Подал голос его навороченный мобильный – пришло сообщение. Придерживая руль внедорожника одним пальцем, Гектор открыл его. – О! Кстати, новости подоспели. Зашибись. – Какие? – с любопытством спросила Катя. Она рада была сменить тему после его слов «вычеркнут из нормальной жизни». – Особняк Гришиной в Плотниковом переулке мне покоя не давал – откуда он у нее? Я решил проверить непосредственно сам дом по своим каналам. Смотрите, что мне прислали. После революции дом был реквизирован и находился на балансе жилищного спецфонда НКВД – МГБ. В 1953 году 9 марта особняк выведен из спецфонда МГБ внутренним приказом и переведен на баланс городского столичного жилищного фонда. Квартира в четыре комнаты была передана Марии Коралловой – артистке эстрадно-циркового жанра, женщине-факиру, выступавшей на арене под псевдонимом Мегалании Коралли. Два других помещения передавались в пользование эстрадно-цирковому коллективу Мегалании Коралли в качестве репетиционного зала и мастерской по изготовлению реквизита иллюзионистов-фокусников. Причем удивительная вещь – молнией помечено – приказ о передаче квартиры и рабочих помещений был подписан лично Всеволодом Меркуловым, министром Госконтроля СССР. Меркулов правой рукой Берии был и работал с ним в НКВД с двадцатых годов. С 16 марта 1953 года в доме проживали эта самая женщина – факир Мегалания Коралли и ее творческий коллектив. В 1962 году квартиру перевели из государственного жилфонда в кооперативный. Коралли заплатила вступительный взнос и пай и проживала там до своей смерти в 1980 году. Еще ранее она прописала в свою уже кооперативную четырехкомнатную квартиру Регину Гришину, к которой затем квартира перешла в собственность. В начале нулевых Регина Гришина приобрела у российско-итальянской фирмы два остальных приватизированных помещения и зарегистрировала весь особняк в Плотниковом переулке на свое имя, а потом и на имя своего сына Даниила Гришина в качестве долевой совместной собственности. Сейчас дом – ее частное владение. – Я никогда не слышала о женщине-факире Мегалании Коралли. И о Марии Коралловой тоже, – призналась Катя. – Но это, несомненно… – Та вторая тетка с фотографий в доме Гришиной. – Гектор кивнул. – Советский цирк… И домик из спецфонда МГБ. Любопытный расклад. Я окончательно заинтригован. Ладно, разъясним сей ребус. И Блистанова новостями озадачим. Однако сначала… Все, ахтунг-ахтунг, пятый час, а мы даже еще с вами, Катя, не обедали! Да как такое терпеть возможно? Сейчас место тихое уютное отыщем. – Он справился по навигатору. – Гек, спасибо, я же сказала, в ресторан или кафе я не… – Кафе? У нас все с собой, – и он кивнул на багажник внедорожника. Там громоздились два армейских баула. Из одного торчали боксерские перчатки. А второй был чем-то плотно набит и застегнут на молнию. Гектор съехал с шоссе на дачную дорогу, затем свернул в лес на просеку. Катя смотрела в окно внедорожника – куда он ее везет? Небо над головой темнело. Грозовые тучи, что еще с утра клубились на горизонте, стремительно наступали. Гектор вырулил на живописный пустынный берег лесной речки, остановился у воды. Вышел, открыл багажник, вытащил армейский баул и поставил его на ствол упавшей сосны. Катя тоже вышла. Тучи, тучи, вот-вот хлынет ливень. Лес кругом притих, на воде – серая рябь. Она накинула на себя льняную куртку. Гектор раскрыл баул – термосы. И сколько их! – Пир горой. – Он улыбался, сверкая своими серыми глазами, открывал крышки. Достал бутылку антисептика, плеснул на руки, вымыл. Катя извлекла из шопера в машине салфетки, дала ему. Сама подставила руки под антисептик. – Сколько всего… Но сейчас будет гроза! Дождь. – Не сейчас. – Он глянул на темное небо в тучах. – Успеем. А потом, у нас авто. Итак, Катя, бульон горячий. – Он налил из термоса в стакан бульон, протянул ей. – Ну а здесь у нас… – Пироги какие! – ахнула Катя, увидев в открытом ланч-боксе румяные пухлые пироги. – Проблему питания при фобии надо решать однозначно. Я вчера вечером дома к горничной на поклон – уж постарайтесь для одного замечательного человека, чтобы кушала она с аппетитом. А сиделка отца тоже помнит вас, Катя, как вы тогда с Вилли Ригелем ко мне приезжали… Сразу, как услышала про вас, так подружке-горничной на ухо – гляжу, они на кухне шепчутся. Тесто замесили, суетятся, стараются. Насчет пирогов я колебался, как вы к мучному относитесь… Один с капустой, другой сладкий. – Он открывал все новые ланч-боксы. – И на случай, если мучное не любите… Еще ежики в подливке и перец, овощами фаршированный. – Гек, да нам за три дня всего не съесть. – Катя уже смеялась. – Ежики! Обожаю их с детства! – И я. – Он накладывал ей в чистый ланч-бокс полной ложкой. В этот момент на небе полыхнула молния, и раздался такой удар грома, что Катя едва свой короб, полный домашней еды, не уронила. – Спокойствие, только спокойствие, все путем, все под контролем. – Гектор снял пиджак, укутал им Катю, рукава его белой рубашки были засучены. – Гроза в нашем случае – это просто шикарно. Дар судьбы. Он включил в машине магнитолу – зазвучал: Брайан Ферри и Оркестр… Ну конечно… Привет из прошлого, из Староказарменска… Молния! Грома раскаты… Гектор поднял взор к небесам. Катя смотрела на него не отрываясь. Она забыла про еду в этот миг. С ним все не так, как с другими. С ним все иначе. С ним все на грани. Как сейчас – когда они на краю бури, ветра, дождя… В наступившей тишине, окутавшей лес перед ненастьем, они ели свой походный обед, слушая Alphaville Брайна Ферри. – Ваша горничная – шеф-повар. Передайте ей от меня большое спасибо. Так вкусно! – Катя, неожиданно для себя ощутив почти волчий голод, объелась ежиков и пирогов, наверное, и двигаться-то не могла, как ей воображалось. – Она отцу каши разные варит, пюре протертое. А на меня ворчит – Гектор Игоревич, вы со своей китайской лапшой ко мне даже не приставайте. Я сам себе удон запариваю. В Тибете научился в монастыре – давали нам, новичкам, в день чашку риса, чай зеленый и горсть лапши. Ливень хлынул, вспенивая воду в реке! Катя схватила пустые ланч-боксы, Гектор – баул с термосами, и они бросились к машине. Налетел ветер такой силы, что лес на том берегу зашумел, клонясь. Во внедорожнике сразу запотели все стекла. Кате казалось, что они в самолете и вот-вот взлетят, подхваченные бурей. Молния… Ливень дробью по крыше «Гелендвагена». Она закрыла глаза. Почувствовала, как он крепко взял ее за руку. Она внезапно осознала, что они одни с ним в машине посреди грозы, отрезанные от остального мира. Да, конечно, они вместе ездили всюду эти дни вдвоем, разговаривали, обсуждали все, но так остро она не ощущала, что он столь близко… Что они почти соприкасаются плечами в машине, что ее ладонь в его руке. Она тихонько высвободила пальцы – он моментально разжал свои. – А запить обед? – спросил он, обернувшись назад, роясь в армейском бауле, вытаскивая оттуда еще два термоса! – Кофе черный, капучино делаю лично. – Он, как фокусник, предъявил на открытой ладони Кате коробочку сливок. – А здесь чай мате. – В Тибете же зеленый чай. – Катя улыбнулась, желая слегка снизить накал. Наэлектризованная грозой атмосфера во внедорожнике должна разрядиться. – Я на мате в Сирии подсел. – Тогда, Гек, мне тоже вашего сирийского мате. Он налил ей из термоса. Катя подумала – этот взрослый, сильный, бесстрашный, красивый мужчина старается ради нее. Его никто не обязывает ни участвовать в расследовании, ни что-то узнавать, куда-то ездить, кормить ее домашней едой, оберегать. Он поступает так, потому что… Полковник Гектор Борщов – самый крутой на свете, Гектор Троянский, Шлемоблещущий – не то, чем кажется на первый взгляд. Гектор Троянский имеет и другую сторону – тайную, скрытую, которую ревностно охраняет от посторонних. Однако Катя о другой стороне Гектора Шлемоблещущего знает. И он знает, что она знает. – Я фрукты из дома захватила. – Она показала на шопер. – Пригодятся. Съедим позже. – Гектор глянул в окно, где кратковременный грозовой ливень сменился частой моросью. Он достал из баула с боксерскими перчатками перевязочный пакет – эластичные бинты и упаковку хирургического пластыря. – Катя, я на пару минут отлучусь. Мне надо. – Он забрал медицинские пакеты. – Гек, вы промокнете. И перевязка намокнет. Сделайте все, что необходимо, здесь, в машине, я выйду, у меня ветровка. – Катя распахнула дверь внедорожника. – Нет. Я не могу, чтобы вы под дождем. Я быстро, научился уже сам. – Тогда накиньте мою ветровку. Он вышел под дождь, накинул на плечи Катину серую ветровку, завязав рукава. Отошел за деревья. Катя смотрела на реку, пузырившуюся от дождя. Гектор вернулся, влажная рубашка прилипла к плечам и груди. – Вы промокли весь. – Высохну. Я горячий. – Он глядел в упор на Катю. Затем достал из отсека у сиденья коробки с лекарствами, высыпал таблетки на ладонь. У Кати зазвонил мобильный. – Екатерина, вы что же, бросили нас? – В телефоне (Катя включила громкую связь) – тревожно-вопрошающий голос капитана Арсения Блистанова. – Я вас всех жду-жду. Полосатовом моим больше не станете заниматься? А полковник, ваш воздыхатель, где? Троянец? – Гектор Игоревич со мной рядом. Мы на пути к вам. Катя глянула на Гектора. Она ждала, что, услышав словцо «воздыхатель», он среагирует шуткой. Однако Гектор молчал. Он все смотрел на Катю, серые глаза его совсем потемнели. Затем он швырнул таблетки, зажатые в кулаке, в открытое окно внедорожника. – Что случилось? – спросила Катя Блистанова. – Вы сочинили отказной? – Какой отказной! Судмедэксперт мне заключение прислал на сорока страницах плюс результаты биохимии. – Блистанов прямо из себя выходил от тревоги. – Я разобраться не могу. Одно ясно, у меня убийство нераскрытое! Полный абзац! А мать моя начальница сейчас мне по телефону – вытри сопли, соберись. И помни, чей ты сын – не опозорь меня. – Мы с Гектором Игоревичем скоро приедем, – успокоила его Катя. Гектор завел мотор, развернулся. Катя сама открыла отсек у сиденья и достала коробки с его лекарствами. – Надо пить, Гек. – Она тихонько просила его, смотрела робко. – Поможет. Будет польза. Только бросать нельзя. Сколько таблеток надо принять сейчас? – Пять. Иммунодепрессанты и гормональные. – Его голос звучал иначе, чем прежде. Катя отсчитала из всех коробок ровно пять таблеток. Плеснула из термоса ему мате в крышку. Протянула и мате, и таблетки на ладони. Он резко наклонился и вобрал таблетки губами с ее руки – жгучий поцелуй в ладонь. Весь путь до Полосатова они хранили молчание.