пресс-папье. Всё в этом кабинете казалось чересчур огромным, довлеющим над посетителем бюрократической мощью. Только ширококостный, плотный чиновник, которого всегда много, который гудит густым басом, который лениво вертит в своих толстых, украшенных перстнями пальцах автоматическое перо, прежде чем поставить размашистую подпись на прошении, мог бы органично смотреться в этой обстановке. И тем не менее в свой первый же день Сепиру Шертхесс – эта среднего роста нордианка, которая могла поместиться в оставленном её предшественником кожаном кресле целых три раза – безо всякой робости разложила личные принадлежности по кабинету, и с тех пор Министерство погрузилось в атмосферу страха. Заурядность внешних данных баронесса Шертхесс с лихвой добирала воинственностью духа. Её сухой, чеканящий слова голос, если она кричала, доносился даже из-за плотно закрытых дверей, её колкость совпадала с угловатостью мебели, а стальной взгляд давил на подчинённого заодно с помпезной обстановкой кабинета. Не каждый был способен выдержать такой темперамент, что повлекло существенную перестановку кадров. Новые коллеги неукоснительно относились к начальнице с пиететом – в основном из инстинкта самосохранения. И входили, предварительно поплевав через левое плечо и помолившись Близнецам-Создателям. Сегодня же секретари и вовсе передвигались на цыпочках, остерегаясь повысить голос даже в половину тона – а всё потому, что в кабинете баронессы тоже царила непривычная тишина. «Да уж, когда у тебя репутация трудоголика, создавать иллюзию крайней занятости проще простого», – хмыкнула про себя Сепиру, в очередной раз окидывая взглядом письменный стол, на котором царил строжайший порядок. Никто бы не поверил, что по-военному прямая, читающая черновик новой образовательной программы, чтобы затем беспощадно исполосовать его замечаниями, баронесса Шертхесс на самом деле витает мыслями совсем в иных сферах. Вчера вечером, возвращаясь поздно с работы, Сепиру обнаружила в своём почтовом ящике конверт с поздравительными открытками. Такого рода письма не удивляли: пользуясь положением и властью, баронесса и прежде то и дело помогала попавшим в затруднительное положение гражданкам, а теперь тем более, и благодарственные посылки стали обычным делом. Усталая Сепиру засунула конверт во внутренний карман пальто и вспомнила о нём только на следующий день в карете. Письмо пришло от пострадавшей в пожаре швеи, которой Сепиру некогда помогла найти временное жильё. В качестве сувенира прилагалась открытка с чёрно-белыми иллюстрациями, нарисованными тушью. Одна из них привлекла внимание Сепиру больше всего: мужчина и женщина, застывшие в порыве стремительного танца. Причудливые, перетекающие одна в другую линии чувственно обрисовывали тела партнёров, и дело, может быть, было даже не в самом танце, а в каком-то особом интимном переживании, которое смогла передать рука неизвестной художницы. Эта открытка теперь лежала перед Сепиру, неумолимо увлекая в мир иных размышлений, вовсе не относящихся к образовательным проблемам империи. Уловка «убрать с глаз долой» не работала: спрятанная в ящик стола, картинка жгла воображение ещё сильнее, разрастаясь новыми страстными образами, и в конце концов баронесса не выдержала, вернув её на место. В результате стрелки показывали уже три часа дня, а Сепиру так ничего и не сделала, в который раз уже перечитывая черновик проекта – однако дальше первого абзаца разум ничего не воспринимал. – Ваше Благородие. – Ну что ещё? – Сепиру вздрогнула и, с трудом вырываясь из объятий раздирающей её изнутри истомы, подняла взгляд навстречу секретарю с запечатанным конвертом на блюде. Опомнившись, она незаметным движением отправила открытку под лоток с чистой бумагой. Однако вытянувшийся перед ней секретарь был слишком напуган, услышав недовольный тон начальства, чтобы заметить хоть что-либо необычное. – Прошение от содружества университетов, в отделе сказали перенаправить вам. И… и вы просили подать обед. Вносить? – неуверенно закончил он. – Ах да, конечно, спасибо. – Опомнившись, Сепиру забрала письмо, шлёпая поверх целой стопки. – Пусть несут. И если кто ещё придёт сегодня – скажите, что я занята до конца дня. – Она кивнула на лежащий перед собой черновик. – Будет исполнено, Ваше Благородие. «Несите скорее обед, и больше туда никому ни ногой! Она работает», – услышала баронесса уже за закрывающейся дверью полуобморочный шёпот подчинённого и вздохнула. Да что они все такие нервные? Прислуга, аккуратно поставившая дымящиеся тарелки с едой, тоже вышла, растворяясь за пределами её мира. «Бездна, как хочется жарких объятий, раствориться в их головокружительном мареве, – подумала Сепиру, с тоской окидывая взглядом черновик, который по-прежнему оставался перед ней. – Как тяжело! И почему сегодня не выходной?» Открытка вновь возникла перед её мысленным взором, ещё более реальная, чем прежде, так что на неё даже не понадобилось смотреть. Это были не просто тела – за ними скрывалась какая-то жизнь, предыстория, индивидуальность, замаскированная художником в скоплении однотонных линий. Сепиру нестерпимо хотелось проникнуть в их тайну, и, откинувшись на спинку кресла, она гадала, что связывало этих персонажей. Быть может, этот танец был своеобразной безнадёжной гонкой, где ни один не позволял себе остановиться, опасаясь оказаться проигравшим. И тем не менее без остановки не могло произойти сближения. Вечная пляска. Как ненасытные поцелуи, в которых скользит равнодушие, как осенний листопад, который вспыхивает, но тут же вянет в руках… – Проклятье!