– Я?! – поразился гений. – Я правая рука?! – Ты. Ты! – Она начала раздражаться. – Ты думаешь, я не слышала, как вы в сочельник перед моей квартирой сговаривались и преступные планы строили? Или забыл? Жорж Данс решительно ничего такого не помнил. Ну, разговаривал он иногда с дядей Гошей о своих делах на лестнице, но чтоб про бомбы – никогда! – Сговаривались, сговаривались! Он тебя просил, чтоб ты ему помог! Говорил, что ты в армии в саперах служил! А раз ты в саперах служил, значит, ты подрывник и есть! Она вдруг поднялась из кресла и пошла на Женю грудью. – Ну, признавайся! Ты покойного подвзорвал и на весь наш дом покушался?! Ты, поганец! Небось денежки-то сполна получил, а делиться не хочешь! Женя отступал, видя перед собой только жирные шевелящиеся губы, покрытые толстым слоем красной краски. – А теперь вот, если не хочешь, чтобы я в милицию пошла и там на тебя заявила, давай мне половину денег, и точка! – Да нет у меня денег! – Куда дел, поганец?! – Нет и не было никогда! Какие бомбы! Сумасшедшая баба! – Я?! – взвизгнула Люба. – Сам такой! Сам сумасшедший! Сам баба! И она ухватила Жоржа Данса за бороду и сильно рванула вниз. Жорж взвыл, слезы потекли у него из глаз, и он двинул кулаком вперед и, кажется, попал, потому что гадалка завизжала и бросилась на него, но бороду не выпустила и стала молотить его свободной рукой. – Ах ты, дерьмо собачье, хрен моржовый! Денег у него нет! Я покажу, как у тебя денег нету! – Пошла вон! Пошла! Вон пошла! – Что?! Что здесь происходит? Дерущиеся не обратили никакого внимания на глас вопиющего в пустыне. Принадлежал он Владлену Филипповичу Красину, который с любопытством заглядывал в квартиру и, увидев свалку, округлил глаза и отскочил обратно на площадку. Жорж Данс выл и пинался, Люба молотила его по спине и дергала за бороду и еще ногой пыталась ударить его по колену. – Чегой-то тута? По лестнице, привлеченная шумом, поспешала ничейная баба Фима в валенках и салопе, и, завидев ее, Владлен Филиппович галантно приподнял свою твердую шляпу, словно повстречался с Фимой на прогулке в скверике. – Ба-а! – закричала баба Фима, заглянув в квартиру гения, и глаза у нее зажглись радостным и хищным кошачьим огнем. – Размахалися! А ну-тка, дай-ко и я поддам! Она ловко подоткнула подол темной юбки в мелкий деревенский цветочек, выставив жилистые ножки в нитяных чулках кисельного цвета, выбрала момент, изловчилась и наподдала по заднице гадалке Любе. – У-у, коровища жирная! – И забежала с другой стороны, чтобы наподдать писателю, но оскорбленная Люба, не ожидавшая нападения сзади, отпустила бороду классика и впилась Фиме в косу. Старуха взвизгнула и повалилась, и Владлен Филиппович вошел в квартиру и покачал головой с осуждением. Тут Женя, метивший в Любу, промахнулся и съездил ему по очкам, и Красин взревел, и вся компания выкатилась на площадку. – Я те покажу, как людей взрывать! – выла Люба. – Я те покажу, как денежки прикарманивать! Снизу бежали какие-то люди, но на них никто не обращал внимания. На пороге стоял Олежка, и вид у него был растерянный. Откуда-то сверху неслись завывания, крики и удары, а также ругань, брань, сквернословия, нецензурщина и звуки сечи. Стены сотрясались. – Господи, – сказала Олимпиада растерянно и выглянула из-за двери, – что происходит?! А мы сидим и ничего не слышим! – Опять твои аборигены подрались, – пояснил Олежка брезгливо и сделал движение, чтобы войти в квартиру. – Я поднялся посмотреть и ушел! Там кошмар просто! Олимпиада вытолкала его из прихожей и выбралась на площадку. На третьем этаже происходило нечто невообразимое. – Господи, – опять пробормотала она и посмотрела на Олежку. Тот покивал, соглашаясь с тем, что ужас что такое происходит, и в это время из квартиры Тихоновой показалась привлеченная шумом Люсинда, а за ней Добровольский, как всегда, невозмутимый. Увидев Люсинду, Олежка разгневался чрезвычайно. – Липа! – воскликнул он, перекрикивая шум сечи. – Липа, я же просил, чтобы ее здесь не было! – Террорист! Бомбист проклятый! – неслось с верхнего этажа. – Весь дом хотел подорвать! Добровольский подвинул Олежку с дороги и пошел было наверх, но тут случилось еще одно невероятное происшествие. Дверь в четвертую по счету квартиру на площадке второго этажа распахнулась, и на пороге возник высокий парень в джинсах и черной майке. Он что-то жевал и щурился на свет. – Что за шум, а драки нет? – Тут он заглянул за перила, смешно задрав голову, и сказал уважительно: – О, и драка есть! – Привет, Володь, – поздоровалась Олимпиада, и Люсинда поздоровалась тоже: – Здорово, Вовчик, чего это тебя не видно давно? – Да продаю я квартиру эту, Люсенька! А что это в нашем богоугодном заведении творится? Тут он увидел Добровольского и протянул: – Здрасти! Вы новый сосед, да? – Да, но только старый. Я уже старый сосед. Добровольский по-старинному поклонился, и Володя посмотрел на него как на сумасшедшего, а потом перевел взгляд на девиц, мол, что это такое за церемониймейстер выискался?! Но разбираться было некогда, потому что бой, кажется, все разгорался и разгорался, и вся компания друг за другом побежала к дерущимся на площадке третьего этажа. Там они сбились в кучу, не соображая, что нужно делать, и только один Добровольский понимал. У него уже был опыт в подобного рода делах. Изловчившись, он выдернул из куча-мала ничейную бабу Фиму и передал ее на попечение неожиданно обретенного соседа Володи. Она лягалась и вырывалась, намереваясь продолжать драку, но Володя не позволял, уворачивался от ее ляганий и хохотал во все горло. Люба не давалась совершенно, и Добровольский вывел за линию огня писателя – схватил его сзади за волосы, собранные в хвост, и оттащил к двери. У того была разбита губа и борода сильно повыдергана. Павел Петрович зачем-то повесил на шею мобильный телефон на длинном шнурке, как это любят студенты и школьники, и теперь мобильник неудобно болтался, цеплялся за дерущихся, но Добровольский его не убирал. Теперь дрались только Люба с плановиком, и Люба одерживала верх. Оттащить их друг от друга никак не получалось. – Брейк! – вдруг гаркнул Добровольский так, что от дальней стены отвалился изрядный пласт штукатурки. – Стоять! Плановика и Любу шатнуло в разные стороны. Красин вытаращил глаза, а гадалка облокотилась о стену и взялась за сердце. – Сил моих нет, – простонала она, обвела всех безумным взором, нашла литератора и из последних сил потянулась, чтобы вцепиться ему в горло, – он дом чуть не подвзорвал!.. В милицию его, в милицию звоните!.. – Да что случилось? – растерянно спросила Люсинда. – Что такое-то? – А то, что он всех взрывал! – крикнула Люба и ткнула в Женю пальцем. – Я сама, сама слыхала! Они возле моей двери сговаривались! Покойник говорит – я тебе денег дам, а ты по адресу доставишь! А этот ему – далеко больно! А покойник – ну, тогда я накину, езжай, сынок, езжай, ты ж, говорит, в армии сапером служил, все понимать должен! А этот хрен кивнул так и пошел, и пошел! Люба перевела дух. Все молчали. – А когда взорвалось, я сопоставила все и поняла – покойник-то бомбы доставлял, а этот помогал ему! А ты думаешь, я дура, что ли?! Когда сначала про саперов разговаривают, а потом в доме взрыв гремит! Это как понимать?! Это только так понимать, что ты и есть бомбист! – Ой, черт побери, – сказал Володя и выпустил ничейную бабку. – Кино про террористов! – Когда вы слышали это, Люба? – спросил Добровольский. – Да откуда ж я запомню?! Только все равно понятно, раз он сапер и тот к нему с порученьями, то ясно, чем он занимался! – Когда? – повторил Добровольский. – Да в сочельник, когда, когда! – То есть еще в прошлом году? – Да как в прошлом-то, когда в этом?! Перед Рождеством, говорю же! – Ах да, – сказал Добровольский. – В этой стране Новый год перед Рождеством! Как же это я забыл? И до сих пор вы не известили власти о своих подозрениях? – Так не было подозрений, пока не бабахнуло! – закричала Люба. – Не было! Это уж когда бабахнуло, я сопоставила! А этот, – и она опять ткнула в Женю, – этот гад ему материал подвозил и готовый продукт увозил! – Да ничего я не делал! – заверещал классик. – Я просто так! Я же не знал! – Так, – сказал Добровольский и мимоходом подумал, что теперь обязательно сойдет с ума. – Какие поручения Племянникова вы выполняли? – Я не выполнял! То есть я выполнял, но это так, несерьезно!.. – Еще раз. Какие поручения Племянникова вы выполняли?