Мог бы… Но не мог. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. На соборе, открывшемся в Ферраре, предполагалось то, «что сверх этого». Предполагалась сделка. Догматические уступки – в обмен на военную помощь. Так видели это в папских покоях. Это понимали и сами греки. Это понимал епископ Марк. Но вначале еще надеялся, что латиняне в чем-то признают и свою неправоту. Прежде всего неканоничность включения в Символ веры злополучного «…и от Сына…». Filioque. Папа Евгений колебался. Внешне это, конечно, никак не выражалось: негоже князю церкви выказывать неуверенность. Все те же поджатые губы, пристальный, чуть усталый взгляд. Он спокойно выслушал выступление епископа Марка. Ни одна жилка не дрогнула на лице первосвященника. Да, все, что говорил этот эфесский епископ, было справедливо. Добавление в Символ веры положения, что Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, было сделано Римом позднее. Уже когда Символ был давно утвержден, и всякое дальнейшее изменение его объявлялось ересью. Но… Сделано-то оно было из благочестивых побуждений. Для борьбы с арианами, принижавшими божественную природу Бога-Сына. И Рим далеко не сразу пошел на это добавление. Только при папе Бенедикте в начале одиннадцатого века под давлением германцев, от помощи которых сей муж весьма зависел. Но теперь, когда Filioque вошло, так сказать, в плоть и кровь Западной церкви, признать его ошибочным… Невозможно. Начнутся новые расколы, теперь уже не с этими жалкими греками, а внутри самой, самой его Римской церкви. А дела в ней (папа задумчиво поглаживал подлокотник своего трона) и так идут не гладко, своих нестроений хватает. Всего каких-то пять лет назад собор в Базеле попытался оспорить верховенство папской власти, навязать ему, папе Евгению, реформу… С немалым трудом удалось тогда распустить это адское сборище и успокоить мятежных епископов. И то не всех. Французы наотрез отказались прибыть в Феррару. И теперь, после стольких трудов по умиротворению, признать справедливыми доводы этого грека, Марка Евгеника… Тяжелые восковые свечи, которыми освещалось заседание, горели с легким невеселым треском. Из окон в вышине пробивался свет и отражался в холодном мраморе стен. Папа принял решение. Потянулись долгие, изнурительные заседания. Латиняне держались единым фронтом. Между греками единства не было. Марк продолжал выступать, доказывая ложность Filioque и других догматических нововведений, принятых латинянами. Вначале за его спиной, где сидели прочие греки, звучали возгласы одобрения. Затем таких возгласов стало все меньше; все чаще возникала напряженная тишина, в которой иногда проносился недовольный шепот. Недоброжелатели Марка, прежде таившиеся, осмелели. Какое-то время Марка поддерживали император и патриарх. Но император часто отлучался из Феррары, охотясь в ее живописных окрестностях. А патриарх… Патриарх был уже стар. И желал, чтобы весь этот бессмысленный собор, весь этот театр, как можно скорее завершился. Скорее бы домой! Того же желали и прочие греки. Они тоже устали. От заседаний в храме, в котором и в солнечный день царил пробиравший до костей холод. От слухов о чуме. Но главное, от бедности: обещанное папой денежное пособие постоянно задерживалось; чтобы прокормиться, приходилось продавать свои вещи… Скорее бы домой! А Марк все выступал. Все доказывал, все убеждал. Дух исходит от Отца. От Отца через Сына, но не от Сына. Для латинян это казалось догматическим крючкотворством. Если через, то, значит, и от. – Нет, – возражал епископ Марк. – Тепло сообщается через лучи, но источником его являются не они, а Солнце. Тепло исходит от Солнца – через лучи. Так же и в Пресвятой Троице… Фи-лио-кве! Одно слово, одно маленькое слово, добавленное в Символ веры, меняло всю суть христианства. А вместе с ней – и все последующее движение человеческой мысли, культуры, истории. «Отцы Римской церкви, – пишет философ Юлия Кристева, – …логизировали Троицу, усматривая в Боге простую интеллектуальную сущность, представляемую по двучастной схеме: Отец порождает Сына; Отец и Сын как целое производят Дух. Эта аргументация Filioque, развитая благодаря силлогистике Ансельма Кентерберийского на Барийском соборе 1098 года, будет подхвачена Фомой Аквинским, который закрепит ее. Ее преимуществом окажется то, что она утвердит, с одной стороны, политическую и духовную власть папства, а с другой – автономию и рациональность личности верующего, отождествленного с Сыном, обладающим силой и достоинством наравне с Отцом». Действительно, если папа объявлялся «наместником Сына Божия» (Vicarius Filii Dei), то «возвышение» Христа через добавление Filioque подразумевало и возвышение папы. А в пределе – любого человека. Ибо если папе позволено уравнивать себя с Христом, то чем его хуже тысячи, миллионы чад Римской церкви? Возникнув на волне борьбы с арианством, Filioque парадоксальным образом приведет к возрождению арианства. Нарушилось тончайшее равновесие в истолковании Троицы – и вот уже Бог понимается как отвлеченная, абстрактная сущность; в Сыне Божием – напротив, выходит на первый план человеческое, плотское начало, «повышенное» до Божественного. Так Христа изображали на своих мозаиках ариане. Так же Христа снова начнут изображать и в ту эпоху, когда проходил Феррарский собор. У живописца Фра Анджелико, входившего в круг папы Евгения, Христос выглядит как обычный, земной человек; на Его божественную природу указывает лишь позолоченный нимб… И этот реализм будет все возрастать и углубляться. Менее чем через сто лет после Феррарского собора будет создано самое физиологичное изображение Христа – «Мертвый Христос» Ганса Гольбейна Младшего. Глядя на которого, один из героев Достоевского воскликнет: «Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!» Формальное, «логическое» возвышение Христа через Filioque вело к возвышению человека. Не только верующего – любого человека, любой человеческой личности со всей ее «плотью», страстями и пороками. Богочеловечество Христа подменялось Человекобожеством, обожествлением всякой человеческой особи. Отсюда уже рукой подать и до «сверхчеловека» у Ницше, и до «нового человека», которого пытались создать большевики. Нежная заря Возрождения, восходившая над Феррарой, откликнется и заревом русской революции, и печами Бухенвальда… Заседания в Ферраре идут уже больше года. Греки ропщут, некоторые тайно бегут обратно в Константинополь. Папа решает перенести собор из Феррары, бывшей неподалеку от моря, вглубь страны, во Флоренцию. Сбежать оттуда потруднее. «Что латиняне скажут нам во Флоренции, – протестуют греки, – из того, чего они не смогут сказать здесь?» Но флорентийцы готовы финансировать собор; папа обещает выплатить там грекам содержание, задолженное за пять месяцев… И греки соглашаются. И снова торжественное шествие с факелами и войском и блистательная встреча во Флоренции, так что «весь город сотрясался от грома труб и звука музыкальных инструментов». И великолепный собор Санта-Мария-дель-Фьоре, еще краше феррарского, освященный папой Евгением тремя годами раньше… И печальный взгляд епископа Марка, уже предвидящего, чем все это закончится. «Настоящая жизнь наша не есть ли сон? – напишет он позже. – Не есть ли цвет полевой? Источник быстротекущий? Рассказ? Басня?» Пока же Марк Евгеник готовится к новым диспутам – пусть политически уже бессмысленным. Но речь шла о вере, здесь сражаться стоило до последнего. А сражаться было все тяжелее. Уже и император не раз выражал августейшее недовольство несговорчивостью Марка и его сторонников. – Время идет, а мы еще ничего не сделали… – хмурился император, и было видно, как ходят желваки на его подбеленном лице. – Оставим наши прения и споры и найдем какое-нибудь средство, как осуществить соединение церквей, и этим удовольствуемся! Терял терпение и папа Евгений. Из Базеля, где продолжали заседать остатки распущенного им собора, приходили новости одна неприятней другой. Там собирались осудить его, Евгения, и избрать нового папу. Только победа во Флоренции могла бы остудить эти мятежные головы. Снова начались задержки в выплате содержания. Нужно было как-то поторопить этих греков, которые только и умеют, что вести вечные споры, нужно заставить их быть немного сговорчивее. И папа добился своего. 5 июля 1439 года уния была подписана. Греки признавали истинными и православными все нововведения латинян. Марк сидел молча, на предложение поставить свою подпись коротко ответил: – Не подписываю, что бы мне потом ни было. Вместе с Марком подписывать унию отказался и его младший брат, диакон Иоанн Евгеник; не подписали и еще трое архиереев, предусмотрительно бежавших. Грузинский епископ Григорий, когда его вызвали для подписи, скинул с себя одежду и стал юродствовать, так что его поспешили отпустить… Но это было меньшинство. Остальные молча подписали. Флоренция ликовала. К папскому дворцу двигалась процессия из греческих архиереев и знатных вельмож. Шумела толпа, горожане высовывались из окон и рукоплескали. Покои папы были празднично освещены. Приняв документ из рук греков, папа быстро проглядел подписи. – Все ли подписали? – испытующе вглядывался он в бородатые лица архиереев. Все… да, почти все… только вот епископ Марк… – Тогда мы ничего не сделали! – перебил их папа. Через секунду самообладание снова вернулось к нему. Евгений бледно улыбнулся и поставил свою подпись. Он мог торжествовать победу. И хотя почти одновременно с подписанием унии собор в Базеле обвинит его в тирании и низложит, базельские события не получили развития. Большинство западных епископов не желало нового раскола, и Евгений IV благополучно просидит на римском престоле еще семь лет. Верный своему слову, в 1444 году он благословит Крестовый поход на сельджуков. Но под Варной объединенные польские и венгерские войска будут разбиты. Папа Евгений покинет мир 23 февраля 1447 года. На смертном одре он выразит сожаление, что оставил монастырь и согласился принять на себя власть первосвященника, полную волнений и соблазнов… А епископ Марк Евгеник, чудом избежав суда, которым его собирались судить во Флоренции за неповиновение, вернется в Константинополь. Вокруг него сплотятся все, кто был возмущен подписанной унией. Таких найдется много, и благодаря усилиям Марка их становилось все больше. Марк будет арестован, два года проведет в заключении, продолжая слать оттуда письма своим сторонникам. Даже на смертном одре он произнесет речь, наполненную призывами против униатов. 23 июля 1444 года епископ Марк отойдет ко Господу. Вскоре большинством восточных церквей уния будет отвергнута. Но и дни Империи были уже сочтены. Победа под Варной придаст сельджукам уверенности, и 29 мая 1453 года войска султана Мехмеда Второго захватят Константинополь. Ангелина Он был нищ. Он, наследный правитель Сербии, правнук византийского императора Матфея, был нищ и бездомен. Но это было не самое горькое. Он, деспот Стефан Брáнкович, был слеп. Вокруг него шла жизнь.