«Ты идешь по дороге, на которой сгинул твой брат», – предостерегал меня старый еврей. Но ведь на этой дороге он повстречал того самого Авахава, который хорошо известен моему спутнику-ромею. Самое время спросить у него совета. Не было смысла ничего утаивать, и я подробно рассказал патриаршему посланнику все, что узнал от дядюшки Касриэля. Время для этого выдалось у меня только после захода солнца. Несмотря на упорное желание кормчего, возможно подогреваемое тайным приказом Хаджи-Черкеса плыть и ночью, мои спутники настояли на том, чтобы ночевать на берегу. Все-таки на корабле тесновато, даже по нужде нормально не сходишь, огонь как следует не разведешь. На море, вдали от берега, волей-неволей приходится терпеть. Река – совсем другое дело. Это всего лишь дорога для корабля, бегущая по земле: вроде плывешь, а вроде и едешь. Зачем стремиться сквозь обступающую тьму, когда совсем рядом ждет желанный отдых на обочине? Как раз было время полной луны, и ее призрачный свет дрожал на воде серебряной дорожкой, сгущая непроницаемую тень у прибрежных кустов. В такую ночь степь кажется особенно таинственной и безбрежной. Видно было, что ночлег на берегу пришелся по душе и всадникам, сопровождавшим нас. Не придется грести всю ночь, подменяя корабельную команду. Для нас поставили небольшой шатер, развели костер, а все остальные просто укладывались спать на земле, завернувшись в плащи. Нескольких всадников сотник отправил в дозор в степь. Уже когда мы собирались укладываться спать, Симба вдруг предложил перейти на корабль. Теперь там было много места, так что нечего стеснять тех, кто расположится в шатре. И потихоньку добавил: – Сотник после захода солнца велел стражникам натянуть тетиву на луки. Неспроста это. Чего-то он всерьез опасается. Я посмотрел в бездонную степную тьму и согласился. Теплый уголок света возле яркого костра делал ее еще темнее. Патриаршего посланника я подстерег, когда тот отлучился от костра за ближние кусты. Грек от души отдал должное содержимому кувшина, пребывая теперь в настроении благодушном и располагающем к общению. Меня он выслушал, не перебив ни разу. Даже когда я умолк, ответа не было очень долго. Я даже в лицо заглянул – не задремал ли он? Глаза моего собеседника светились хищным огнем пса, учуявшего неприятеля. На лице не осталось даже тени былого благодушия. – Значит, старый ворон Авахав куда-то поспешал? И ему до зарезу были нужны деньги? – Ромей скрипнул зубами. – Серебро нужно купцу, чтобы купить товар. А товар этого сына собаки – интриги и коварство. После долгого раздумья он хлопнул меня по плечу и заговорил, словно избавляясь от наваждения. Бодро, весело и быстро: – Спасибо тебе, что рассказал мне эту историю. Этот Авахав по уши сидит в русских делах. А я ведь к русским и еду. Кто знает, не по мою ли душу готовятся ковы на те деньги, что ему срочно понадобились? – Он беззвучно рассмеялся. – Не буду тебе забивать голову своими делами. Думаю, ты и так всего этого наслушался на две жизни, пока плыл с Киприаном с Афона. Он болгарин. Эти русские, сербские, болгарские, валашские дела для него – вся жизнь. Может, он и прав. Хоть его учитель и говорит: «Мое отечество – Град Небесный», в грешной земной юдоли всегда легче понять друг друга тем, кто говорит на похожем языке. Сейчас у славян сила. А вера у нас с ними одна. Кто, как не они, спасет восточный Рим, когда сам он уже стоит на краю пропасти? Значит, про это самое заемное письмо… Грек недаром учился в прославленных на весь мир константинопольских школах, которые ведут свое начало от древних философов и академий. Тайнами логики и диалектики он овладел в совершенстве. От его изощренного разума не ускользала ни малейшая связь между событиями и фактами, даже если их разделяли века и месяцы пути. Все имеет причины и следствия. Нужно только цепко держаться за путеводную нить, которая связывает между собой не связанные на первый взгляд факты. Тогда она приведет туда, где тайное станет явным. Обернувшись назад и озирая пройденный путь, ты подчас даже удивляешься: а почему столь очевидные вещи не бросились тебе в глаза с самого начала? Поневоле вспомнились слова одного мудрого человека, учившего, как отличить просто хорошего танцора от искуснейшего: «Если ты восхищен его танцем, восторгаешься и говоришь, что подобное умение для тебя недосягаемо, хоть всю жизнь учись, – ты видишь обычного умельца. А вот когда тебе кажется, что ты легко можешь повторить за танцовщиком все его телодвижения – перед тобой великий мастер. Который делает легко очень трудные вещи». Мой собеседник летал по путям истины с непринужденностью ночного мотылька. Что было нужно купцам из Египта? Рабы. Не просто рабы, а обязательно кипчаки. Черкесы им никак не годились. Вот тут сразу и возникают трудности. Кипчакских невольников можно найти только в царстве Джанибека, куда вход франкам сейчас заказан. Генуэзцы сидят за каменными стенами Каффы. Откуда рукой подать до гаваней на берегу Кавказа. Туда рука Золотой Орды не достает. Там нет недостатка в рабах, но все они черкесы. Горы мало пострадали от недавней чумы, а пропитания там больше не стало. В тех краях сейчас много лишних людей. А в остальных местах их как раз не хватает. Дело даже не только в рабах. Почему сейчас эмиром в Тане назначен Хаджи-Черкес? У него сила – многочисленные отряды соплеменников, набранные в горных аулах. Они легко обеспечивают порядок на степных путях и в окрестных селениях. Дружные, связанные круговой порукой, а зачастую и родством, эти отряды легко смогут противостоять самоуправству старых кипчакских и монгольских орд, сильно поредевших после мора. Они сейчас верховодят по всему краю, прилегающему к горам. В той же Матреге или Воспоро по берегам Киммерийского Босфора. А вот татарских рабов на невольничьих рынках стало меньше. Сейчас и в степи нужны пастухи и воины, благо зерна там столько, что излишки вывозят через Тану десятки кораблей. Да и то сказать, что кипчакские рабы и в прежние благодатные времена ценились выше. Ворота в царство Джанибека сейчас одни – это Тана. Есть, конечно, обходные пути: через Матрегу или Крым. Только по ту сторону Киммерийского Босфора вряд ли можно найти кипчакских рабов, а в Крыму сейчас торговля плоха. Это вообще скорее остров, связанный со степью узким перешейком. Попасть морем туда гораздо проще, чем сушей. Тем более сейчас, когда войска хана перекрыли все подходы. Значит что? Значит, большая партия кипчакских рабов прибыла морем. Откуда? Мы ведь знаем, что это могут быть только земли, подвластные Золотой Орде. Теперь посмотрим внимательно, что такое Чембало. Укромная закрытая бухта, словно созданная для того, чтобы прятаться. Рядом Херсонес, который многие века был столицей греческих владений в Крыму. Греки там со времен незапамятных. Еще Одиссея чуть не съели листригоны в тамошней бухте. После захвата франками Константинополя Крым отошел трапезундским императорам. Тогда все побережье принадлежало им до самой Керчи. Крым так и именовался у них – заморскими владениями, Заморьем. Ператией. Трапезундский император еще совсем недавно именовал себя императором Востока, Иверии и Заморья. Хотя уже давно реальными хозяевами здесь стали татары. В местные дела они не лезли. Получай ярлык, плати дань и живи как знаешь. Правда, дань они брали не за просто так. Вместе с ханским ярлыком на эти земли пришел давно не виданный здесь порядок. А до татар кто только не пытался стать хозяином на этих берегах! Куш того стоил. Потому как в Крым сходятся все морские дороги. Зря, что ли, само море называется Сугдейским? Пытались и турки здесь похозяйничать. Особенно после того, как отобрали у Трапезунда Синоп. Они тогда и Сугдею к рукам прибрали, уже и мечеть там построили. Только их самих скоро татары к ногтю прижали. Да что турки? Тогда татары до Константинополя доходили, сам ромейский император перед ними заискивал и отдаривался. Так вот, про Чембало. Уже сказано было, что место это укромное. Рядом горы, где свои князья. При ярлыке, конечно, вроде как даже трапезундское Заморье, а на деле – давно сами себе хозяева. Горы есть горы. Кто там не засел со времен незапамятных! Готы, иудеи, греки, аланы. Не зря ведь сами франки зовут те места Готией. Воротами туда всегда был Херсонес. В те времена и море называлось Русским. Почему? Сразу видно, кто тогда был в этом море хозяин. Шел к нему большой путь по реке Днепру из Русских земель. По нему и сейчас много народа ходит. Через Киев. Можно на Москву свернуть, можно на север, до самого Новгорода пойти, в Литву. Можно на Волынь. За которой Польша и Венгрия. Только Херсонес, после того как его полвека назад Ногай пожег, совсем захирел. Однако не один Ногай тому виной. Торговля стала уходить в Сугдею. На восток. Причин этому много, но главная – именно с востока теперь шли главные товары. А ворота туда – Тана. Одно плохо: порт там неудобный. Товар приходится перегружать на малые суда, чтобы поднять по реке. Морские корабли бросают якоря далеко от города, у пристаней на косе. Да и плавание от Крыма по Азакскому морю не всегда безопасно: рядом Кавказ, а там свои порядки. Потому морские ворота в улус Джучи по-прежнему в Крыму. Прочнее всего там сейчас встали генуэзцы. Место им выделил еще Менгу-Тимур почти сто лет назад. Несколько раз потом их изгоняли то Ногай, то Тохта, пока они не укрепили Каффу каменными стенами. После того как Джанибек о них зубы обломал, стало ясно, что надежнее места для морской торговли нет. Вот только рабов забирали из Чембало. Почему? Чембало – это Херсонес, а стало быть, старый путь на Русь. Выходит, по нему эти рабы и прибыли. Осталось найти откуда. Привезти их могли только на корабле. Значит, или на реке где-то в степи погрузили, или в морском порту на тамошнем побережье. Если на реке, то это уже земли Джанибека. Коли кто там без ханского ведома рабами торгует, то это уже дело нешуточное – изменой попахивает. Немудрено, что концы хоронят подальше, в Чембало. Если этим занимается кто из степных эмиров, тогда и немудрено, что нити тянутся в Тану. Здесь главный степной перекресток. Когда эти ниточки в один клубочек сведешь, очень ладно все складывается. Набрал некий эмир живого товара, да и отправил его потихоньку на продажу генуэзцам. Возможно, и хану кто-то донес. Не зря же тот спешно в Чембало войско отправил? Хотя из-за одной лишь незаконной торговли вряд ли поднялось бы столько шума. Похоже, здесь что-то другое. Не зря в дело замешался Авахав – бывалый любитель понырять в мутной воде. Он ведь из Сугдеи, а тамошним купцам генуэзцы со своей Каффой изначально как кость поперек горла. В степи говорят: «В одном котле две бараньи головы не уварятся». В морской торговле двум большим портам рядом друг с другом не ужиться. Ханская опала и изгнание франков сугдейцам весьма на руку. Там полно греков, армян, турок, кого только нет. Русские по старому пути добираются. Авахав из армян. Их много перебралось в здешние края, после того как мусульмане погнали франков из сирийских портов полвека назад. Потом стали прибывать те, кому не нравилось подчинение армянской церкви римскому папе. Под властной рукой ханов любая вера находилась под защитой Ясы – древнего закона самого Чингисхана. Немало армян поселилось в Сугдее. Но с самого начала облюбовали они место на самой окраине Орды. Там, где было рукой подать до христианских земель: Венгрии, Болгарии, Руси. Татары называли это поселение Ак-Либо. Белая крепость. Верховная власть оттуда далеко. Граница близко. Умному человеку очень удобно. Тем более, что и власть здесь всегда была своя, на Сарай мало оглядывалась. Когда-то хан Ногай в этих местах был полным хозяином, соседних царей и правителей судил и миловал. Корабли из Константинополя в Ак-Либо ходили чаще, чем в Крым. Потому и до Руси армянские купцы добрались отсюда раньше генуэзцев и венецианцев. Под татарской рукой. Только франки их все равно стали теснить. Кто хозяин на морских дорогах, тот и устанавливает свои законы. Добрались генуэзцы и до Белой крепости. Купили ярлык у хана, поставили свой замок. На свой лад называют – Монкастро. Так вот, в последнее время там не только торговые дела вершатся. По другую сторону границы сгустились тучи. Соседи издавна с вожделением поглядывали на этот благодатный край. Место привольное. Опять же, дорога в дунайские края. Сейчас венгерский король большую силу набирает. Как покончили венгры свою давнюю вражду с Чехией, так и устремили взор на юг да на восток. В прошлом году ходили в большой поход на сербов. Не в добрый час. Не сербские мечи выкосили венгерское войско, а царица-чума. Едва ноги унесли. Даже королевский брат, который войско вел, не избежал смертной участи. С Венецией сцепились не на шутку. Благо те завязли в войне с Генуей. Однако самый сладкий кус усмотрели они на востоке. Здесь у западной границы земель Золотой Орды исстари кочевали кипчаки, асы, которые то и дело уходили на службу к венгерским, сербским, болгарским королям. Даже ромейским базилевсам, бывало, служили. Не зря еще Ногай под Константинополь ходил и на царских дочках своих детей женил. Было время, свои порядки устанавливали и в Венгрии, и в Болгарии. Себя государями объявляли. У всех еще на памяти, как двадцать лет назад разбили короля Карла Роберта в здешних краях. Он едва ноги унес. У восточной границы Венгрии возникло сильное Валашское княжество. А несколько лет назад у западной границы Орды объявил себя молдавским князем правитель Драгаш. Забрал земли до самого Днестра. А у его устья как раз Белая крепость и стоит. Рукой теперь подать. Сам Драгаш против Золотой Орды никогда бы не пошел – за ним венгерский король. Старый и непримиримый враг монголов еще со времен Батыя. Венгры сейчас с Венецией воюют, выходит, генуэзцы им союзники. Такой вот клубочек начинает завязываться, если проследить путь татарских рабов в Чембало. Не из Белой ли крепости их привезли? И не из венгерской земли ли они туда попали? Совсем недавно в тех краях шла война, были пленные. Кто здесь в Тане тайно продавал их египетским купцам? Ответы на эти вопросы могут завести ох как далеко. Тайные тропы судеб бывают очень извилисты. XXI. Древний путь Путь наш лежал вверх по реке в глубь степи. На ночлег приставали к берегу, разжигали костры, ставили для посольства шатер. День походил на день, ибо степь, обступавшая нас, не менялась. Она была подобна морю. Такая же безграничная, уходящая куда-то за горизонт. Сейчас ее, на сколько хватало глаз, покрывала молодая трава. Чем дальше мы с каждым днем углублялись в сердце этой неведомой страны, тем сильнее становился в моем сердце страх. Это был страх перед неизвестностью. Не та дрожь души, которая возникала на корабле при мысли о бездне, отделяющей смерть от жизни тонкой корабельной доской, не ужас непроглядной штормовой ночи, когда человек ощущает себя ничтожной песчинкой на весах судеб. Это было давящее сердце чувство неумолимо надвигающейся темноты, которое охватывает уходящего в подземный ход, когда за спиной меркнет свет от входа, а впереди только сгущающийся мрак. Остающаяся все дальше за кормой Тана теперь казалась именно таким входом. Входом из другого мира. Полного трудностей, порой опасного, но понятного и привычного. Бурное море с его штормами, шумные города с их диковинками, друзья и неприятели, загадки и интриги – все это будто осталось в ином пространстве, уступив место этому безмолвному, как пустыня, но полному скрытой жизни царству. Свежий ветер благоухал дивными запахами, высоко в бездонном небе разливались звонкие трели невидимых птиц, а вдали, над подобной драгоценному изумруду гладью, вставало марево, похожее на миражи пустынь. К берегам реки, как к обочине дороги, все время выходили огромные табуны лошадей, сопровождаемые всего парой погонщиков, попадались отары овец, пригоняемые на водопой, однажды мы видели людей с повозкой, наполнявших большие кувшины. Все они выныривали из этого степного моря и снова исчезали в нем. Навстречу попадались небольшие корабли, плоты, связанные из бревен, лодки, груженные всяким добром. Они стремились в Тану, к воротам Великой Степи, за которыми лежит большой и чужой для этой сонной вечности мир. Нам не встретилось ни одного селения. Даже рыбаков не было. Капитан корабля на мой вопрос только посмеялся: рыбы здесь полно, только кому она нужна? В Тане своей навалом, не зря тамошнее море по-татарски так и называется Балык-денгиз. Рыбное море. Да и соли сколько хочешь – возят ее лодками с крымских лиманов. А здесь улов куда девать? Соль нужно покупать, а свежую рыбу продать некому. Степь – не город. Торговля тут не та. Здешние пастухи даже мясом не торгуют. Кому продашь? Каждый при своей отаре или табуне. Заколет человек овцу, мясо нужно быстро есть, иначе испортится. Хорошо, если семья большая или пастухов несколько человек. А если их всего двое? Или зарезали не овцу, а целую лошадь? Везут мясо соседям, угощают. Потом те, когда скот режут, им привозят. Обилие коней в этих краях меня поразило. У нас в Египте собственная лошадь – признак человека состоятельного. Всадник – это уже господин. Даже если он восседает всего-навсего на тощем муле. Каково видеть табуны в тысячу голов, которые стерегут несколько голодранцев, пересаживающихся с коня на коня просто ради забавы? Конина – главная пища в здешних степях, молоко кобыл – самый распространенный напиток. Как базарная байка, рассчитанная на доверчивого олуха, звучали слова про то, что в степи можно купить лошадь всего за несколько серебряных дирхемов. Словно сказка про Синдбада, собиравшего алмазы, валявшиеся на земле в горном ущелье. Сопровождавшие корабль стражники каждый день кормили нас до отвала свежей бараниной, которую привозили откуда-то из степи. Время тянулось скучно. Как на море. Только суденышко совсем маленькое и тесное. Даже поговорить так, чтобы тебя не слышали, негде. Временем таких разговоров были сумерки на берегу. Днем оставалось только чесать языки о чем-нибудь. Патриарший посланник, будучи человеком ученым и начитанным, делился историями, почерпнутыми из умных книг: – В этих степях не меняется ничего. Только названия. Уходят одни народы, приходят другие – становится другим только имя. Две тысячи лет назад Геродот побывал в этих краях. Думаешь, с тех пор что-то изменилось? Если бы ты прочитал его рассказ, то решил, что он написан недели две назад. Кони, овцы, шатры, кобылье молоко. Только по названию и поймешь, что речь идет о седой древности. Тогда эта степь называлась Скифией. Скифы здесь жили. Потом были сарматы, гунны, хазары, печенеги, кипчаки. Сейчас кипчаков все больше зовут татарами. А по сути своей те же скифы, что и тысячелетия назад. Самым преданным и усердным слушателем грека был Баркук. Он ловил буквально каждое слово, порой открывая от напряженного внимания рот. – От некоторых народов и имени не осталось, – задумчиво тянул ромей, колупая ногтем орех, – хотя старые названия кое-где живы. Теперь никто уже не знает, что они означают. Вот великую реку, на которой стоит ханская столица, так и зовут Итиль. По-татарски просто река. В древних книгах она звалась Ра. Что это означало? Забыли. Река, по которой мы плывем – Дон. В книгах он зовется Танаис, но мне кажется, что это то же самое слово. Только искаженное. – «Дон» на языке ясов означает «река». Как Итиль у татар, – не утерпел Баркук. – Вон оно что, – одобрительно отозвался грек. – Если прислушаться, то здесь все реки так называются. Днепр, Днестр, Дунай. Везде слышится Дон. Значит, было время, когда вся здешняя степь до Карпат и Венгрии говорила по-ясски. Теперь другие времена, другие в степи хозяева. Он бросил взгляд на уходящий к закату берег, и в голосе зазвучала печаль. – Лишь на первый взгляд кажется, что в степи на всех места хватит. Простор. Глазу не за что зацепиться. Только это все обман, – он зло хмыкнул, – морок. В степи не спрятаться. А потому тесно. Зато в горах, в дремучем лесу места всем хватает. Всегда можно найти укромный уголок, чтобы укрыться. Каких только неведомых племен там не бывает. Асы, говоришь? Они сейчас на Кавказе живут, в Венгрии. В лесах на севере, откуда эта река течет. Развеялась в веках их древняя слава, они уже и сами про нее забыли. Только язык и остался в память о былых временах. – Сказки, чтобы детям у очага рассказывать, – засмеялся один из греков. Патриарший посланник нахмурился. Было видно, что смех этот ему не по душе: – Прошлое не уходит бесследно. Оно меняет обличия, затаивается и часто возвращается в блеске и славе. Сказано: «Если царство разделится, то не устоит». Эти слова можно и на иной лад повернуть. А если соединится? Если заблудшие братья вспомнят забытое родство и встанут плечом к плечу? Киприан ведь не зря уповает на единение славян. Не на пустом месте его вера. Сам язык славянский некогда собрал разные племена письменами, что принесли им православные учителя Кирилл и Мефодий. По сей день вся грамота болгарская, русская, сербская их буквами ведется. А ведь не напрасно говорит русская пословица: «Что написано пером – не вырубишь топором». У славян сейчас сила. И сила эта православная. Как бы только ее собрать воедино… Франки же смогли когда-то собраться под тиару к римскому папе. – Чего же Киприан сам на Русь не едет? Отца Георгия туда отослали. – Киприан молод еще. Дай срок, поднаберется опыта. Мы еще увидим его дела, попомни мои слова. Тем более сейчас хлопот и в Болгарии хватает. Не от тамошнего ли патриарха и идет сейчас главный раскол среди православных? Уже и до Руси дотянулись. Слыхано ли, своего митрополита туда ставить пытались. А кому это на руку? Папежникам! Они и так сейчас спят и видят, как Волынщину и Галичину под Рим увести. Руками польского да венгерского королей. – Нынешний император болгарскому патриарху всегда поддержку давал. – Пока союзник нужен был. Правда, для него церковные нужды – дело десятое. Главное – болгарский царь. С ним сейчас будет союз и любовь. Уже императорского сына за болгарку сватают. – Болгарку! Мать-то ее – еврейка из Тырнова. Говорят, из-за нее иудеи в Болгарии все к рукам прибрали. И в церквях ересь пошла, иконы святые хулят. Воистину новая Иезавель! Патриарший посланец не был склонен обсуждать ереси в болгарской церкви. Он объелся жареной баранины, хорошо запил ее вином и пребывал в настроении благодушном. Поискав глазами в небесной вышине заливавшуюся трелями птичку, он мечтательно вздохнул: – Говорят, красавица редкостная.