– Почему парень покончил с собой? Причина. – Гектор протягивал наркоманке Эльге следующий пакетик. – Это вы бы у мамаши его спросили. – Она мертва. Твои соображения. Ты же его не переваривала, судя по всему, да, Оля? – Конченый шизоид он был! Но на Ирку как кокс действовал, как героин! Влюбил ее в себя. Она все забыла ради него. Бизнес по боку, меня с глаз прочь… Творчеством не занималась. Никого не фотографировала, раньше горела работой – в скольких выставках участвовала, а как появился Данила-Даниэль, все, все пошло прахом! Снимала только его – как он ее имеет в койке в разных позах. Помешались они оба друг на друге. – Мы видели работы вашей подруги, – осторожно заметила Катя. – На обоих портретах парень с воронами. Что они означают? Она вам не говорила? – Ее сами спросите. Я спрашивала… она – у тебя глаза есть, так смотри… На одном портрете он с ней… – С кем? – Катя ощутила тревогу внутри. – С матерью. – На том, где он с вороном? Мать в образе птицы? Эльга глянула на нее и разорвала пакетик с таблетками, закинула колеса в рот. – А на втором, который остался в арбатском доме – где он стоит спиной в воде голый и четыре ворона на его руках сидят. Это что? – Ира его изобразила с матерью и теми, другими. – Какими другими? – спросил Гектор озадаченно. – Которые были прежде… ну, до его мамаши… Две ведьмы – вороны. А четвертый ворон – он сам. Аллегория. Катя слушала очень внимательно… вроде как наркотический бред женщины, художницы, фотографа, принявшей уже солидную дозу. – Так отчего парень вскрыл себе вены, а потом повесился? – спросил Гектор, бросая ей очередной пакетик как подачку. – Сами догадайтесь. – Эльга ухмыльнулась. Она была уже под кайфом. – Если вы такие умные. И крутые. – В тот момент Ирина Лифарь находилась с ним в доме? – Нет. Она в Четвертой градской больнице лежала с рукой, в отделении травматологии кисти. Красавчик сам ее туда запихнул по коммерческой линии. Надеялся, наверное, что ей сделают протез пальцев. Ирки не было. А вот мамаша его, ведьма, явилась туда. – Почему ваша подруга покалечила себе руку? – тихо спросила Катя. – Что ее заставило схватиться за пилу? – Не что, а кто лучше спросите. Вы меня тут уже два часа мордуете в лесу… а сказать вам, чего я с нариками якшаюсь? Все ради нее ведь! Ирку уже обычные обезболивающие таблетки не берут. Она по ночам порой орет, зубами скрипит – чувствует боль в руке. В пальцах, которых больше нет! А кто в этом виноват?! – Даниил? Он как-то был к этому причастен? Он ее спровоцировал на членовредительство? Они поссорились? Приняли наркотики и между ними вспыхнула ссора? Он хотел ее бросить? Она так поступила из-за него? – Катя спрашивала быстро, словно сама себя в чем-то убеждала. – Ничего она не делала! – крикнула Эльга так громко, что парк, казалось, очнулся от ночной дремоты. – То есть как? Есть независимый свидетель – он видел, как она увечила себе руку пилой, – сказал Гектор. – Это не она. – Эльга закрыла глаза, словно внезапно обессилела. – Эй, крутой, дай мне… дай все, что осталось. Ты обещал! И я скажу тебе правду. Гектор швырнул ей пакетики. – Я ее сто раз об этом спрашивала сама, – шептала Эльга. – Ирка ничего не помнит. Да, коксом она долбанулась… но это не кокс… Это она с ней сделала. – Кто? – Регина. – Как понимать ваши слова? – спросила Катя, ощущая, как тот самый холод внутри ее растет, ширится… – Как хочешь, так и понимай. Но это правда. – Эльга, сидя на земле, подняла на нее затуманенный уплывающий взгляд. – Мамаша ревновала сынка. Она Ирку ненавидела. Она ей в тот вечер звонила. Ирка этого не помнит. Но я… я сама нашла в ее телефоне тот номер. Я ей показала в больнице. А потом гад Даниэль все стер. И убедил Ирку, что я солгала. Но я клянусь – мамаша ей в тот вечер звонила. Она велела ей взять ту чертову пилу, что оставили рабочие, и отпилить самой себе… На их глазах Эльгу бурно вырвало. Она согнулась. Все ее тело дрожало. Наркотик властно напомнил, кто хозяин положения. Если бы Гектор не подхватил ее под мышки, она бы ткнулась лицом прямо в лужу собственной рвоты на земле. Катя поняла, что больше они от нее сейчас ничего не добьются. Гектор поднял Эльгу и потащил к ее машине, усадил на заднее сиденье. Она была уже в полной отключке. Он сел за руль «Мурано» и отогнал его с дороги в парк. – Проспится, отойдет, – объявил он. – Я ей оставил только обезболивающие, амфетамины забрал. Катя, не осуждайте меня. Я не полицейский. Она согласилась на мои условия – я всегда выполняю обещания. А на сильном анальгетике я сам сидел после ранений. Так что понять могу. Катя промолчала – в конце концов, она в этом деле полицейский журналист, а не судья и не прокурор. – А я вообще наркоту в глаза не видел, я без очков слаб глазами, – объявил Блистанов. – Только должен заметить со всей ответственностью: то, что она нам болтала, – чистой воды радужный бред. – Подругу Ирину она и защищает, и одновременно сдает. Наркоманы – плохие друзья. На нарика не нужен нож, вколи ему колесный ерш и делай с ним что хочешь, – хмыкнул Гектор. – Но среди весьма причудливого бреда мелькнуло рациональное зерно – в четверг Ирина Лифарь куда-то ездила. Подруги разлучались. Хохлова и сама могла метнуться в Полосатово и прикончить Регину. Из мести за приятельницу. А та в свою очередь могла убить из мести за… – За жениха, – закончил Блистанов. – А чего Хохлова нам врала, что Гришина заставила Ирину Лифарь взять пилу и отпилить себе руку? Как такое вообще можно сделать? Тем более по телефону?! Катя молчала. А потом попросила: – Арсений, заберите, пожалуйста, из дома на Арбате второй портрет с воронами. Его тоже надо приобщить к уголовному делу. Глава 21. На грани Хокку на тибетском языке, написанное Гектором Кате ночью Kumud… Myong… Dgongs pa… Лилия… Чистый мой Лотос… Счастья коснусь… Сгорю в глубине… Они довезли Арсения Блистанова до Садового кольца, до Житной, – Гектор все шутил, что он, мол, на электросамокате почешет ночью в Перхушково, но Блистанов похвалился, что мать его начальница допоздна работает в генеральском своем кабинете в министерстве на Житной. И покатят они домой тоже «на «Мерседесах». На Фрунзенской набережной, куда они быстро домчали, Гектор проводил Катю до подъезда. – Несмотря на все ужасы, с которыми мы столкнулись, это был замечательный день. – Он улыбался, серые глаза его так и сверкали. – Завтра у нас куча дел, Гек. Спокойной ночи. – Катя все еще была под впечатлением от слов Эльги, хотя дорогой они бред наркоманки не обсуждали. Она до такой степени устала и встревожилась из-за услышанного от Эльги, что рухнула после душа в постель и провалилась в сон, как в омут. Глубокой ночью ее разбудил звонок. Она схватила мобильный, лежавший на тумбочке возле «Илиады» Гомера. Спросонья приняла за обычный вызов видеочат по WhatsApp. На экране мобильного – Гектор. Катя замерла. Обнаженный до пояса, он поднялся на руках на своей узкой солдатской кровати – той, что когда-то так поразила их с Вилли Ригелем у него в доме в Серебряном Бору. Он смотрел прямо на Катю, возникшую перед ним в ночи, с экрана мобильного, положенного на простыню. Он как бы парил над ней в постели. В глазах – нежность, страсть, жажда, огонь. Катя ощутила, что всю ее, словно пламя, опаляет его жар, хотя они были так далеко и одновременно так близко в видеочате. Губы Гектора шевелились, он шептал беззвучно… Ее имя, какие-то слова… стихи? Очень медленно он начал сгибать руки и опускаться, приближая себя и свое искаженное страстью и мукой лицо к экрану – железные мускулы его плеч, широкой груди напряглись. Он словно накрывал Катю собой в постели. Его серые глаза… затуманенные… жажда… великая жажда… Из своего далека он тянулся к ней. К ее губам… Катя сбросила видеозвонок. Экран погас. Она села, оправила шелковый ночной топ, как на грех такой открытый. Звонок… Горячая волна вернулась… Мобильный настойчиво звонил в ночи. Ну вот мы и споткнулись о тот самый камень… Так я и знала… Она повернулась на бок, спиной к телефону, уткнулась лицом в подушку.