Глава 22. Фауст. Из дома старика я вышел ближе к двум часам ночи. К этому времени меня слегка шатало от выпитой бражки, а дождь изволил прекратиться. Небо очистилось от туч. И луна теперь светила так ярко, что даже мне захотелось завыть и обернуться волком. Но мне это было не дано. Поэтому я лишь глянул в небеса и увидел в них силуэт винтового пассажирского самолёта. Он медленно снижался, явно планируя завершить полёт в аэропорту Велибурга. И вряд ли ему что-то помешает проделать этот манёвр, поскольку над Европой самолёты летали без особого риска. А вот над той же Австралией — хрен полетаешь. Там драконы могли с большой охоткой раздербанить самолёт. Да и океаны люди предпочитали пересекать не на самолётах, а на кораблях, хотя в мировых водах водилось много всякой зубастой, агрессивной дряни. И сами воды были очень неспокойными. Штормы постоянно будоражили их. Однако корабли очень часто без потерь проходил сквозь штормы и отбивались от чудищ с помощью артиллерийских орудий. А вот самолётам в силу хрупкости их конструкции сложнее было сражаться с жуткой непогодой и защищаться от монстров. К тому же на самолётах устанавливали лишь пулемёты, а их пули не всегда пробивали шкуры летающих тварей. Поэтому корабли всё же были безопаснее самолётов. А если смотреть на картину в целом, то чтобы путешествовать по этому миру надо, несомненно, обладать стальными яйцами. Я весело усмехнулся своим мыслям и, внимательно следя за округой, быстро потопал в сторону башни-общежития. В мои уши проникал шум множества капель, срывающихся с деревьев и фонарных столбов. А подкашивающиеся ноги шлёпали по лужам. И вдруг я вспомнил, как в прошлом году такой же умытой дождём ночью познакомился с пьяненькой дочкой прачки. Меня тогда обуревали низменные чувства, да и алкоголь будоражил кровь. Так что я закрыл глаза на то, что девчушка оказалась весьма и весьма упитанной. Перепихон с ней можно было смело засчитать за секс втроём. Но больше всего меня поразила не её объёмная фигура, а то, что у неё между ног колосились настоящие кусты, в которых могли кабаны прятаться. Мою грудь покинул ностальгический вздох, за которым последовала грустная реплика: — Эх, были же времена, а теперь меня, того и гляди, накуканит перевертыш или отец маркизы Меццо, ежели с ней что-то случится. Настроение резко упало. Однако я решительно шмыгнул носом и продолжил свой путь. Вскоре я пробрался в башню, замёл все следы и доковылял до своей комнату. Там разоблачился и лёг спать, распространяя вокруг себя насыщенный запах перегара. Уснул я крайне быстро, будто обухом топора по голове дали. Но и проснулся так же резко. Мой невинный сон нарушили какие-то скрежещущие звуки. Я со стоном распахнул пудовые веки и уставился на дверь. Нет, звуки доносились не из коридора, а из-за… Я быстро повернул голову в сторону окна и скривился от омерзения. В свете луны на карнизе сидел Фауст и методично проводил когтями по стеклу с рунами. Он-то и вызывал те самые скрежещущие звуки, от которых у меня аж зубы заломило. И химер не прекратил терзать мой слух, даже когда увидел, что я проснулся и вскочил с кровати. Вот же гад! Я поспешно открыл окно и прошипел: — Ты чего тут делаешь, лысый? И как ты столько пролетел? — Иногда удобно быть сшитым из кусков мёртвой плоти, не знающей усталости, — философски заметил Фауст своим скрипящим, точно несмазанные петли, голосом. — А чего это от тебя тянет перегаром? Пьянствуешь? — Нет. Просто душа перегорела, — огрызнулся я, досадливо поморщившись. Химер всё расскажет Люпену, а тот точно сделает мне втык, дабы я больше даже не смотрел на спиртное. — Так чего ты припёрся? Случилось чего? — Случилось, — ухмыльнулся Фауст и с любопытством посмотрел в сторону кровати. Из-под неё мгновение назад стало доноситься возмущённое попискивание крысы. — Кто это у тебя там? — Никто. Рассказывай, что случилось. Но гадский химер проигнорировал мою реплику. Он спрыгнул на пол и скользнул под кровать. И уже оттуда раздались его вопросы: — Ты завёл себе крысу? И как назвал? — Эдуард, — нехотя сказал я и услышал противный смех химера. — Похож, — оценил Фауст, когда отсмеялся и вылез из-под кровати. На его лысой влажной бледной коже красовались клочки паутины и россыпь прилипшей пыли. — Так что случилось? — уже со злыми нотками в голосе спросил я химера, от которого привычно пахло формальдегидом. — Явился-таки в особняк твой перевертыш, — наконец-то разродился Фауст и запрыгнул на подоконник. — Он в служанку Бетти перекинулся. Вечером она пошла в богадельню, относить беднякам пирожки, оставшиеся после ужина. А вернулась уже не она. Одежда и внешность те же, но Бетти была уже не Бетти. Однако я смекнул, что случилась подмена, и сразу шасть к барону. А тот приказал всем нам действовать по плану. Мы, значится, заманили перевертыша в гостиную и попытались взять его живьём. Но куда там… у него оказалась феноменальная защита от магии. Притом что защитных амулетов у перевертыша на виду не имелось. А уж силища у него оказалась, как у матерого паладина. Он выбил плечом оконную решётку и выпрыгнул с третьего этажа! Упал на четыре конечности, как кошка, и на них же побежал по улице! Фонарщик, менявший перегоревшую лампочку, чуть не сверзился с лестницы, когда мимо него на четырёх мослах промчалась пожилая женщина, чей зад был выше головы! Ты бы видел его глаза! — Гы-гы! — глупо гоготнул я и поспешно закрыл рот ладонью, а то ещё перебужу соседей. — Но в отличие от фонарщика Люпен остался в восторге от встречи с этим существом, — продолжил Фауст, глянув в чуть-чуть посветлевшее небо. — А вот Эдуард — нет. Перевертыш зацепил его когтями. — Насмерть? — с надеждой выдохнул я, сжав пальцы в кулачки. — Нет. — Жаль, — огорчился я и поджал губы. — А что наш доморощенный некромант и Вероника? Они не пострадали? — Не пострадали. Правда, оба потратили весь свой магический резерв. Зато они помогли барону попасть из револьвера в перевертыша. Пуля вошла неглубоко. Но на подоконнике всё же осталась его кровь. Люпен бережно собрал её в пробирку и теперь изучает под микроскопом. По-моему, он этой ночью даже спать не ляжет. А перед мои отлётом сюда, он наказал мне передать тебе, чтобы ты был осторожен. Однако в первую очередь ты должен думать о защите маркизы Меццо, а не о перевертыше. Ежели с ней что-то случится, то её батенька ополчится против барона. И тогда нам всем придётся ой как плохо. — Да это ясно как божий день, — невесело промычал я, исполосовав лоб морщинами. — На этом всё? — Нет. Ещё барон приказал тебе не использовать твои… настоящие способности. Ежели только в крайнем случае, — строго выдал Фауст, словно его мёртвыми устами говорил сам Артур Люпен. — Ты прекрасно знаешь, что малейшая ошибка может обернуться для тебя потерей свободы. Это так барон сказал. А вот я считаю, что тебе не стоит скрывать свою истинную сущность… — Проваливай, корыстная ты морда! — рыкнул я на химеру. — Всё о комнате моей грезишь? Хрен тебе! Фауст злобно заурчал и посмотрел на меня сощуренными глазами. Но в мой кадык он не вцепился. Химер оттолкнулся лапами от подоконника, заработал крыльями летучей мыши и взмыл в небо. Я хмуро глянул ему вслед, закрыл окно и завалился на кровать. Но сон не шёл ко мне. Его перебивали возникшие в голове мысли. Перевертыш. Что же это за сукин сын такой? Откуда он взялся и на кой чёрт ему «рука»? И ещё бы хорошо точно узнать, что это за «рука» такая. Действительно ли она могучий артефакт или просто безделушка, которая дорога перевертышу, как память о любимой бабушке? Да и что теперь будет делать перевертыш? Снова полезет в особняк или будет выжидать удобного момента, дабы припереть меня к стенке и выбить ответы? Я принялся усиленно размышлять над этими вопросами, перебирая в голове множество вариантов: от самых жоподробительных и до тех, в которых перевертыш убивает Эдуарда, а потом мы все живём долго и счастливо. И вот под хоровод таких мыслей я и не заметил, как заснул. Благо, на этот раз мне удалось проспать до самого утра. Очнувшись, я вскочил с кровати, привёл себя в порядок, отзавтракал в столовой и вместе с Васькой и Пашкой отправился грызть гранит науки. Однако по пути Ёж оставил нас. Он учился в другой группе, поэтому громила свернул в один из коридоров первого этажа. А мы с Василием бодро поднялись на второй этаж и сквозь поток мельтешащих студентов двинулись к нужной нам учебной аудитории, в которой будет проходить практическое занятие. Через несколько метров показались гостеприимно распахнутые двери аудитории. Но напротив них, возле стрельчатого окна, обнаружился барон Леопольд Громов. Он спиной ко мне стоял в обществе двух наших одногруппников. Один из них был дворянином средней руки, а другой — простолюдином. И вот как раз простолюдин заметил наш дуэт и что-то торопливо шепнул барону. Тот величаво обернулся и повелительным взмахом руки поманил меня к себе. Внутри меня зарычал зверь, которому такое обращение было совсем не по душе. Но я усилием воли привычно загнал его в клетку и тихонько бросил Ваське: — Ты иди в аудиторию, а я сейчас. — Как знаешь, — пожал широкими плечами бывший моряк и скрылся в помещении. А я с дружелюбной улыбкой на устах подошел к барону и поприветствовал сразу всех троих одногруппников: — Доброе утро, господа. — Доброе, — кивнул Громов, сверля меня тёмными глазами-маслинами. И без всяких экивоков он перешёл к делу: — Ты подумал над моим предложением? — Извините, ваша милость, но на данный момент мне бы хотелось сконцентрироваться на учёбе и ни на что другое не отвлекаться, — завуалировано отказал я барону, натянув на физиономию немного виноватое выражение. Конечно, с логической точки зрения мне было выгодно пойти под руку этого козла. Он бы снабжал меня важной инфой, а я бы делился ею с Меццо. Это позволило бы мне сблизиться с ней и уберечь от некоторых опасностей. Но с другой стороны — мне отвратительна даже мысль по собственной воле стать чьим-то покорным слугой. Одно дело, когда нет выбора, но тут-то он был. Пусть и хреновый. Между тем неприятные черты лица Громова ещё больше заострились. И он зло выплюнул, скрипнув зубами так, словно хотел их сломать: — Ты совершил ошибку, бастард. Барон резко повернулся и быстро вошёл в аудиторию. А его прихвостни замешкались на пару секунд, но потом поспешили за своим лидером. Ну а я последним проник в помещение. Все мои одногруппники уже восседали за одноместными партами, которые расположились в три ряда. Все двадцать четыре морды. Первоначально было двадцать пять, но один простолюдин погиб после полевой тренировки. Аристократы привычно оккупировали все первые ряды, а простолюдины обосновались на галёрке. И я направился к последним, специально пройдя мимо маркизы Меццо. Но та снова даже ухом не повела. Она сосредоточенно смотрела на распахнутую дверь, точно ждала, когда вылетит птичка. Но ясный пень, что маркиза ожидала не птичку, а преподавателя. А тот, кстати, задерживался. Если верить часам, висящим над доской, практика должна была начаться минуту назад. Интересно, что же задержало преподавателя? Да ещё в такой ответственный момент. Ведь у нас сегодня было первое занятие по бесологии. И мы даже не знали, кто будет преподавать эту дисциплину. Но вот из коридора донеслись торопливые шаркающие шаги и в аудиторию с журналом в руке вошёл… Твою мать! Это же тот чёрт с экзамена! Как там его? Виконт Вильям Бранд. Желчный старик с крючковатым носом, который ненавидит барона Люпена за его высказывания о преподавателях академии. Всё! Абзац! Бесологию я не сдам! Виконт же поспешно уселся за рабочий стол, поправил мантию, водрузил на нос пенсне в золотой оправе и продребезжал: — Доброе утро, господа студенты. — Доброе утро, господин преподаватель, — хором поздоровались мы. — Давайте сразу познакомимся, молодые люди, дабы потом не тратить драгоценное время, — проскрежетал старик и скользнул по нам изучающим взором колючих глаз, утопающих в набрякших веках. На мне он свой взгляд задержал, криво усмехнулся и ехидно сказал: — Хотя кое-кого из вас я уже знаю и не с самой лучшей стороны. Меня же зовут виконт Вильям Бранд. И как вы поняли, я буду вести у вас бесологию. После слов виконта студенты начали с любопытством переглядываться. Кого это препод уже знает не с самой лучшей стороны? А сам Бранд раскрыл журнал и принялся по списку называть фамилии. Народ же начал поднимать руки. Мол, да, такой персонаж присутствует на занятии. Вскоре очередь дошла до меня. — Полянский? — бросил виконт, склонившись над журналом. — Здесь, господин преподаватель, — пробурчал я, вскинув лапку. — Хм, что-то я не слышу в вашем голосе энтузиазма, присущего началу занятия, — ехидно заметил старик, глянув на меня сквозь стёкла пенсне. — Или вы не рады, что именно я буду вести у вашей группы бесологию? — Рад, премного рад, — попытался приподнято выдать я, но вышло совсем неубедительно.