Виктор потер затылок. – Он Танюхе все на стресняке выложил. От того, что с ним случилось, совсем голову потерял, поэтому и выболтал что не надо. Весь следующий день парень проспал, потом сообразил, что глупость сморозил, и по-тихому удрал. Вылез в окно, и тю-тю! – Случилось все это в начале девяностых, – вздохнула Таня, – мы Владимира искать не стали, хоть он нас и обокрал! – Да ну? – возмутился Константин Львович. – Деньги унес? Виктор махнул рукой. – Я в тот день рано уехал, мы тогда только думали ферму поднимать. В банк отправился разведать про кредит. А Таня по хозяйству хлопотала. Она гостя завтраком накормила, сказала: – Отдохни немного, часа через два вернусь. И отправилась сначала к курам, потом кролики заботы потребовали, теплицу пошла проверить. А когда прибежала домой, Владимира не было, исчезли мои джинсы новые, рубашка, куртка, ботинки и трусы с носками до кучи. – Из шкафа коробка пропала, – вздохнула Таня, – моя нычка. Собирала на новую стиральную машину. Там уже почти вся сумма лежала. Совсем чуть подкопить осталось. Прямо так гадко стало! Денег жалко, но если кто попал в сложные обстоятельства, я всегда поделюсь. Ты попроси, я дам. Пока в теплице работала, думала: надо Владимиру брюки найти, рубашку, обувь. У Виктора размер сорок шесть, ну да велико не мало, газетку в носок засуну. Я бы ему все подарила, голого не отпустила. Ну зачем воровать? Виктор скривился. – Вечером выяснилось: врун Владимир, да еще какой! Когда стемнело, к Танюхе пришла Лизка Вергасова. Прямо леопард, а не баба! Вся в синячищах, попросила: – Танюш, дай примочку, мне на работу в среду, может, хоть на лице пятна исчезнут. – Я просто ахнула! – воскликнула Татьяна. – Спрашиваю: «Кто тебя так?» Лиза отвечает: «Паша побил». Я удивилась: «Он никогда не рукоприкладствовал». Лизавета захихикала и рассказала противную историю. Ее муж работал водителем на инкассаторской машине. Ему было положено оружие. Уходит на сутки, потом двое дома. Вчера Лиза мужа на службу проводила, по хозяйству крутиться стала. Ближе к полднику в дом постучал мужчина, молодой, симпатичный, дорогу спросил на Черкапово, заблудился он. Лизка ему все объяснила, он попить попросил… Ну и оказались они в бане. Хозяйка там стол накрыла… Дальше рассказывать не стану, сами понимаете, чем они занимались. Вечер наступил, а они все веселятся, натешиться не могут! И вдруг вваливается в баню Паша! Никогда он во время работы домой не заезжал, да и запрещено это инструкцией. А тут! Появился в самый сладкий момент! Мужик в окно! Голый! Труселя не успел схватить! Пашка пистолет достал и ну в огород палить! А потом Лизке лещей надавал. – Владимир сказку про кладбище придумал, – покачал головой Виктор, – врун! И вор! Любитель к чужим женам под юбку залезть. Короче, дерьмо, а не мужик! – Мы живехонько сообразили, – продолжала Таня, – что никакого кладбища нет. Владимир у нас дома ночевал, обстановку видел, понял: живем не бедно, коробку в шкафу нашел. А ну как наведет на нас грабителей? – Я ставни на окна навесил, – объяснил Витя, – замки врезал крепкие, щеколды приколотил. Таня допила чай. – Все случилось давно, Федя маленьким был. Мы с мужем посетовали и стали жить, как раньше. Время быстро мчится, Феде стукнуло двенадцать. И в мальчика словно бес вселился. Виктор же высказался резко: – Он вообще от рук отбился. В дневнике одни «неуды» и замечания. Придет из школы домой, пожрет, и нет его! Задания не делает, учителя на него жалуются. Друзей нашел себе под стать! Одноклассников-хулиганов Ленку и Пашку. У Кисуниной мать дальнобойщиков обслуживала, тем и жила. На дочь внимания не обращала, та творила что хотела. Намажется так, что страх смотреть, юбку нацепит, которая, прости господи, ничего не прикрывает, и чешет в Монькино на танцульки. Одевалась она хорошо, вещи были новые. Где их брала? Воровала, наверное. Я Федьке конкретно сказал: – Кисунина гулящая, она тебе не подруга. Ни-ни с ней! Сифилис подцепишь. Так парень истерику закатил: – Не смей указывать, с кем мне общаться. Я уже взрослый. Виктор сдвинул брови. – Вона как! Пришлось его выдрать. И конкретно заявить: еще раз увижу, что с малолетней проституткой шатаешься, так наподдам, что месяц не сядешь. И забудь про Окошина! Еще тот урод! Хам, грубиян, матерится постоянно. Почему тебя на дерьмо тянет? На Трошину посмотри! Девочка – чемпионка, ее в любой институт сразу возьмут. А тебя, дурака, куда пристроить? – Федор отцу скандал закатил, – перебила мужа Таня. – Орал про насилие над его личностью. Потом поутих, но продолжил хамить, с издевкой произнес: – А с кого мне пример брать? С родителей? Ну супер. Всю жизнь в коровьем дерьме жить не хочу! И денег у меня побольше, чем у вас, будет! Чтобы богатым стать, учиться не надо! И сбежал из дома. Витя разозлился, крикнул ему в спину: – Надоел ты мне до смерти! Домой не возвращайся! Федя обернулся: – А ты, когда с голоду подыхать будешь, ко мне не обращайся. Да, у меня появятся миллиарды. Но тебе ничего не отвалится. Вы мне не родные родители, а тетка и дядька. Я усыновленный! Таня поежилась. – После обеда я поехала в Горяево. Сейчас от него ничего не осталось, несколько домов только. А в тот год, когда с Федей беда приключилась, Горяево было поселком. Там больница работала, торговый центр, еще несколько магазинов. Автобус от нас к ним ходил. Прикатила я на центральную площадь, иду, по сторонам гляжу. И вдруг… В окно кафе вижу Федю с каким-то мужчиной, тот сидел спиной ко мне, но понятно было, что взрослый. Таня заправила за ухо прядь волос. – По телику всегда страсти-мордасти показывают, нет у журналистов хороших новостей. А в тот год постоянно про педофилов вещали, как они детей заманивают. Кому игрушку дадут, кому деньги. И вдруг я вижу, что незнакомец моему сыну купюру протягивает, сто долларов вроде. Я не постеснялась, вошла в зал, схватила Федьку за плечо. – Отдай ему валюту и поехали домой. Федя мою руку сбросил, выругался, потом отбрил: – Меня отец на …. послал. Не вернусь. Мужчина же тихо сказал: – Не волнуйтесь. Ничего плохого я не делаю. У меня мать больная, живет тут неподалеку. Езжу каждый день на работу, нужен человек, который матери принесет воды из колодца, сбегает в магазин, дров наколет, печь растопит. Федор согласился помочь, а любой труд надо оплачивать. Я ему в ответ: – Федору учиться нужно, а не в сиделки к старухе наниматься. Что за идея школьника нанимать? Идите к взрослым, тут многие согласятся. Я видела, сколько вы мальчику дали! Разве за доставку воды столько платят? Он криво улыбнулся и прищурился. Меня как спицей в бок ткнули. – Вы Владимир? Мужик удивился. – Да. Мы знакомы? Ну и я выступила: – Очень даже хорошо. Помню, как голый парень в наш дом ввалился, а наутро сбежал, вещи и деньги спер. Владимиром он назвался. Федя заморгал, а тот, кого я обвинила, спокойно так возразил: – Владимиром в России зовут и звали многих. Владимир Ленин, Владимир Маяковский, князь Владимир, есть город Владимир. И… Он по сторонам огляделся, потом громко сказал: – Товарищи, мы тут поспорили, сколько сейчас в кафе сидит людей по имени Владимир? Сделайте одолжение, поднимите руки, а я вам мороженое куплю. Трое отозвались, два мальчика и дед. – Может, это они вас обокрали? – ухмыльнулся мужик. И опять у него один глаз прикрылся. Я смотрю на спутника Феди. Он старше того, кого я в дом пустила, ну так и лет много прошло, поэтому у него седина пробилась. У «могильщика» волосы до плеч были, борода, и он был тощий, как дистрофик. Сейчас напротив меня сидел крепкий мужик, не доходяга. На голове «ежик», бороды нет. Одет просто, похоже, он на рынке отоваривается, но чисто, пахнет одеколоном. А я, если уж честно, подзабыла морду вора, да и не рассмотрела ее как следует, тогда вся она заросшая была. Вот глаза его видела, запомнила странную манеру щуриться. Дядька спокойно объяснил: – Живу в Горяеве недавно, вас никогда не видел. И вы со мной не знакомы, в противном случае знали бы, что я никогда не трону чужих вещей и денег. Из простой брезгливости. И чем дольше он пел, тем отчетливее я понимала: врет! Брешет! Это его я пожалела, в дом пустила. И что делать? Потребовать деньги назад? Их давно инфляция сожрала, на ту сумму не то что стиральную машину, кофемолку нынче не купишь. Бежать в милицию? И как я докажу, что он вор? Сказать дежурному: «Сердцем чую, Владимир у нас дома разбойничал более десяти лет назад». Ха! Представьте, что я в ответ услышу. Я к Феде повернулась, а стул пустой! Не заметила, как мальчик удрал. Столик стоял у окна, оно было открыто. Сын, наверное, решил, что я его за руку схвачу, к выходу потащу… И сбежал. Глава двадцать пятая Таня опустила голову. – Я ушла. Федя ночевать не явился. Виктор рассердился… – А кто б обрадовался! – вспыхнул муж. – Жена в слезы, я сказал ей: «Успокойся. Все подростки из дома удирают, возраст тупой, гонора на трех телегах не увезти, а уму в спичечном коробке просторно. Жрать захочет, примчится». – На второй день отсутствия Феди я побежала в милицию, – продолжала Татьяна. – Там от меня отмахнулись: да вернется школьник. Но я скандал закатила, все зашевелились. Классная руководительница к нам домой приперлась, закудахтала: «Ну и дети пошли, одно горе от них, мы такими не были. Родители виноваты, не наказывают. Я вот отца боялась, знала, что ремня получу, поэтому прекрасным человеком стала, всем примером». – Я заткнул ее, – пробурчал Виктор, – спросил: «Чего пришли? Объяснить, что я плохой отец, или помочь решили? Как педагог чего подсказать можете? Если ничего, то валите отсюда». Она аж передернулась и завизжала: – Федор ваш, Лена Кисунина, Паша Окошин – одна компания. Хулиганы, учатся через пень колоду. И все пропали в один день. Определенно пакость затеяли. Поговорите с родителями друзей своего сына непутевого. И ушла. Я пошел к матери Кисуниной. Та с каким-то мужиком водку жрала, в избе грязь, у меня в свинарнике намного чище. Отправился к Павлу, открыла его бабка, только спросил у нее: – Не знаете, куда Паша подевался? Может, он дома? Вернулся?