– Может потому, что даже спустя все это время мне так и не удалось понять, как ты могла на это пойти? – Как? Не знаю. Может всё дело в том, что он попросил об этом именно меня? Не зама своего, с которым он семь лет проработал, не собственного помощника… Он… доверился мне, понимаешь? – Что ж ты за дура, Женька? Он просто понимал, что ты – единственная сотрудница офиса, которую никто не стал бы шмонать. – Хорошо. Твоя взяла. Я дура. Теперь мы можем закрыть тему? Давай сядем на веранде. Ужасно хочется есть. – Да постой ты! А если он виноват? Ты об этом не думала? – Ну, виноват и виноват. Для меня это не имеет значения. Как будто ты не в курсе, что там все не без греха. – Это может быть опасно! Для тебя. Для Нины, в конце концов! Я волнуюсь. – Не понимаю, каким образом. Всё уже позади. – Вот только не надо! Ты лучше меня понимаешь, что самое интересное только начинается. Горозия не из тех, кто позволит собой вертеть. То, что сейчас он подыгрывает ребятам вроде твоего папеньки, не означает, что параллельно он не готовит план, как поскорее от этого влияния избавиться. Дорошев так близок к истине, что с моих губ срывается испуганный смешок: – Кажется, кто-то смотрит слишком много голливудских фильмов. – Я волнуюсь о тебе! – орёт обычно спокойный Дорошев. Откидывает упавшие на лоб волосы. – Чёрт… Я боюсь, что он использует тебя. Боюсь, наговорит с три короба, наобещает… И сольётся. – Я рада, что ты обо мне беспокоишься. Это правда ужасно трогательно. Но я ж не идиотка, Серёж… Я… Всё понимаю. – А толку? – вздыхает Дорошев и, слегка меня приобняв, утыкается лбом мне в висок. Самое смешное, что он, вероятно, прав. – Всё без толку, – вымученно улыбаюсь я. – Давай уже поедим, ты же слышал – совещание в два. Не думаю, что Сергей Зурабович обрадуется, если мы опоздаем. Сергей невесело ухмыляется. Бросает на меня очередной задумчивый взгляд и вдруг заявляет: – А может, твоя возьмёт. Он тебя ко мне ревновал сто пудово. – Да ну тебя! – я отмахиваюсь и мы, наконец, поднимаемся на открытую веранду нашего любимого ресторанчика. А там уже полно народу. Обслуживание, как всегда, безупречно, но заказ приходится подождать чуть дольше. В итоге в офис мы опаздываем аж на целых семь минут. Подхихикивая, как нашкодившие первоклассники, выкатываемся из лифта и сталкиваемся в коридоре с начальством. Очень недовольным, надо сказать, начальством. – Жду вас в совещательной. – Отлично, я только захвачу свой комплект документов. Совещание решаем провести в самом тесном кругу. Я думала, за шесть лет простоя Горозия заржавеет. Прикидывала в уме, сколько ему потребуется времени, чтобы заново влиться в работу и… прогадала. Шестерёнки в его мозгу крутятся со всё той же нечеловеческой скоростью. Минут через сорок я понимаю, что Сергей Зурабович ориентируется в порученном ему деле едва ли не наравне со мной. А ведь я этому проекту посвятила последние полгода жизни! Сказать, что я впечатлена, – это ни черта, мать его, не сказать. Я как дура млею от того, что он такой… Я как полная идиотка млею. – Думаю, на сегодня достаточно. Главное я для себя понял из отчетов. – М-м-м… Надо полагать, они вас устроили? – спрашиваю, прежде чем понимаю, что это может прозвучать так, будто я напрашиваюсь на комплимент. Горозия, что уже привстал, чтобы выйти из-за стола, застывает, придерживаясь рукой за спинку кресла. Большой опыт актёрской игры позволяет мне сделать вид, будто меня в его внимании абсолютно ничего не стесняет. Смотрю на него, не мигая. Сергей Зурабович морщит нос. – Неплохо. Хотя мы уже имеем возможность наблюдать, что оценка некоторых рисков была ошибочной. Я подхватываюсь: – Только потому, что никто не мог предугадать, что изменения в экономике будут настолько глобальными! История не знала подобных рыночных тенденций. Я не могла вычислить те факторы неопределённости, которых раньше не существовало. Да и никто бы не смог. Также не было никаких поводов думать, что инфляция достигнет настолько диких масштабов. Мы даже сейчас доподлинно не понимаем, где её дно. – Мне обидно почти до слёз, но мой голос звучит на удивление ровно, где-то даже скучно и монотонно, будто меня ужасно достало разжёвывать настолько очевидные истины. – Воу, Евгения Александровна… Я ни в коем случае не пытаюсь принизить результаты вашего труда. Я только говорю, что в нынешней ситуации придётся делать поправку на некоторые моменты, – поясняет Горозия. Обводит глазами зал и отпускает собравшихся незатейливым: – Можете быть свободны. Я принимаюсь сгребать в папку разложенные на столе бумажки. Впопыхах роняю ручку, наклоняюсь, чтобы её поднять. Пока вожусь, переговорная пустеет. В ней остаёмся я и Горозия. – Признаться, я удивлен. Сколько у вас было времени, чтобы сделать этот анализ? – По три месяца на каждый банк. Первый занимался ЦБ, к его отчётности я не имею отношения. – Это я понял. По почерку. – Ясно. – Хватаю злосчастные бумаги, встаю. Задерживаться здесь и дальше нет никаких причин. – Видно, не зря мы пахали целыми днями без выходных. Ко мне ещё есть вопросы? – Угу… Что заставляет молодую женщину корпеть над всякими глупыми бумажками вместо того, чтобы заниматься более подходящими ей по возрасту и статусу делами? – Что в вашем понимании – подходящие дела? – Ну не знаю даже. Например, ты могла бы заняться личной жизнью. Выйти замуж, родить ребёнка… Да неужели? Я закусываю изнутри щёку. И изображая искреннее недоумение приподнимаю брови. – А у меня с этим всё нормально, Сергей Зурабович. – Вот как? Значит, ты замужем? Ну, допустим, я разведена. А что тебя так удивляет, Серго? Думаешь, я для этого не вышла рожей? – Нет. Сейчас я в разводе. – Что, и ребёнок есть? – Угу. У меня дочь. Хорошая девочка, души в ней не чаю. Его бесстрастное лицо как будто вытягивается. Сатисфакция, оказывается, пьянящее, абсолютно невообразимое и прекрасное чувство. Пусть и недостойное для любой уважающей себя женщины. Впрочем, меня можно понять. Горозия ведь, наверное, думал, что я по нему до сих пор лью слёзы… Ну или сижу у окошка на попе ровно в ожидании, когда он обратит на меня внимание и бросит, как бродячей псине, очередной объедок со своего со стола в виде быстрого унизительного перепехона, удовольствия от которого столько же, сколько от зубной боли. Кстати, о ней… Интересно, он попросил Анну Витальевну записать его к врачу? А если нет? Как долго он ещё будет терпеть свою боль? Вот что за мужики? Дотянут до последнего, а потом мужественно страдают. Впрочем, какое мне до этого дело? Хочет дождаться, когда разнесёт щёку? Пожалуйста. Сворачиваю нашу беседу и иду прочь. На этот раз Сергей Зурабович меня не останавливает. Понятия не имею, что на него нашло, когда он стал задавать мне все эти вопросы! Это не имеет никакого отношения к работе. Плюс такой интерес могут не понять те, кто нас, безусловно, слушает. С чего бы какому-то хрену с бугра интересоваться моей личной жизнью? Захожу в приёмную, по привычке улыбаюсь секретарше и торопливо, пока Горозия меня не нагнал, направляюсь к себе, когда вспоминаю, что… – Анна Витальевна, запишите, будьте любезны, Сергея Зурабовича к Смоленцеву. У него зуб ноет. А это не лучшим образом сказывается на его нраве, – заговорщицки подмигиваю секретарю. – Конечно. Ко времени будут пожелания? – Нет-нет. И так без очереди в глаза лезем. Пусть Кирилл Викторович сам назначит. Потом только не забудьте скорректировать график Сергея Зурабовича. Оставшись в кабинете одна, закидываю ноги на стол, а затылком упираюсь в довольно-таки удобный подголовник рабочего кресла. «Что, и ребёнок есть?» Усмехаюсь невесело и потерянно, тру пекущие всё сильней глаза. Глава 8 Серго Когда я выхожу из офиса, дождь льёт стеной. Иван, видно насмотревшись каких-то фильмов про крутых бодигардов, распахивает над моей головой зонт, но первый же порыв ветра выворачивает спицы наружу. – Бросай ты эту хрень. Я быстрей добегу, – перекрикиваю шум грозы и дорожного трафика. Иван не то чтобы охотно кивает и отстаёт в попытке спасти свой зонтик. Я же стремительно пересекаю парковку и ныряю в салон авто, где снимаю осточертевший за день галстук, мокрый, напитавшийся влагой пиджак и откидываюсь гудящей головой на подголовник. Только здесь, в монотонном стуке дождя по крыше, в одиночестве салона, пахнущего разогретой кожей и дорогой полиролью, позволяю себе выпустить на волю мысли о Воскресенской. Какого чёрта – о ней? Какого-то чёрта. Не знаю… – …Вот как? Значит, ты замужем? Даже задав свой вопрос, я почему-то оказался совершенно не готовым к ответу: – Нет. Сейчас я в разводе. – Что, и ребёнок есть? – Угу. У меня дочь. Хорошая девочка, души в ней не чаю. Надеюсь, мне удалось скрыть свой шок. Хотя без промахов всё ж не обходится. На кой-то чёрт я прямо дал понять Жене, что не следил за её судьбой, не смотря на то, что у меня была такая возможность, и она прекрасно об этом знает. Почему так? Кто бы мне ответил. Но вообще, если пораскинуть мозгами, вывод напрашивается один: я намеренно избавился от людей, которые теоретически могли бы повлиять на моё душевное равновесие. Чтобы выжить, мне нужно было оставаться максимально собранным и отстранённым. А для этого следовало избавиться от всего, что делало меня уязвимым. Например, от мысли, что где-то там меня любят и ждут. Что где-то там есть та, кто не предаст. Ну и от всего остального сентиментального дерьма вроде этого. Нарушая окутавшую меня тишину, Иван открывает дверь. Тянет сквозняком. Будто опасаясь, что тот внесёт ещё больший хаос в мои и без того хаотично мечущиеся мысли, я машинально вскидываюсь. – Ну и погодка, Сергей Зурабович. Давно у нас такого ливня не было. Как бы не пришлось плыть. – Люблю грозу, – отвечаю, плохо скрывая раздражение, и достаю из кармана телефон, ещё до конца не понимая, на кой чёрт это делаю. – Да. Громыхает – будь здоров. Мазнув фарами по кирпичному боку офиса, машина выезжает со стоянки и плавно вливается в дорожную тянучку. Я делаю глубокий вдох и, открыв «Сафари», вбиваю: «Евгения Воскресенская». У неё не так уж много фото в сети. И большая часть из тех, что есть, – как раз фото с Женькиной свадьбы, опубликованные не где-нибудь, а в одном из самых рейтинговых и пафосных глянцев. Наверное, такого рода публикации – обычная практика у детишек топ-чиновников. Это же круто – впарить свои фото в журнальчик. Но тут я готов поверить, что издание само напросилось. Фотографии и впрямь потрясающие. Женька, может, и худая, как доска, но дизайнерские платья на ней сидят так, что любая модель обзавидуется. На первых двух фото она одна. В подвенечном платье с длинным шлейфом. И менее вычурным нарядом, в который, если верить прессе, Воскресенская переоделась ближе к банкету. А еще на одном фото она с… женихом. Тоже Сергеем, мать его. Ну кто бы мог подумать? Разве это не прекрасно? Кстати, на постановочных фото «тоже Сергей» выглядит гораздо более мужественным, чем в реальности. Они красивая стильная пара. У них счастливые лица… Точнее, у «тоже Сергея». Сама же Воскресенская даже со свадебных фото смотрит так, как будто прямёхонько в мозг заглядывает. Её огромные глаза в макияже кажутся ещё больше. Ещё отстранённее. Довольная же рожа жениха как будто кричит: «Видите? Ви-ди-те? Я получил то, что никто другой бы не смог. Она моя!». Обломись, мальчик. В конце концов, вы расстались.