— Что-то не так? — он наклонился и заглянул мне в лицо. — Ноги болят? — Коньки явно не моё. — Под конец у тебя нормально стало получаться, ещё пару раз покатаемся, и будешь летать по катку! Пока Тим покупал кофе, ему кто-то позвонил, он разговаривал серьёзно, но не отходил от меня: — Сегодня не успею. Давай завтра туда съездим, — он глянул на часы. — Через час буду в зале. Да не кипишуй, всё успеем! Закончил разговор и виновато глянул на меня: — Мне на тренировку пора, — протянул мне кофе. — Придётся пить на ходу. — Спасибо! Ничего. — Я обняла ладонями горячий бумажный стакан. Тим ничего не сказал мне по поводу звонка, кто это был, на какое место они собрались завтра. Но он не отошёл во время разговора, значит, ничего от меня не скрывал. — Я тащусь от твоего шарфа, — усмехнулся Тим на улице, глядя, как я обматываюсь. Концы шарфа доставали мне почти до колен, если учесть, что на шее было два оборота. — Я сама от него тащусь. Тим придвинулся вплотную и обмотался одним из концов: — Мне идёт? — улыбнулся он. Я вновь почувствовала его аромат: терпкий с горькими нотами орехов, мела и кофе. Аромат кофе прочно вписывался в его образ. Даже немного закружилась голова от такой близости и его запаха. — Идёт! — выдохнула я. Тим так и держал меня за руку до самого дома. — Давай послезавтра опять сходим на каток после уроков? Нужно закрепить твои успехи! Над словом «успехи» я посмеялась, но согласилась. И до самой квартиры улыбалась отчего-то как блаженная дурочка. Глава 12. Мармеладный червячок Мне написала Инга: «Я вечером у Дождика». Последние дни Инга убивалась, что Джордж ей не пишет. После занятий, пока мы с Тимом были на катке, она отправилась в тату-салон. Я ей ответила лишь: «Удачи!» В воскресенье должна быть городская олимпиада по химии, и наша химичка, Алла Константиновна, давно прислала мне список типовых задач с прошлых олимпиад. Часть я прорешала, но сегодня решила добить их окончательно. В том году зависла над одним заданием, и мне не хватило времени, чтобы доделать последнюю задачу. В итоге лишь четвёртое место. В этом году Алла Константиновна на меня рассчитывала, и я не хотела её подвести. Но уже через два часа мозг закипел, в животе заурчало. С кухни пахло пережаркой и варёным мясом — мама готовила суп. — Тебе помочь? — заглянула я на кухню. — Мне уже Соня тут вовсю помогает, так же хочешь? — улыбнулась мама и кивнула на мелкую. Соня, вскарабкавшись на стул, таскала с разделочной доски соломку из болгарского перца и, словно шредер, стачивала её. По детскому подбородку текли красные полоски сока. И я тоже стащила пару ломтиков за компанию с сестрой. — Хочешь, Соню выгуляю? А то она уже перец почти доела. — Ужас, — обернулась мама и вздохнула. — Я в суп не успеваю добавлять, она уже всё слопала. И это она пообедала уже. Сходите в магазин как раз. Яйца кончились. Молока, хлеба, помидоров нужно купить. А я тесто пока поставлю. — Сонь, пошли куплю тебе мармеладного червяка. Выберешь самого длинного! Соня схрумкала последнюю полосочку перца, и мы пошли с ней умываться и одеваться. Я не очень любила гулять с сестрой, потому что на улице она становилась неуправляемой. Всё время убегала, не слушалась, норовила залезть в мусорку, посчитать зубы у дворовой собаки. У ребёнка напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. И чтобы она не убежала, я держала её за концы шарфика, как пса на поводке. В магазине я ходила мимо полок, сверялась со списком в телефоне и накладывала всё в корзину. Соню по-прежнему придерживала за шарф, но когда проверяла все ли яйца в клетке целые, мелкая куда-то запропастилась. Нашла я её около стеллажа с шоколадными батончиками. Она в них ковырялась и, наверное, ей хотелось достать тот, что в самом низу коробки, поэтому остальные она доставала и кидала прямо на пол, приговаривая на весь магазин: — Акаладка! — Соня! Быстро клади их в коробку! — Мамаша, нужно за ребёнком следить, а не в телефоне сидеть, — едко проговорила мне полная женщина лет пятидесяти. Она пошла вдоль стеллажа дальше, бурча себе под нос. — Понарожают, малолетние проститутки. Я как стояла, так и опешила, чуть корзину из рук не выпустила. Горечь обиды душила. Я чувствовала, что ещё чуть-чуть и расплачусь от внутренней беспомощности. Что я ей сделала?! Я быстро сгребла все шоколадки в коробку и, резко дёрнув Соню за рукав, потащила к кассе. — Евяк?! — канючила она, указывая на витрину со сладостями. — Обойдёшься без червяка! Ты очень плохо себя вела в магазине! — меня давила обида от беспомощности, и из-за этого я ругала Соню. У неё задрожал подбородок, губы изогнулись дугой— сестра вот-вот готова была заплакать, прямо как я. — Ладно, куплю тебе червяка, я же обещала, — выдавила я улыбку ради Сони. — Но если ещё хоть раз убежишь от меня в магазине, не то, что червяка не куплю, вообще тебя с собой не возьму! Вряд ли Соня поняла мои угрозы, но зато начала довольно подпрыгивать, когда я положила в корзину мармеладных червячков. Грубые слова, сказанные вскользь посторонним человеком, а у меня уже душа оказалась не на месте. Я шла из магазина и глотала слёзы. Почему я такая слабачка и трусиха? Почему ничего не ответила ей? Я даже не догадалась оправдаться, что Соня—моя сестра. Инга бы на моём месте надела корзину на голову этой тётке за такие слова, или послала бы куда подальше. Почему я не могу быть такой же смелой, как Инга? Пока Соня бегала по детской площадке, я ходила за сестрой по пятам, а горечь обиды заедала мармеладными червями. Какая-то тётка выбила меня из колеи настолько, что я окончательно пала духом. Хотелось плакать. Хоть на следующий день настроение и вернулось в привычно-размеренную колею, но осадок остался. Эта ситуация постоянно вертелась в моей голове. Инга на большую перемену тоже пришла мрачная. Давно я не видела её настолько расстроенной: — Ты чего такая хмурая? — Мать вчера приехала, а я была у Джорджа. Сначала не писала, не звонила, ждала меня. Потом позвонила. Устроила мне разнос, — Инга говорила отрывисто, и по ней было непонятно, сердится она или грустит. — Мы поругались сильно. — Из-за Джорджа? — Нет, из-за всего, сначала по мелочам придиралась, какая я криворукая и нехозяйственная, а потом уже, как всегда, завела шарманку, что всю жизнь ей испортила, — нахмурилась Инга и вздохнула. — Ладно, давай не будем об этом. Она завтра уедет. Я не находила слов, как можно было поддержать подругу. Её мать часто винила дочь во всех своих неудачах. Даже в том, что Инга родилась, ведь после этого отец и бросил их. Винила и в том, что другой мужчина, с которым несколько лет жила Ингина мать, начал домогаться Ингу. В этом тоже, по словам матери, была виновата она, потому что мужчину пришлось выгнать ради спокойствия дочери, которая сбежала из дома из-за такого «родственничка». А с нынешним бойфрендом мать Ингу даже не познакомила. — Уедет, остынет, соскучится, — тоже вздохнула я. — Последнее вряд ли, — Инга совсем скисла. — Ещё, блин, Алка твоя тройбан мне сейчас влепила. Теперь по химии, скорее всего, четыре в четверти будет. — Она не моя, — открестилась я от родства с химичкой. — Зато она на тебя молится, — фыркнула Инга, но потом снова тяжело вздохнула. Ингу нужно было вытаскивать из этого состояния. — Пошли ко мне сегодня, — предложила я. — В ваш детский сад? — усмехнулась она. Да, Соня умела занимать собой всё пространство нашей квартиры и бывала очень приставучей. — Лучше детский сад у нас, чем претензии дома. — Пошли, — вздохнула Инга. Но после занятий Тим увязался с нами. Инга ничего не говорила, шла задумчивая и поникшая. Тим впервые взял меня за руку после школы. Потом вопросительно глянул, косясь на Ингу, как бы спрашивая, что случилось. Я просто поморщилась и дёрнула плечом. И мы заговорили на отвлечённые темы об учёбе, кто как написал ВПР по истории. Даже Инга включилась в разговор, похвалилась, что физики написали лучше, чем экономисты, у которых история входила в профильные предметы.