Старуха как заорет: – Убег! … И хорошо! Надоел хуже чумы! Хоть бы навсегда пропал. От него в доме все стонали, никому из других детей житья не давал. И дверь перед моим носом захлопнула. Что делать? Стал у себя в селе соседей обходить, кланяться: «Люди добрые, Федя наш исчез, помогите его найти». Слава богу, многие откликнулись. Мы сначала берег реки прочесали, думали, вдруг одежда где лежит. Потом в лес подались. Пять дней ходили в разных направлениях, но никого не нашли. Вот тогда я решил изучить страшное место, все знают, что там ученые делали атомную бомбу. До того как москвичи в том лесу обосновались, деревья были пышные, зеленые. А как там физики-химики объявились, хана всему пришла. Елки пожелтели, иглы сбросили. Ученые эти к нам ходили за покупками. Мужики все лысые, в очках, тощие. Бабы страшные, с виду они все, как одна, нездоровые. Я жене велел: – Не вздумай в тех краях землянику собирать, она радиоактивная. – Да я и сама туда ходить не собиралась, – перебила его Таня, – уж не дура. Петька Морозов с Валькой потопали за ягодами, притащили полные ведра, над нами ржали: «Трусы. Гляньте, сколько мы набрали!» А дальше что? У Морозовых рак. И у него, и у нее. Петя раньше заболел, через месяц после того, как в том лесу походил. И полгода не прожил, умер. Валентина мужа похоронила и сама с опухолью слегла. – После их смерти никто из наших и близко к проклятому лесу не совался, – не дал жене договорить Виктор, – все знают: ели там короед пожрал, а он на радиоактивность несется, питается ею. Я искоса посмотрела на Энтина. Константин Львович сидел молча, он не стал объяснять Кругловым, что атомную бомбу в лаборатории не делают. Если селяне уверены, что «короед на радиоактивность несется, питается ею», то их не переубедишь. – И дети в ту сторону даже не смотрели, – говорил тем временем Витя. – После того как у Нины сын умер, – уточнила Таня, – тринадцать Косте исполнилось. Парень был похуже Окошина и Кисуниной, просто бандит, никто ему не указ. Он в проклятый лес бегал, грибы там собирал, жарил на костре, ел. И заболел. В нашей больнице не поняли, что с ним, а когда врачам сказали, как Костя себя вел, доктор рукой махнул. – Собирайте деньги на похороны. С радиоактивностью не шутят, скоро умрет Константин. Как в воду глядел, и трех месяцев парень не прожил. Жаль его. Да хорошо, что остальные ребята после его похорон перепугались и в лес не совались. – Понимаете, как трудно было народ уговорить в то жуткое место пойти? – спросил Виктор. – А у меня в мозгу птицей мысль билась: «Федька дурак еще хуже Константина. Он мог в проклятый лес попереться, плохо парню стало, лежит где-то». Не сразу я так подумал, а когда все обыскали и никого не нашли. Стал опять нашим в ноги кланяться, помогите, пойдемте в проклятый лес. Все отказались. Делать нечего, я собрался туда один. И тут приходит Степан Грелкин, дачник, у Абрикосовых много лет домик снимал, говорит мне: – Я работал на ликвидации в Чернобыле, давным-давно сына похоронил, машина его задавила. Понимаю, что у тебя на душе творится. Вот, держи. Дал мне пакет, а в нем комбез, маска для лица, шапка, перчатки. Защита, короче. Я удивился. – Откуда это у тебя? Степан пояснил: – После Чернобыля я всегда с собой несколько таких наборов вожу. А ну как рванет АЭС неподалеку, облако попрет. Оденусь, может, в живых останусь. Я с тобой пойду, одному тебе нельзя. И мы с ним пошли в проклятый лес. – А я решила найти Владимира. Сердце подсказывало: он Феде недавно деньги давал, может, чего знает, – прошептала Таня. – В лес меня мужики не взяли, велели дома сидеть. – Точно, – кивнул муж, – толку от тебя! Устанешь быстро, потеряешься. – Да не в этом дело, – усмехнулась Таня, – жена Степана потом мне нашептала, что подслушала разговор Виктора со своим мужем. Мой попросил Степана: «Если Татьяна захочет идти с нами, я промолчу, а ты гони ее в шею! Вдруг наткнемся на тело Феди, не хочу, чтобы жена мертвого сына видела». Грелкин сказал: – Не хорони ребенка раньше времени, мы спасем мальчика. А Витя в ответ: – Нет. Много времени прошло. Если я бабе велю дома сидеть, Танюха потом мне не простит, что не она Федю обнаружила. Знаю ее прекрасно, начнет плакать, твердить: «Вот пошла бы я с вами и спасла сына». А раз я молчал и вроде не возражал против ее участия, да ты запретил, тогда Таня на меня не разозлится. – Ушли они на поиски, а я поехала в Горяево, – продолжала Таня, – порасспрашивала местных, мне дом указали, который Владимир снял. Я туда. Женщина мне открыла, видно, что больная, дышала тяжело, хрипло. На мой вопрос, где ее сын, ответила: – На работе в музее. А зачем он вам? Я сказала: – Ищу мальчика Федора, он к вам не заходил? Она улыбнулась. – Феденька! Очень добрый паренек. Вежливый, сразу видно, что из хорошей семьи. К Володе он часто забегал, мой сын его в институт готовил. Таня сложила руки на груди. – Я изумилась. Федор? В вуз? Да он свое имя с ошибками пишет. И услышала новую порцию похвал моему сыну. Долго она говорила, позвала меня чаю попить, сетовала: – Давненько Феденька не показывался. Неделю носа не кажет. Вы уж ему скажите: «Бабулечка тебя ждет». Вышла я на улицу, голова кругом. Села на скамеечку у ворот в изумлении. Что за дела у Феди с Владимиром? И тут Володя сам появляется! Я его как увидела, бросилась к нему, говорю: – Христом Богом прошу! Скажите, где Федя? Никому даже не намекну, что от вас узнала. Пожалейте нас с Виктором, у нас своих детей нет, племянника усыновили, если не найдем его, сами умрем. Любим паренька очень. Ваша мама сказала, что Федя часто у нее в гостях бывает. Владимир отмахнулся. – Не пойму, о ком речь. Моя мать тяжело больна. Она, к сожалению, потеряла разум. Никакого Федора я не знаю. Я заплакала. – Зачем говорите неправду? Вы ему деньги в кафе давали! Он на меня уставился. – А-а-а! То-то ваше лицо показалось мне знакомым. Совсем забыл про того подростка. Не стоит беседовать с Ксенией, она обезумела, живет в своем мире. Прощайте. И к калитке двинулся. Я от отчаянья вцепилась в его рубашку. – Не отпущу, пока правду не скажете. Владимир дернулся, пуговицы от сорочки на землю упали, сама она по шву треснула, из брюк выскочила, и рукав у меня в руке остался. Я увидела его голое тело и закричала: – Шрам от пули остался! Вот он! Вор! Мерзавец! Врун! А он не спеша так за калиткой исчез. Стою одна на улице, с рукавом в руке! Что делать? Бежать куда? Жаловаться кому? Как доказать, что я подлеца с Федей в кафе видела? Пошла я на автобус. А он только что уехал! У меня истерика! Плакала без остановки. Потом села в следующую маршрутку, еле-еле до дома добралась. Боже! Ворота открыты! Народ у нас во дворе толпится. Я бегом туда, влетаю на участок, люди меня увидели и замолчали. И «Скорая» стоит! Никто ни слова не говорит. Я на землю осела, говорю: – Нашли, да? Мертвого, да? Игорь Квасин, сосед наш, ко мне кинулся. – Нет, нет, жив он, дышит, его увезли в больницу. «Скорую» Виктору вызвали, у него с сердцем плохо. – Я его первым увидел, – уточнил ее муж, – мы осмотрели территорию вокруг того холма с дверью: никого. Степан сказал: «Ничего, точно найдем его, пошли дальше». А меня как иглой кольнуло. – Надо дома внутри осмотреть! Грелкин в ответ: – Да они закрыты. Но я пошел двери дергать. Четыре створки не поддались, а пятая распахнулась. На полу Федя лежит. Вот и все. Таня подперла щеку кулаком. – Врачи сказали, что мальчик чудом выжил. Повезло ему, погода теплая, поэтому он не замерз. Воспаление легких заработал, двустороннее. Еле-еле его вылечили. Когда он в себя пришел, я его обняла. – Феденька, я люблю тебя. А сын испугался. – Ты кто? Таня закрыла лицо руками. – Память он потерял, – уточнил Виктор, – вообще нас забыл. Много лет прошло, Федор взрослым мужиком стал, а как маленький. Он нам просто поверил, что мы его родители, никого и ничего до сих пор не вспомнил. Учили его заново есть, пить, в туалет ходить. В младенца он превратился. Читает еле-еле по складам, арифметику знает, простую совсем, два плюс три. Но для него это огромный успех. Животных очень любит, помогает нам на ферме. Физическое здоровье у него отменное, аппетит на славу. А вот с головой… Виктор махнул рукой и замолчал. – Мы его куда только не водили, – грустно призналась Таня, – и к врачам, и к психологу, к разным специалистам. Наняли учительницу. Ум у него сейчас, как у пятилетки. Хитрить может. Добрый, не скандалит. К нам хорошо относится, но ничего из прошлого не помнит. Пару раз в неделю спрашивает: – Вы мои мама и папа? А кто это такие? Мы смирились с тем, что это не лечится. Спасибо, что жив остался. – Понятия не имеем, что с ним случилось, – добавил Витя, – сто раз пытались выяснить, а он отвечает: «Не знаю». Если настаивать, начинает плакать. Ну, мы и решили его не мучить. Вот так и живем сегодняшним днем, о прошлом не думаем, назавтра не загадываем. – Господь нас любит! – воскликнул Виктор, – такое утешение нам послал.