– Катя? Да сейчас догонит. Я же, как тебя увидела, – побежала, а у Кати ноги болят. Наконец я замечаю сутулую фигуру Катерины и с некоторым облегчением выдыхаю. Ну не станет же Горозия меня убивать, когда вокруг столько свидетелей? Хотя, может, смерть могла бы стать для меня лучшим выходом. Ведь то, что я испытываю сейчас, абсолютно невыносимо. Полыхающий взгляд Серго будто меня поджаривает. Я не могу найти себе места. Глаза бегают. В ушах шумит. Мне реально страшно… Как он поведёт себя? Не обидит ли? Меня. Нинуську… Не привлечёт ли к нам, не сдержавшись, внимание? В конце концов, я всё иначе планировала, и происходящее может поставить под удар эти планы. Господи, он всё понял… С губ срывается странный мяукающий звук. Впиваюсь зубами в костяшку указательного пальца, чтобы не дать ему повториться. За что мне это всё? Почему в моей жизни всё так? – Женя? А я-то думаю, куда это супостатка рванула! – жалуется Катя, подойдя к нашему столику. – А что такое «супостатка»? Я могу повторять это слово? Мне не все слова позволено повторять, – наклонив голову к Горозии, доверительно сообщает Нинуська. – Как думаете, это справедливо? – Нино! – одёргиваю дочь, прежде чем доходит, как Горозия может отреагировать на её имя. «Нино» на секунду повисает в воздухе и падает в топку гнева Горозии, подпитывая и без того не думающий затихать огонь. Языки пламени взмывают вверх. Я буквально кожей чувствую, как они меня лижут. Испепеляют… Одно удивляет: почему огонь не перекидывается дальше – на столики, стулья, стены и свисающие с потолка гирлянды искусственных цветов, которыми украшали залы. – Я… Кхм… Не знаю. Наверное, зависит от того, какие это слова. – А почему взрослые могут употреблять какие-то слова, а дети – нет? – расставляет сети моя несносная доченька. – Разве это не дискредитация по возрасту? – Иисусе… – Я не знаю, к словам ли Нино относится этот отчаянный комментарий, или к ситуации в целом, просто Серго, наконец, заставляет меня посмотреть на него и то, что я вижу, лишь усугубляет мою агонию. – Сколько тебе лет, Нино? – уточняет он сипло. – Почти пять с половиной, – отмахивается та, – Знаю-знаю, многие думают, что я старше. Просто я… Кать, как ты говоришь? «Шибко умная»? – Не по годам развитая, – усмехается Катерина. – А если так, почему я не могу употреблять слово «блудница»? Удивление, написанное на лице Горозии, трудно описать словами. На какое-то непродолжительное время оно перекрывает собой даже его ярость в мой адрес. Я утыкаюсь в коробку с остывшими остатками картошки, делая вид, что ничего интересней в жизни не видела. Смотреть на него – нет сил. – Потому, что ты не понимаешь его доподлинный смысл. – Не понимала! – уточняет Нино. – Но потом я сверилась с толковым словарём. Мне бабуля подарила на день рождения, – поясняет для Горозии. – И всё равно не поняла, – я упрямо стою на своём. – А вот и поняла. – И кто же такая блудница? – Дашка Синицина. Она сначала с Тёмой гулять ходила, он ей цветы на клумбах рвал. Однажды даже маленькую берёзу припёер с дуру – увлёкся. А теперь? Теперь, знаешь, что происходит? Она на моего Толика переключилась. В платье новом на площадку выперлась и давай на самокате вокруг него кружить! – Надеюсь, Толик на повёлся на эту провокацию. – Я смеюсь. Сдают нервы… – Я тоже, – хмурит медные брови Нино. Солнце льёт через огромные окна в крыше, высекая одинаковые золотые искры на головах отца и дочери. Серго прячет лицо в ладони. Сжав виски, большим и средним пальцами трёт. Как будто его череп раскалывается прямо в этот самый момент, и если он уберёт руку, тот развалится у нас на глазах. – Извините… Я тут кое-что вспомнил… Мне надо… Что надо – не договаривает. Встаёт и, пошатываясь, как пьяный, уходит. – Ох… – выдыхает Катерина. – Не надо. Молчи, – говорю я. – Что – не надо? – изумляется Нина. – Я не тебе. Ты есть будешь? Давай я горячего закажу. – Давай. А что это за дядя? А как его зовут? Это твой друг? Или твой коворкер? – миксуя русские и только-только выученные слова на английском, интересуется моя дочь. – Это… мой начальник. Сергей Зурабович Горозия. – У тебя есть начальник? – разочарованию Нинуськи нет предела. – Пойду всё-таки закажу поесть, – не считаю нужным комментировать очевидное. Всё происходящее кажется сценой из плохого фильма. Насколько велик был риск встретиться вот так, в многомилионном городе? Ноль целый, ноль десятых процента? А вот ведь. Встретились. Так… нелепо. Настолько необратимо. Глупо… Глупо всё. И разговор этот о блудницах – особенно. – … почему ты считаешь, что я должна перед тобой отчитываться обо всех, с кем я сплю? – Чтобы я понял, наконец, какого чёрта происходит! И нахрена тебе это всё? Я тебе зачем, м-м-м, Женя? Ты мазохистка? Нимфоманка? Кто ты? О, да господи! Да… Да! Мазохистка. Да. Нимфоманка! Если моя любовь к нему превратила меня в… это, то да. Почему я соглашалась с ним спать? Потому что даже не доходя до оргазма, я кайфовала, я наслаждалась тем, что он… он со мной. Внутри меня. Как угодно… Потому, что даже ничего мне не давая, он до меня всё-таки снисходил. Тогда мне и этого было достаточно. Теперь? Нет, пожалуй. Как страшно. Страшно потому, что теперь нам определённо не избежать объяснений. Страшно даже просто возвращаться офис, хотя я не знаю, куда он от нас сбежал. Но делать нечего. Работы много. – У себя? – Да. Я киваю и уединяюсь в своем кабинете. Посчитает нужным – придёт. А если нет? Тоже неплохо. Остаток рабочего дня проходит будто мимо. Я что-то делаю, решаю какие-то чрезвычайно важные задачи, кому-то звоню, а сама не здесь. Убегаю при первой же возможности. Как и всякий другой вечер, вечер пятницы провожу с дочерью. Мы набираем в миску попкорн и, обнявшись, смотрим мультик. Но мы больше не одни. Она – уже не моя тайна. Целую маленькие ручки, щекочу живот. А в затылке стынет, словно он за спиной и на нас пялится. Я то и дело оборачиваюсь, чтобы убедиться – это всё лишь мой страх. О своей беременности я узнала где-то через месяц после того, как Горозию арестовали. Мне было двадцать два. На тот момент я довольно отчётливо понимала, что даже если вывернусь наизнанку, защитить Серго вряд ли смогу, а вот привлечь ненужное внимание к собственной персоне – запросто. Нет, за себя я не боялась. Это было абсолютно лишне лишь по той причине, что меня одну не обыскивали, не вели и ни в чём не подозревали. Но ситуация могла запросто измениться. И тогда бы пострадала уже не я, а Серго. Вот чего я не могла допустить. Потому и не отсвечивала… Также я понимала, что моя беременность от никому не известного человека – тоже риск. Поэтому… Поэтому я сделала то, что должна была. И о чём даже сейчас не жалею. В тот период Дорошев переживал любовную драму. Его бросил мужчина, с которым он тайком поддерживал отношения на протяжении последних нескольких лет. Желая залечить душевные раны, Серёга проявил неосторожность. Хотя со дня нашей первой встречи он был очень осторожным. А тут… Подцепил по пьяни какого-то парня в клубе, не проверив, что тот за фрукт. Конечно же на следующий день забыл о нём и думать, а тот, мудак такой, оказался шибко злопамятным. Стал на каждом углу болтать, что Серёга – гей. Ко всем переживаниям Дорошева прибавилось еще одно – страх, что правда о его ориентации всплывёт наружу. Ситуацию нужно было срочно спасать. – Мы должны пожениться. – Чего? – Мы должны пожениться, – сказала я, старательно обходя лужи. – Сам подумай. Я беременна, ты погорел по полной. Лично я уверена, что отчим с меня не слезет, пока не выяснит, от кого я залетела. Да и твой папенька вряд ли проигнорирует сплетни… Даже думать не хочу, что будет, когда они до него дойдут. – Будет конец света, – Сергей спрятал лицо в ладонях. – Вот именно. Как сделать так, чтобы от нас отстали? Пожениться. Ты только представь, как мы приходим за ручку к родителям и говорим, мол, дорогие, у нас для вас отличные новости! Мы решили пожениться. А восемь месяцев спустя – вот вам внук. Уверена, возможность породниться приведёт наших стариков в полнейший восторг. И, кстати, закроет рты всем недоброжелателям. Дорошев завис, обдумывая мои слова. – Чёрт, мне двадцать два. Какой из меня отец? – Я не прошу тебя становиться отцом в полном смысле этого слова. После того, как ребёнок родится, мы можем развестись. Тут как раз возраст нам на руку. Никто не ждёт, что ранний брак продержится долго. Ну? Решайся. Ты – моя единственная надежда. А я – твоя, – нескромно напомнила. – Ну… не знаю. – Да это же просто идеальный план! Ты только представь, какая я классная ширма? Ни пилить тебя не буду, ни ругать. Мы же лучшие друзья, Серый! Это будет идеальный брак. И я его убедила. Кстати, развелись мы только через четыре года. Сразу после того, как отпраздновали очередной день рождения дочери. Несмотря на все свои страхи, из Дорошева вышел отличный… ну, ладно, не отец (Нино даже папой его не звала), но… надёжный старший товарищ. Родители недоумевали, почему она родного отца «Селый» зовёт, а мы говорили – так ведь за взрослыми повторяет, привыкла. Со временем наши родители несколько примирились с ситуацией. Ну, Серый и Серый. Подумаешь! Главное, род продолжен. И галочка в нужном месте стоит. Я же радовалась, что у Нины не будет диссонанса, когда её настоящий отец появится на горизонте. Если он появится… Как вы понимаете, я не знала, сколько времени Горозия проведёт за решеткой. Не знала, каким человеком его сделает тюрьма, можно ли ему будет доверить ребёнка и так далее, и так далее… Также я вполне реально рассматривала вариант, при котором он бы вообще никогда не узнал о дочери. А Нина – о нём. Хотя, конечно, мне хотелось верить в лучшее. И изначально я умолчала о своей беременности лишь для того, чтобы не усугубить для Горозии ситуацию ещё больше осознанием масштабов того, чего он ещё лишится. Даже тогда… Даже тогда я действовала в его интересах. И вот куда мы пришли. Что теперь будет? Не знаю. Мне страшно. Он зол и абсолютно непредсказуем. Хотя, с другой стороны, разве он не может не понимать, что я молчала ради его же блага? Что бы он чувствовал, зная, что где-то там родилась его дочь, что она растёт, прибавляет в весе, меняет платьица, которые он не видит? А то, что я могла бы вообще ничего ему о ней не сказать, усомнись в его адекватности, так это что? Разве сам бы он поступил иначе? Я действовала в интересах Нино. Вот и всё. Ничего не сказала, потому, что для начала мне важно было убедиться, что он стабилен. Что тюрьма не превратила его в маньяка, потому как, извините, все мы в курсе, как ломают людей на зоне. Сама бы я, возможно, стерпела бы всё. Но благополучие дочери для меня в абсолютном приоритете. Моя любовь к Серго породила любовь ещё больших масштабов. Любовь к его ребёнку. Я ни за что никогда и никому не позволила бы Нину обидеть. Даже Серго. Тем более – ему. Не то чтобы я в самом деле думаю, что он на это способен… Я уже одним глазом дремлю, когда мне в «Телеграмм» приходит сообщение с незнакомого номера. Там ничего нет. Просто дата, время и адрес. Но мне и не нужно лишних разъяснений. Я знаю, кто это. И чего он хочет. Глава 16 Серго Какое-то время я, не находя себе места, брожу по улицам. Не знаю, как при этом выгляжу, но обычно равнодушные до других люди шарахаются от меня, как от чумы. И по-хорошему мне следует как-то взять себя в руки. Другое дело, что я не совсем понимаю – как. За свою жизнь я несколько раз серьёзно обжигался, но с предательством таких масштабов никогда не сталкивался. И вот теперь я даже себе не могу ответить, что же шокирует меня в большей степени. Сам факт, что Воскресенская родила от меня дочь и скрыла это, или внезапное осознание того, как глубоко и безоглядно было моё доверие к этой женщине несмотря на все видимые сомнения, которым я поддавался, как теперь становится понятно, для галочки. Как я ей доверял… Падаю на скамейку. Устремляю взгляд под ноги. По вымощенной брусчаткой дорожке скользят причудливые тени. Это ветер лениво колышет густые кроны старых клёнов. Если думать только об этом, наверное, можно забыть, что где-то в паре кварталов отсюда она. Та, кого мне собственными руками придушить хочется. А пока ничего не получается, я задыхаюсь сам, ведь петля, в которую сплелись мои чувства, с каждой секундой всё сильней затягивается на моём горле. Нино… Ей хватило наглости назвать мою дочь Нино. В честь моей матери, тут и к бабке ходить не надо. Глупая. Ну какая же глупая! Так подставляться. Хотя чего это я? Видно же, что она всё как следует просчитала. Даже замуж вышла. Чтобы не только я, вообще никто не узнал, от кого она родила. Ага… А потом, как маньячка, что намеренно оставляет следы на месте преступления, взяла и навесила на девчонку кричащую вывеску с именем. Интересно, а «тоже Сергей» в курсе, что он рогатый? Невыносимо хочется курить, но у меня нет сигарет. Растерянно хлопаю по карманам и, закономерно ничего там не обнаружив, откидываюсь на спинку. Я и раньше не понимал, что Воскресенской двигало, а теперь… Теперь мой мозг просто взрывается. От этого грёбаного непонимания, от миллионов вопросов, что теснятся в внутри. От пустоты, в которой нет ответов.