– Смотри, вот и нет ничего. Между прочим, с детьми нельзя так жестоко поступать. Сначала ты пообещала мне мороженое из «Догги», а теперь передумала. Киса начала шмыгать носом, по ее щекам поползли слезы. – Ладно, ладно, – сдалась я, – пошли. Малышка вытерла мордочку рукавом куртки. – Киса! – возмутилась я. – Разве ты не слышала про носовой платок? – Я истратила их все, пока юбку чистила, – горестно сказала девочка, – дай свои. Я порылась в недрах сумки, ничего похожего на бумажные салфетки не нашла и пробормотала: – Э… э… ну… – У тебя их нет, – запрыгала Киса и понеслась вперед, распевая: – Догги, Догги, малиновый Поги, сливовый Рогги, вишневый Тоги! – На такое количество пломбира даже не рассчитывай, – на всякий случай предупредила я. – Вот наверняка твоя мама давала тебе без разговоров целый мороженый торт! – крикнула Киса. Я рассмеялась. – Ох, нет. До семи лет мне вручали творожный сырок в глазури, втыкали в него палочку и говорили: «Это эскимо». Малышка остановилась. – И ты верила? Я кивнула. – Да, потому что везде ходила с мамой, а она ухитрялась очень быстро пробегать мимо будок с мороженым. Но когда я пошла в школу, то, конечно, узнала правду. Мне стали покупать сливочное с вафлями. Мамуля снимала вафли, давала их мне, отрезала кусок пломбира, укладывала его в кастрюльку и ставила на плиту. Когда белая масса таяла, я получала ее вместе с чайной ложкой. Киса вытаращила глаза. – Теплой? Я кивнула. – Главное в этом десерте – холод, – тоном гурмана заявила девочка. – У моей мамы было другое мнение на сей счет, – сказала я. Киса бросилась мне на шею. – Лампуша! Какое у тебя ужасное детство! Мне так тебя жалко! Хочешь, когда придем в «Догги», я отдам тебе всю свою порцию? Я прижала к себе малышку. – Спасибо, солнышко. В кафе мороженого хватит на всех. Ты ошибаешься, у меня были самые лучшие папа и мама. Мы пришли, нажимай на звонок. Дверь нам отворил швейцар, самый настоящий, таких я видела только на иллюстрациях в книгах и в кино: человек средних лет в красном длинном пальто с золотыми пуговицами и в странной шляпе. – Добрый день, – прогудел он густым басом, – по какому поводу вы пришли в институт хороших манер? – Увидели объявление, – закричала Киса, – захотели посмотреть! – Разрешите вашу одежду, – улыбнулся страж дверей, – вам налево в актовый зал, экзамен там. – Экзамен? – хором спросили мы. – Конечно, – ответил швейцар, – абы кого княгиня Буравенская не возьмет, только лучших из лучших, самых достойных, умных, воспитанных… – Зачем им в институт хороших манер? – справедливо удивилась Киса. – Они и так уже все знают. Лампа, меня сюда не возьмут, пошли домой. И тут перед нами словно из-под земли выросла женщина. – Добрый день, рады вас видеть. Хотите стать нашими ученицами? Маму не возьмем, она взрослая, а девочку с радостью. – Мы не готовились к экзамену, – призналась я. – Вы о чем? – спросила дама. – Нам сказали, что надо идти в актовый зал, там какие-то экзамены, – ответила я. – Кто поведал вам сию информацию? – изумилась собеседница. Киса показала пальцем на швейцара. – Он! – Поскольку здесь нет никого, кто мог бы нас познакомить, – запела соловьем дама, – я сама представлюсь. Княгиня Агнесса Ильинична Буравенская, основательница института. – Евлампия Романова, – представилась в свою очередь я. – Киса, – пропищала малышка. – Романова, – повторила Буравенская, – царская фамилия. – Моя семья никак не связана с домом Романовых, – возразила я, – скорей всего, кто-то из предков был у них в крепостных. Крестьян часто записывали по фамилии барина. – Покажите кисть вашей руки, – попросила Буравенская. Я удивилась, но выполнила ее просьбу. – Сейчас можно купить любой титул, – усмехнулась Агнесса Ильинична, – если щедро заплатите, получите родословную от Рюриковичей. Но происхождение выдают руки. Широкая ладонь, толстые пальцы, короткие ногти некрасивой формы, – все это свидетельство того, что предки на протяжении столетий занимались грубой физической работой. А я вижу узкую кисть, «музыкальные» пальчики, длинные ногти овальной формы, тонкую кожу, под которой просвечивают вены. Нет, дорогая, ваши деды играли в шахматы, стреляли дичь, читали книги, а бабушки вышивали, вязали для своего удовольствия, играли на клавесине. – Я окончила консерваторию по классу арфы, – зачем-то разоткровенничалась я, – мама была певицей. – Замечательно, – восхитилась княгиня, – руки всегда говорят правду. Оставьте девочку на пробное занятие, возвращайтесь за ней через три часа. Никаких экзаменов у нас нет. Василий Петрович перепутал. Пусть малышка осмотрится, поймет, нравится ей у нас или нет. – Три часа, – повторила я, – мы хотели после института поесть мороженого. – «Догги» открыт круглосуточно, – подпрыгнула Кисуля, – я останусь. Из простого человеческого любопытства! – Вот и хорошо, – одобрила Буравенская. У меня зазвонил телефон. – Извините, надо ответить, – сказала я и отошла за гардероб. – Да, Вова, что случилось? – Сергей Николаевич Решеткин был усыновлен, – ответил Костин, – такие сведения закрыты, но для Николаши преград нет. – Сейчас приеду, – пообещала я. Глава пятая На следующий день рано утром, когда Киса завтракала перед уходом в школу, я тоже села за стол, стукнула по яйцу ложкой и начала очищать скорлупу. – Так поступают только плохо воспитанные дети, – неожиданно сказала девочка. Я откусила верхушку яйца и удивилась. – Ты о чем? – Вчера в институте первое занятие посвящалось теме «Как едят воспитанные дети», – объяснила Киса. – Там было много заданий. Мы их разбирали. Яйцо нельзя лупить ложкой! Я заморгала. – А как его нужно есть? Киса подняла указательный палец.