— Хорошо, Белли. Давай сделаем, как ты предлагаешь. Так или иначе, но это дело надо правильно поставить. Хотя бы с сегодняшнего утра. — …среди ночи он поднимается с постели и идет по коридору в туалет, чтобы отлить. Неожиданно в туалет входит санитар, бросается на него, валит на пол и начинает насиловать. На следующее утро старикан звонит своему сыну. «Забери меня отсюда», — просит он и рассказывает о том, что с ним произошло. Сын призывает его к терпению. «Иногда выигрываешь, иногда проигрываешь. Такова жизнь, папа», — говорит сын. «Это все, конечно, очень хорошо, — вопит старикан, — но эрекция бывает у меня раз в год, а в туалет я хожу по три раза за ночь!» Этот рассказ сопровождал дружный громкий смех. Кэти застонала. — Желаю удачи. — Белли одарила ее улыбкой и направилась к двери. В кулуарный разговор вступил еще один мужской голос: — А вот история о том, как две медсестры… — Хватит болтать, — обратилась Кэти к группе стоявших у окна офицеров. — Тащите свои стулья сюда. Полицейские нехотя вняли ее словам, прервали общение и через некоторое время собрались вокруг нее. Кэти приступила к разговору о задачах, которые перед ними стояли. — Вчера я просмотрела большую часть составленных вами рапортов об интервью. К сожалению, из них мало что можно почерпнуть. Все свидетели ужасно вежливые. О Петроу говорят только то, что он был «очень милый» и что его смерть всех «шокировала». Директор, по их словам, просто «душка», а клиника — «великолепная». Так дело не пойдет. Я хочу, чтобы вы вернулись мыслями к тем людям, которых вчера интервьюировали, и задались вопросом, кто из них знает больше прочих и может рассказать нам правду о том, что в действительности здесь происходит. Если выяснится, что такие люди все-таки есть, я могу сегодня же вызвать их для повторного интервью. На короткое время все погрузились в размышления; потом один из офицеров сказал: — Я беседовал с миссис Мартой Прайс, сержант. Она — одна из здешних пациенток, вдова, ей за семьдесят. Насколько я понимаю, она практически здесь живет, приезжает сюда на протяжении многих лет. У меня сложилось впечатление, что она хорошо знает, кто куда здесь ходит, когда приходит и что на уме у обслуживающего персонала. Можно попытаться копнуть ее. — О’кей. Кого-нибудь еще назвать можете? Помнится, когда я сюда в первый раз вошла, то встретила у конторки женщину, которая жаловалась на здешние порядки. Кажется, ее фамилия Кокрейн. Мне представляется, что она окажется менее скрытной, чем другие. — Точно. Дорис Кокрейн. Я ее интервьюировал. Но ничего не смог из нее вытянуть. Кэти взглянула на здоровенного детектива, представила себе, как он нависал горой над миссис Кокрейн, и подумала, что знает, почему у них не получилось разговора. — Что вы можете сказать об обслуживающем персонале? — А почему бы вам не заняться Рози Дугган? Она тоже физиотерапевт, как и Петроу, и, похоже, хорошо его знает. Кроме того, она помолвлена с управляющим поместья — тем самым парнем, который нашел тело. — Очень хорошо. Буду иметь ее в виду. А вы помните: если встретите сегодня людей, которые, по вашему мнению, знают больше, чем говорят, то когда закончите с ними, переадресуйте их Гордону. И Бога ради, постарайтесь, чтобы они сказали, что на самом деле обо всем этом думают. — Конечно, мы все стремимся говорить о покойниках только хорошее, миссис Прайс. — С помощью Бена Бромли Гордону удалось раздобыть для Кэти отдельную комнату для проведения интервью. Небольшие размеры помещения придавали такого рода беседам интимный характер, что как нельзя лучше отвечало ее намерениям. — Тем не менее для нас чрезвычайно важно воссоздать портрет мистера Петроу, который бы максимально соответствовал действительности. В конце концов, безгрешных людей не существует, и мы должны иметь всеобъемлющее представление не только о его достоинствах, но и о недостатках. Миссис Прайс делиться с Кэти информацией не торопилась. Положительные изменения в манере проведения интервью были для нее очевидны, и она, похоже, стремилась использовать это в своих интересах. Чинно сложив на коленях руки, она одарила Кэти глубокомысленным взором. Та машинально отметила про себя, что средние фаланги пальцев у нее изуродованы артритом. — Это какие же его недостатки вы имеете в виду, офицер? — Я бы хотела, чтобы вы мне об этом рассказали. У меня сложилось впечатление, что за те несколько месяцев, которые вы в общей сложности здесь провели, вам удалось неплохо его узнать. Как, впрочем, и других сотрудников клиники. — Это правда, — согласилась пожилая леди. — За последние годы я провела в этих стенах больше времени, нежели кто-либо еще, — за исключением обслуживающего персонала, конечно. По причине того, что мое заболевание развивается, — она посмотрела на свою палку, висевшую на спинке стула, — я пришла к выводу, что мне гораздо комфортнее находиться здесь. Не говоря уже о лечении, мне нравится компания постоянных пациентов клиники, а также здешний обслуживающий персонал. Полагаю, что я и вправду неплохо узнала всех этих людей. Но, как говаривал мой покойный супруг, у меня есть склонность подмечать в людях только хорошее. Поэтому, должно быть, они ко мне и тянутся. И мне бы не хотелось, чтобы люди думали, будто я не прочь за их спиной посудачить об их недостатках. — Она с неодобрением посмотрела на Кэти, как если бы ее вопросам недоставало такта и хорошего вкуса. — Вы правы. «Недостатки» — не совсем то слово, которое следует здесь использовать. В сущности, мы пытаемся выяснить и понять, что именно в частной жизни мистера Петроу, в его отношениях с людьми могло оказать на него давление, вызвать у него стресс, депрессию и даже заставить его лишить себя жизни. — Конечно, я думала об этом — как вы, наверное, догадываетесь. Пыталась вспомнить, в каком состоянии ума находился бедный мальчик в течение последней недели или двух. Проблема в том, что он казался абсолютно довольным жизнью. Все время улыбался. Он, знаете ли, имел обыкновение шутить со своими пациентами. Был, как любят говорить американцы, «легким человеком» — в его внешности и повадках никогда не чувствовалось напряжения. Зуав — вот как я его называла. Да, зуав. Не думаю, чтобы в последнее время он вел себя как-то по-другому. — В таком случае то, что с ним случилось, представляется просто какой-то неразрешимой загадкой. — Да уж… — Она, похоже, призадумалась. Кэти терпеливо ждала, когда она подберет слова, чтобы облечь в них свою мысль. — В таком случае мне приходит в голову только одно… Это никак не связано с клиникой и с людьми, которые здесь обитают. У него были знакомые и вне клиники. Так что если у него и имелись какие-либо проблемы, то… возможно, их источник находился за ее пределами. — Что вы знаете о его знакомствах за пределами клиники? Она нахмурилась: — Ничего конкретно. Просто мне вспоминается одно утро, время первого терапевтического сеанса дня. Он выглядел тогда очень усталым. Я еще пошутила: сказала, что он выглядит так, как если бы всю мочь жег свечу своей жизни с обоих концов. А он рассмеялся и сказал, что так и есть, он и впрямь весело проводил время со своими друзьями в Уэст-Энде. Я очень хорошо помню, какое у него тогда было выражение лица. Казалось, он гордился этим, словно для него все это внове. — Как бы думаете, он проводил тогда время со своими лондонскими друзьями? Или просто ездил на ночь в Уэст-Энд с какой-нибудь местной компанией? — Честно говоря, не знаю… Полагаю, что вы можете толковать его слова и так, и эдак. Дорис Кокрейн оказалась еще более скрытной, чем миссис Прайс. Пытаясь ее разговорить, Кэти подумала, что детектив, который беседовал с этой женщиной раньше, нисколько не виноват в том, что первое интервью пошло насмарку. Хрупкая Дорис, в обличье которой угадывалось что-то птичье, сидела на краешке стула прямо, словно проглотив палку, нервно поглядывала на Кэти и, отвечая на ее вопросы, старалась говорить как можно меньше. — Если вы помните, миссис Кокрейн, мы с вами вчера встречались. Когда я вошла в холл, вы стояли у конторки приемного отделения. Дорис промолчала. — Неужели не помните? Вы еще пытались договориться с местной сотрудницей о том, чтобы она позволила вам уехать из клиники до окончания курса. Я стояла рядом, так что просто не могла не слышать этого разговора. Ну так как — вам удалось уговорить эту девушку отпустить вас пораньше? Она скорее инстинктивно, нежели сознательно покачала головой. — Очень жаль. Совершенно очевидно, что вам в этой клинике не больно-то нравится. Пожилая женщина свела брови на переносице: — У меня все нормально, не беспокойтесь. — Вот как? А мне как раз хотелось узнать, что именно вам здесь не нравится. — Я же сказала. У меня все хорошо. — Уж не связано ли это как-то с мистером Петроу? — Нет! — Насколько я понимаю, он был вам по душе. По моим сведениям, вы обращались к нему куда чаще, нежели к физиотерапевтам-женщинам. — Замолчите, прошу вас. Я не хочу говорить об этом. — Почему нет? В чем дело, Дорис? Я могу называть вас Дорис? Кстати, меня зовут Кейт. Как бы она ее ни называла, это мало что могло изменить. Губы у женщины были сжаты с такой силой, что казалось, будто они получили инструкцию выпускать наружу как можно меньше слов. — Но несмотря на все ваши просьбы, вам во вторую неделю пребывания определили другого физиотерапевта. Вы из-за этого на них взъелись, да? — Нет, нет и нет! — горячо возразила она. — Мое намерение отсюда уехать никак с этим не связано. И перестаньте задавать мне об этом вопросы, прошу вас! — Хорошо, Дорис, — вздохнула Кейт. Старуха определенно находилась в состоянии стресса. — Я вас больше не задерживаю. Но если вы все-таки надумаете что-нибудь нам рассказать, свяжитесь со мной, ладно? Маленькая женщина поднялась с места и направилась к выходу. Остановившись у двери, она посмотрела через плечо на Кэти. — Доктор Бимиш-Невилл… — начала было она, но потом замолчала. — Слушаю вас. И что же доктор Бимиш-Невилл? — Доктору Бимиш-Невиллу не понравится, что вы изводите меня своими расспросами… К счастью, беседовать с Рози Дугган оказалось одним удовольствием. Она была всего на год или два моложе Кэти и казалась искренней и открытой женщиной, демонстрировавшей неподдельный интерес ко всему, что происходило в клинике. Вспоминая отнюдь не вдохновляющий образ человека, который обнаружил тело Петроу, Кэти подумала, что контраст между этими двумя людьми, которые готовились связать себя узами брака, просто разительный. Мисс Дугган излучала здоровье и энергию, ее лицо было подвижным и выразительным, а темные глаза задорно поблескивали. — Меня вызывают для дачи показаний во второй раз. Уж не означает ли это, что меня в чем-то подозревают? — ухмыльнулась она. — Меня и Дорис Кокрейн. — Тут она закатила к потолку глаза. После такого вступления Кэти сразу почувствовала себя лучше. — К Дорис не так-то просто найти подход, не правда ли? — Боюсь, у бедняжки Дорис просто не все дома. Я бы на вашем месте на ее счет особенно не беспокоилась. — Рози говорила с сильным ольстерским акцентом, более грубым и, если так можно выразиться, более урбанистическим, нежели южноирландский. При этом ее акцент не резал слух, а звучавшая в голосе молодой женщины теплота придавала ему даже некоторую приятность. — Я хочу лично переговорить с максимально возможным числом людей, которые знали Алекса Петроу, — сказала Кэти. — Не представляю, что в таком случае могла вам рассказать Дорис. Ведь она совсем не знала Алекса. — Возможно, я допустила ошибку, вызвав ее вторично, — сказала Кэти. — Но вы-то просто обязаны его знать. Ведь вы вместе работали, не так ли? — Да, работали. — Темные глаза Рози неожиданно наполнились слезами. Она вынула из кармана халата бумажный платочек и на секунду прижала его к глазам. — Извините. Я и вчера по нему плакала. Самую малость. Все это было так неожиданно — прямо как гром среди ясного неба… Нужно какое-то время, чтобы свыкнуться с тем… с тем, что его уже нет среди нас. — Он вам нравился… — Конечно. Он был такой милый. Его нельзя было не любить.