Женька бросает на меня короткий взгляд, накрывает записку стопкой документов и незаметно для чужих глаз кивает. Я успеваю заметить, как розовеют её щёки, прежде чем выхожу. Напряжение последних дней невыносимо. Мои нервы натянуты до предела, чувства обострены. Я не нахожу себе места, как учуявшая кровь акула. Мне нужно отвлечься, чтобы не наломать дров, бросившись в атаку фальстартом. В это мире существует лишь один человек, способный меня отвлечь… Один человек, любовь к которому может заткнуть пасть моей сорвавшейся с цепи ненависти. – Привет. – Привет. – Женька шагает через порог и, вскинув бровь, шутливо интересуется: – Обыски будут? – Нет, – целую её. – Нет… Нет, господи. Я никому, так как ей, не верю. Я даже себе не верю так, как ей. – Что-то случилось? – как всегда тонко чувствует моё настроение Воскресенская. – Нет. Просто я… – слова какого-то хрена застревают в горле. И я вдруг понимаю, что признаться в чём-то себе всё же гораздо сложнее, чем вслух. – Я соскучился. Сними это чёртов пиджак… – На улице холодно. Да, я успел это оценить, целуя её озябшие щёки, но здесь-то тепло, а у меня слишком сильно дрожат руки и раздеть её самому нет никакой возможности. – А Нина с кем? Это ничего, что ты ушла? – тащу вверх свитерок. – Нет, – прерывисто выдыхает Женька. – Её Дорошев заберёт с танцев. Я договорилась… Ой, что ты делаешь? Больно ведь! – Ч-черт. Извини. – Я не рассчитал силу, наматывая на кулак её волосы. – Мне не очень нравится, что он крутится возле моей дочери. – Эй… – Женька широко распахивает глаза. – Ты чего? Угу. Чего-то… зверь во мне просыпается. Собственник. И понимаю ведь, что неправильно это всё. И что мне его никогда не отблагодарить за всё, что он сделал. Но всё равно эмоции глушат разум. Они мои… Она. Моя. В сторону летит Женькин свитерок. Смыкаю зубы на соске поверх лифчика. Жадно шарю руками по телу. Мало, мне так дьявольски мало! Я бы, если б мог, ей под кожу пробрался… Глядишь, так бы попустило. – Ничего. Не бери в голову. Ты такая красивая… Женька откидывает голову и, не скрывая своего довольства, смеётся. – Оно вот-вот случится, да? – Не понимаю, о чём ты, – подталкиваю её к кровати. – А я до сих пор не знаю, что брать. – Что брать? – переспрашиваю, окончательно осипнув, и поворачиваю Женьку к себе спиной. Расстегиваю застежку на лифчике. Зачем только натянула? В поддержке то, что есть, не нуждается, а мне – морока… Ну да ладно. Я всё равно безошибочно нахожу соски и синхронно зажимаю их между пальцами. Женька всхлипывает и мартовской кошкой гнёт спину. Её маленькая попка с силой прижимается к моему стояку. – Не знаю… – хнычет она. – Смотря куда мы с тобой поедем. Я дёргаю вниз язычок молнии на её брюках. Те падают к её ногам. От всего происходящего веет совсем уж артхаусной эротикой. И картинка настолько меня поглощает, что аудиоряд как будто бы отстаёт. Её слова доходят не сразу. Ч-чёрт. Она же в самом деле не в курсе моих планов. И, несмотря на это, всё равно готова последовать за мной, куда ни позову. В глазах темнеет. Нужно, наверное, объясниться. Сказать, что нам не нужно никуда убегать. Что всё может быть как было… Мне дали в кои веки гарантии. Но как-то вдруг становится не до слов. Подталкиваю Женьку к кровати. Забираюсь сверху, накрывая своим огромным телом её – маленькое и хрупкое. Этот контраст уже не в первый раз сводит меня с ума. Наши пропорции во всём несопоставимы. Во всём, кроме силы духа. И масштаба личности. Тут я ей, боюсь, даже уступить. Ох, как же меня кроет… Веду дрожащими пальцами по бороздке между ягодиц. Ниже… Женька позволяет мне всё, и эта отзывчивость, это доверие взрывают голову. Не то что бы я думал, что между нами могут возникнуть какие-то идиотские табу… Я настолько её люблю, настолько перед ней благоговею, что… не знаю. Им просто нет места. Останавливает только осознание того, что некоторые моменты требуют большей подготовки. А на неё сейчас у меня просто нет сил. Поэтому я опускаюсь чуть ниже и погружаюсь в Женьку уже проверенным безболезненным способом. Нам обоим хватает пары минут, чтобы забиться в судорогах мощнейшего оргазма. Наваливаюсь на неё сверху, машинально подаваясь бёдрами снова и снова. Женька смеётся: – Ты меня задушишь… Откуда-то нахожу в себе силы. Приподнимаюсь, опираясь на локоть, и принимаюсь слизывать языком покрывающую её спину испарину. Поверить не могу, что скоро я смогу быть с ней столько, сколько будет душе угодно. Женькин телефон звонит, когда я завожусь по второму кругу. – Погоди, – смеётся она. – Дай хоть посмотрю, кто звонит… – Забей. – Не могу. Я же мать… Мать, да. Мать моего ребёнка. Моя женщина. – Только быстро. – А… Это Дорошев. Да, Серёж… Как – забрали? Кто?! – Женька откатывается в сторону и подрывается с кровати прежде, чем я успеваю перехватить её руку. – Какой, мать его, дедушка? Воскресенский? Какого чёрта? Он никогда Нино прежде не забирал. Дай, пожалуйста, трубку Ирине Васильевне! Я всё же нагоняю Женьку где-то посреди этого испуганного диалога. Обнимаю, заставив остановиться. Прижимаю к груди и заставляю посмотреть на себя. – Что случилось? – спрашиваю, хотя в глубине души и так прекрасно всё понимаю. – Воскресенский забрал Нино из студии… – Что ты делаешь? – Звоню ему! – Постой. Не надо… Прежде нужно всё хорошенько обдумать. Я так понимаю, что раньше он ничего подобного не делал? – мои мысли скачут, тревога растёт, ширится в груди, едва не ломая ребра. – Нет, конечно! Почему, по-твоему, я так напугана?! – Погоди… Дай сообразить. – Я с остервенением тру лицо в попытке понять, где тонкое всё же прорвалось. Мысли, рождающиеся в голове, одна другой хуже. Я не хочу верить, что произошедшее нынче – театр, призванный усыпить мою бдительность. Нет, такого просто не может быть. Женька не может быть в это замешана. Или… – Насколько Дорошев в курсе нашей истории? – На что ты намекаешь? – Женька дрожит, в её бездонных глазах плещется ничем не прикрытый ужас. – Пока ни на что. – Черта с два! Ты думаешь, он нас сдал. Так вот знаешь, что я тебе скажу?! Забудь об этом! – Женя… Она вырывает своё запястье из захвата моей руки и утыкается в телефон. – Нет-нет, это какая-то ошибка. Отец не может обидеть Нино. Ведь она его внучка… Да, не родная, но… Папа?! Привет. Мне тут сказали, что ты забрал Нинуську… Кого тебе дать? – Женька бледнеет до синевы. Поднимает огромные, переполненные ужасом глазищи и медленно отрывает от уха трубку, чтобы тут же передать её мне. – Да! – Серёженька… Сколько лет, сколько зим! А это Воскресенский, знаешь ли. Всё руки не доходили с тобой связаться. А тут повод такой… Он ещё что-то говорит. Впрочем, это необязательно. Я и так понимаю, какие будут условия. Надо же… Я просчитывал в голове тысячи вариантов развития событий, но не учёл одного. И теперь уже похрен, на чём мы погорели. Подозреваю, дело всё же в концерте. Не стоило мне там светиться. Ой, не стоило. Но что уж теперь? Я тянусь к брюкам. Достаю телефон. – П-постой! К-куда т-ты звонишь? Чего х-хотел Воскресенский? – Он хотел, чтобы я дал задний ход. – И… что? Т-ты же сделаешь это? – Женька всхлипывает и хватает меня за руку, вряд ли замечая, как её ногти впиваются в мою плоть. – Нет. – Нет… – повторяет она безжизненно. Закрывает глаза, делает вдох и обрушивается на меня со всей живущей в ней силой: – Как – «нет»?! Как – «нет», господи?! Неужели месть для тебя важней? Важней родной дочери?! Ладно – я… Чёрт с ним! Я… уже привыкла, что ничего не стою… не значу. Но Нина! Она же… она… маленькая. Она ни в чём не виновата. Ни в чём! У неё глаза твои… К-как т-ты можешь? Как ты можешь… Что же ты за ч-чудовище? Почему я тебя люблю?! Так люблю… Я сильный тренированный мужик. Но даже мне далеко не сразу удаётся с ней справиться. Приходится даже прибегнуть к запрещённым приёмам. Дергаю её на себя, и, зафиксировав по рукам и ногам, рычу в ухо: – Ты не понимаешь. Этот процесс не остановить. Машина уже запущена. Я не могу, слышишь? Я не могу провернуть фарш назад. Но если ты мне доверишься, если ты не будешь мешать, я вывернусь наизнанку и её выдерну… Слышишь? Просто поверь мне. Пожалуйста, Женя… Просто ещё один раз мне поверь. – Она всё, ч-что у меня есть, – шепчет Женька, слизывая с губ солёные слёзы. И я понимаю, что впервые вижу, как она плачет. – Нет… У тебя ещё есть я. Да, не такая уж ценность, но… – Серго… – Просто доверься мне, хорошо? Я знаю, что делаю. – Она смотрит на меня и не говорит ни «да», ни «нет». А между тем время безвозвратно уходит. – Ладно, – наконец срывается с её губ. – Отлично, – я хватаюсь за телефон с новенькой неиспользованной симкой, купленной как раз для такого случая. И пока в трубке слышны лишь гудки, разъясняю раз и навсегда: – Кстати, Жень… А с чего ты взяла, что ни черта для меня не значишь? Я с ума по тебе схожу. Ух ты ж чёрт! Алло… Дмитрий Семёнович, у нас тут непредвиденные обстоятельства нарисовались… Неплохо бы поторопиться с отмашкой. Глава 25 Евгения Определённо Горозия откуда-то знает, что мне сказать, дабы привести в чувство. Он в пару касаний исцеляет застарелые раны. Снимает с них струпья, выпускает копившийся годами гной и тут же щедро плещет антисептиком.