Ожидавшие ниспровержения. — Чтобы стать всем, Проша, Бог должен быть сразу и больше, и меньше себя. — Меньше? Как это? — Он должен сделаться конечным. Человеком. Подобным Инри Сейену. Подобным мне… чтобы стать всем, оно должно познать невежество, претерпеть страдание, страх и смят… — A любовь? — едва ли не вскричал экзальт-генерал. — как насчет любви? Впервые за тот вечер Анасуримбор Келлхус удивился. Именно Любовь удерживала Жизнь в противоположности Истине… служила тем шнурком, который увязывает мириады отдельных людей в племена и народы. — Да… Более всего. Любовь в большей степени, чем разум служила его основным оружием. — Более всего… — тусклым голосом отозвался Пройас, проталкивая слова сквозь овладевший им песок оцепенения, утомления обессилевшего разума, запыхавшегося сердца. — Но почему? В действительности, он не хочет это узнать. Место, именуемое Анасуримбор Келлхус, вдохнуло все внутренние соображения, нацелив каждое произнесенное слово на душу, утопавшую перед ним в воздухе. — Благодаря всем связанным с нею страстям, нет ничего более чуждого Богу, чем любовь. Голова на шесте за его спиной. Как поступит Нерсей Пройас, первый среди Уверовавших королей, с открытой ему Истиной? Это и было предметом изучения. Укрытая ковром почва не столько крутилась, сколько вворачивалась, скручивая предметы, слишком фундаментальные для того, чтобы кровоточить. Смятения. Вопросы, пожиравшие вопросы, уничтожая саму возможность вопроса. И инверсии, богохульные во вне и по сути, и к тому же предельно губительные в своих последствиях. Стоящие вверх ногами пророки, доставляющие на Небеса людское слово? И вывернутый наизнанку Бог? Мятежные откровения редко являются в целостности. Они подобны тем проволокам, которые айнонцы вталкивают в глотки бежавших и пойманных рабов, извивающиеся и пронзающие, еще более перепутывающееся в результате движений обычного пищеварения — предметы, удушающие изнутри, убивающие один изнемогающий орган за другим. Двадцать лет раболепной преданности — перевернуты и рассыпаны. Двадцать лет веры, истинной, глубокой, способной объявить убийство святым деянием. Как? Как воспримут заудуньяни ниспровержение своих самых искренних верований? Глаза человека дергались, выдавая внутренний жар. — Н-но… но что ты сказал… К-как должен человек поклоняться? Келлхус не стал отвечать сразу, дожидаясь неизбежного безмолвного вопроса. — Сомневайся, — наконец произнес он, захватывая взгляд ученика железным кулаком собственного взгляда. — Вопрошай, но не так, как вопрошают коллегиане или патроны, но так как вопрошают недоумевающие, как те, кто воистину взыскуют пределы своего знания. Просить — значит преклонять колена, значит говорить: здесь да будет конец мой… Но разве может быть иначе? Бесконечное невозможно, Пройас, и поэтому люди имеют такую склонность, скрывать этот факт за собственными отражениями — наделять Бога бородой и желаниями! И называть Оно — Он! Изображая усталость, он поднес к челу обрамленную золотым сиянием руку. — Но не так. Ужас. Ненависть к себе самому. Страдание, неведение и смятение. Лишь эти пути образуют честную дорогу к Богу. Уверовавший король поник лицом, подавил короткое рыдание. — Это место…где ты сейчас находишься, Проша. Вот тебе откровение. Бог не есть утешение. Бог не есть закон, не есть любовь, не есть разум, не есть любой другой инструмент нашей увечной конечности. У Бога нет голоса, нет облика, нет сердца или разума… Человек зашелся рыданием… кашлем. — Бог есть оно… не имеющее формы и абсолютное. Тихое стенание, звук сразу вопросительный и обвиняющий. Как? Место, именуемое Келлхус, наблюдало за тем, как Уверовавший король исчез в собственной сущности, отметило как сама суть его человечности растворилась как комок песка в быстрой воде. Отмечены отклонения. Предположения исправлены. И над всем расцвела вероятность, во всем кущении своих ветвей, новых возможностей, готовых пасть под твердым ножом реальности… Изолированы причины. — И что нам дастся за это? — выкашлял человек, губами, обрамленными слюнями и соплями. Да, мой друг. Как насчет спасения? — Никаких компенсаций, — Ответило Место, — кроме знания… — Знания того, что мы ничего не знаем! — Именно. — И значит…? Печаль… испытующая печаль. — Ты видишь. После всех этих лет, ты наконец понял. Мгновение ошеломленного взгляда, опухшее лицо качается словно на палубе тонущего корабля. Человеку нет необходимости говорить, ибо Место слышит имя. Ахкеймион. Место улыбнулось, ибо вещи, катастрофические по своей сути, способны одновременно вмещать и тихую иронию. — Учитель, которого ты отверг… Лицо человека исказила гримаса обиды и недоверия. Челюсть отвисла. Губы сложились в беззвучный крик. Слюна паучьим серебром провисла над пустотой рта… — Он и есть тот пророк, которого ты всегда искал. Место обнимало своего рыдающего раба, укачивало его на руках. Запах паленой баранины ниточкой сочился внутри затворенной палаты. — Так вот, кто ты есть. С горечью, без нотки вопроса. Так как выносят покойного родича из места плача. — Обманщик, — промолвило Место. — Лживый… — Нет… — Я дунианин, сын Ишуаль… плод чудовищного решения, принятого две тысячи лет назад… чудовищного решения… решения вывести новую породу человека — как люди размножают скотину и собак, переделать так, как показалось разумным. Он привлек к себе человека, опустил его вниз, так чтобы бородатое лицо тарелкой лежало на его коленях. — Меня послали — выследить и убить собственного отца, — рекло Место, — которого отослали в мир передо мной… — Келлхус умолк, чтобы смахнуть прядку седеющих волос с чела человека. — Обнаружив слабость людей, я понял, что отец мой не может не обладать колоссальным могуществом… и что мне необходимо обладать силой целых народов, чтобы одолеть его. Конфликт представлений. Всеми силами опровергнуть те, что властвуют над душами людей. Истина столь же объективно и просто, как и Удача выделяет мертвецов среди побежденных. — Посему я начал действовать как пророк, всегда отрицая, что являюсь им, зная, что разум мой потрясет тебя и твоих братьев, и в конечном итоге вы сами провозгласите меня вашим пророком… — Нет! Это… — Так я овладел своим своим народом, и Первой Священной войной… Место провело длинными пальцами по щеке Уверовавшего короля, от виска к челюсти. Оно знало, что те свирепые и беззаконные дни уже казались нереальными этому человеку. Внутри него обретался осадок, оттиск свидетельства вспыхивал время от времени в снах и воспоминаниях. Галька с берега океана, и ничего более. Подобно всем прочим кто выжил, его непрестанно бросало на берег и затягивало обратно. — Отец предвидел это, он знал, что испытания, ставшие на моем пути, преобразуют меня, знал, что убийца, посланный Ишуаль, явится как его ученик. Вздорная ярость. Детский гнев. — Нет! Этого не мо…! — Однако было и кое-что, чего он понять не сумел…