Все, сопровождавшие владыку, замерли. Тот остановился в дверях и стоял, слушая пение. И в море житейском, и в жизни людской Бывают такие ж невзгоды порой. Там буря страстей, словно море, ревет… Там злоба подчас, словно ветер, все рвет… Когда закончили петь, стали подходить к владыке под благословение. И расходились по своим комнатам. Никто никому не сказал ни слова. Владыка уехал. На следующий день семинаристы узнали, что их требования удовлетворены, инспектор отставлен от должности. Известие это было воспринято тихо и спокойно. Продолжали заниматься, как будто ничего не произошло. Но сделали выводы, вести себя стали сдержанней. В 1904 году, в канун праздника святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца, над Феодосием был совершен монашеский постриг. Феодосий был наречен Николаем. В мае 1905 года он был рукоположен во иеродиакона, а 9 октября того же года – во иеромонаха. В 1911 году иеромонах Николай успешно окончил Московскую духовную академию. В октябре 1919 года в Чернигове был хиротонисан во епископа Стародубского, викария Черниговской епархии. В 1923 году назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии. 8 мая 1925 года был арестован. Качка усилилась. Самолет то проваливался вниз, то натужно полз вверх. Пассажиры заволновались. Кто-то сидел, вцепившись побелевшими пальцами в сиденье. Кто-то приподнялся, точно собираясь куда-то бежать. Кто склонился к пакету; кого выворачивало прямо на пол. Владыка молился. В заключении он провел более двух лет. После освобождения был назначен на Орловскую кафедру. 27 июля 1932 года был снова арестован и отправлен в Воронеж. «Когда следствие подошло к концу, мы со следователем расставались друг с другом с сожалением. Он доверительно сказал мне: – Я рад, что хоть какую-то пользу принес вам своим расследованием, что мне удалось доказать правильность ваших показаний, – теперь вам переквалифицируют статью и дадут не больше пяти лет вместо ожидаемых десяти. – За что же мне дадут пять лет? – невольно вырвалось у меня. – За вашу популярность. Таких как вы на некоторое время надо изолировать, чтобы люди забыли о вашем существовании… Ваша проповедь имеет большое значение для народа. За вами идут! Неожиданно было для меня услышать оценку моего служения из уст представителя данного учреждения, но это было именно так. „Господи! Слава Тебе! Слава Тебе, Господи! Я, грешник, как умел, так и служил Тебе!“ – только и мог я произнести от радости, наполнившей мое сердце…» Начались странствия по лагерям. Мордовия, Чувашия… Довольно долго задержался в Сарове, где после разорения монастыря был учрежден исправительно-трудовой лагерь. Монастырь стоял серым и мертвым; храмы осквернены, колокольня – безгласная… Но епископу-заключенному все это виделось иначе. «Когда я переступил порог этой святой обители, сердце мое исполнилось такой невыразимой радости, что трудно было ее сдержать. „Вот и привел меня Господь в Саровскую пустынь, – думал я, – к преподобному Серафиму…“ Я все то время, что пребывал в Сарове, так и считал, что нахожусь на послушании у преподобного Серафима». Освободившись, епископ жил на покое в Егорьевске, затем в Киржаче. В 1941 году снова начал служить, был возведен в сан архиепископа. 27 июня 1941 года последовал новый арест. Ты видишь? Вот вверх челн… Вот в бездне исчез… Вот снова поднялся, как мертвый воскрес… Но ветр беспощадно ударил, рванул — И челн, колыхаясь, в волнах утонул… Самолет накренился. Старший пилот что-то крикнул. Оказалось, отказывает один мотор. Владыка поднялся: – Давайте помолимся! Ни одна душа не погибнет! – И тише добавил: – Лишь немного в грязи выпачкаемся… И начал молиться вслух. Пассажиры стали затихать и прислушиваться к молитве. В это время двигатель заглох – самолет накренился и пошел вниз. Зимой 1941 года на полустанке Челкар, посреди казахской степи, продуваемой ледяным ветром, притормозил поезд. Из вагона с заключенными вытолкнули старика в нижнем белье и рваном ватнике. В руках у него было удостоверение ссыльного, с которым ему надлежало два раза в месяц являться в местное отделение НКВД на отметку. Почти год ссыльный архиепископ собирал милостыню. Пытался устроиться на работу, но немощный старик нигде не был нужен. О своем епископстве не говорил никому. Ослабев от голода, упал однажды без сознания на пустынной дороге. Очнулся на больничной койке. Незнакомый человек, татарин, подобрал его и отвез в больницу. Потом посылал передачи – пару татарских лепешек. Шел конец зимы 1943 года. Настало время выписываться. Куда было податься? Снова нищенствовать? У больничных дверей ожидал тот же татарин: «Ну, здоров, бáчка!» Вышли на улицу, посадил «бачку» в сани, стегнул лошадей. «Почему вы так милостиво отнеслись ко мне? – спросил владыка по дороге. – Ведь вы меня совсем не знаете…» – «Бог сказал, что мне надо помогать тебе». – «Как сказал вам Бог?» – «Не знаю как! Ехал я по своим делам, а Бог сказал мне: „Возьми этого старика, его спасти нужно…“» Самолет не падал, а как бы планировал, тихо опускаясь вниз. В салоне стояла тишина. Кончились крики, люди, оцепенев, ожидали смерти. Сидели, обхватив головы, вцепившись друг в друга. Владыка продолжал молиться. После выписки жизнь понемногу устраивалась. Уже не нужно было побираться, появилась крыша над головой. В это время в Москве за архиепископа ходатайствовал патриарх. Из 26 архиереев, которых патриарх просил Сталина амнистировать, в живых к тому времени оставался только один епископ Николай. 19 мая 1945 года он был освобожден. 5 июля 1945 года была образована Алматинская и Казахстанская епархия, управляющим которой был назначен архиепископ Николай. Он прибыл в Алма-Ату 26 октября 1945 года. Начал свое служение в маленькой, отдаленной от центра Казанской церкви, которая была открыта всего за несколько месяцев до его приезда. Самолет упал в мелкое заболоченное озерцо. В салоне зашевелились, начали подниматься, оглядывать себя. Немного отойдя от пережитого страха, стали подходить и благодарить владыку. Подошел старший пилот: