— Где-то рядом с этой аллеей, — Брок отдувался от быстрой ходьбы, — должны находиться очередные руины. Они нашли их примерно посередине пути: несколько больших каменных капителей, развернутых под странными углами друг к другу и частично скрытых под снегом. — Такое впечатление, что строители дома сгрузили здесь все, что у них осталось, — заметил Брок, но Грейс покачала головой: — Не тот тип. Эти — коринфские, а на колоннах дома и храма — ионические. К тому же они слишком велики. Когда видишь, что они вот так здесь валяются, становится как-то не по себе, — добавила она. — Ведь они должны украшать верхушки колонн. Возникает чувство, что произошла какая-то катастрофа. Они прошли до конца аллеи, где их путь преградила каменная пирамида в рост человека. — Ну, с этим все понятно, — сказал Брок. — Египетский памятник мертвым. — Или древнеримский. Возьмите, к примеру, пирамиды Цестиуса. — Как, однако, вы хорошо во всем этом разбираетесь. — Я изучала историю искусств. Много лет назад. Они смогли пройти дальше только сквозь брешь в живой изгороди, миновав которую, они оказались в заброшенном саду, где кусты разрослись до такой степени, что почти не оставляли прохода. Протиснувшись между ними, они выбрались на прогалину, где увидели каменную скамью, стоявшую напротив старого вяза. За деревом скрывался массивный каменный блок, находившийся в наклонном положении из-за выступавших в этом месте из земли могучих корней. Грейс смахнула с каменной скамьи снег и присела, глядя на Брока, который отправился исследовать памятник. — Похоже на алтарь. — Он поднырнул под нижние ветви вяза, чтобы оказаться поближе к монументу. Потом, заметив, что это не цельная глыба, а нечто вроде ящика с тяжелой каменной крышкой, добавил: — Но нет, это больше похоже на саркофаг. А на его передней части вырезана надпись. — Какая? — крикнула Грейс. — «Et in Arcadia ego», — прочитал Брок, а затем перевел: — «И я в Аркадии». Черт, что бы это значило? Не могу поверить, что кто-то разговаривал на этом языке. Переводить с него — все равно что разгадывать кроссворд. Тут и глаголов-то никаких нет. — В этом-то вся и штука, — донесся у него из-за спины голос Грейс. — Неоднозначность придает фразе дополнительный смысл. Что-то в ее голосе заставило его повернуться и посмотреть на нее. Сквозь хитросплетение ветвей вяза он увидел, что по щекам у нее текут слезы. Он поторопился вернуться к ней и сел рядом на скамью. — Что случилось, Грейс? Она покачала головой и быстро вытерла перчаткой глаза. Затем, немного помолчав, глубоко вздохнула и начала говорить: — В первый раз я ездила в Париж с мужем еще до того, как мы поженились. Это была прекрасная поездка — какой, впрочем, ей и следовало быть: стояла весна, мы были влюблены, ну и все такое… В один прекрасный день мы увидели в Лувре знаменитую картину Пуссена. На ней была запечатлена группа пастухов в Аркадии, стоявших вокруг каменного надгробия, которое они только что нашли, — ну прямо как мы сейчас. И на этом надгробии были вырезаны слова: «Et in Arcadia ego». — Она пожала плечами, и ее голос стал более отстраненным, деловитым. — Нетрудно вставить в эту фразу глагол в прошедшем времени. Получится: «И я был в Аркадии», — как если бы человек в саркофаге обращался к нам сквозь века и годы. Он будто говорит: «Вспомните обо мне. Я тоже жил в этих краях — как вы сейчас». С другой стороны, глагол можно поставить и в настоящем времени. Тогда с нами будет говорить не мертвец, но сама смерть. «Помни, даже находясь в Аркадии, что я рядом». — Я понимаю, что вы имеете в виду, — кивнул Брок. — Как я уже говорил, вы хорошо во всем этом разбираетесь. Но почему эта фраза так вас опечалила? Некоторое время она хранила молчание, и он смотрел на ее упрямый профиль, пока она остановившимся взглядом рассматривала снег у себя под ногами. — Я скоро умру, — наконец прошептала она. Брок был поражен. — Что вы хотите этим сказать? Когда она заговорила снова, было видно, что она изо всех сил старается держать себя в руках. — Конечно, все когда-нибудь умрут, и мы об этом знаем. Но если разобраться, не по-настоящему, не до конца. Мы просто отказываемся верить, что это может произойти. Но я точно знаю, что скоро это со мной случится. Я отобрана. — Отобрана? — Брок почувствовал, как чуть ли не в унисон напряглись и замерли их тела. — Когда я еще была девочкой-подростком, — прошептала она неожиданно усталым голосом, — я читала об одной испанской деревне в годы гражданской войны. Может, у Хемингуэя? Не помню точно, но думаю, что я его тогда уже почитывала… Как бы то ни было, эта деревня находилась высоко в горах, а над ее рыночной площадью нависала высокая отвесная скала. Когда одна из воюющих сторон захватывала деревню, победители отбирали людей, которые поддерживали другую сторону, отводили на эту скалу и сбрасывали в пропасть. Она на мгновение замолчала, как если бы эта сцена проступила перед ней со всеми подробностями на снежном насте. — Меня охватывал ужас, когда я пыталась представить себе, каково это — дожидаться своей очереди, видя, как твоих товарищей по несчастью одного за другим отводят в сторону, а затем, несмотря на их крики и мольбы о пощаде, сбрасывают вниз. Но вот глаза, высматривающие жертву, останавливаются на тебе, и ты понимаешь, что настал твой черед, и в следующий момент чувствуешь на себе чужие руки, которые влекут тебя к бездне… Грейс, вся дрожа, сделала паузу, чтобы глотнуть воздуха. Брок, ожидая продолжения, хранил молчание. Еще один глубокий вдох, похожий на тяжкий вздох. — У меня рак, Дэвид. Вот в чем дело. Я больна раком. — Ох, Грейс, я не… — Его обнаружили у меня в июне. Опухоль в боку. Все лето мне делали химиотерапию, и, казалось, лечение помогло. Хотя я потеряла почти все волосы и чувствовала себя как мокрая тряпка, опухоль вроде как исчезла. Я знала, что выздоравливаю, и приезжала сюда пару раз, чтобы ускорить процесс реабилитации. В прошлом месяце я пошла провериться. Волосы у меня начали отрастать, да и энергии прибавилось, хотя я все еще быстро утомлялась. Меня, надо сказать, это состояние вполне устраивало, поскольку напоминало о том, что мне удалось превозмочь, и позволяло надеяться, что мое тело восстанавливается. Но врачи пришли к выводу, что раку меня все-таки остался и не только остался, ной распространился по всему организму. И я начала понимать — из того, что они говорили и как они это говорили, — что поправиться мне уже не суждено. — Она чуть повернула в его сторону голову и посмотрела ему в глаза. — Этим летом я уже сюда не приеду. Я исчезну, провалюсь в бездну… Брок отвернулся, не в силах выдержать ее взгляда. — Грейс… Мне так жаль… вы не представляете… — Эта мысль окончательно завладела мной и утвердилась в моем сознании, когда я увидела, как восприняли новость о рецидиве Уинстон и мальчики. Уинстон — это мой муж. Она снова глубоко вздохнула. — У нас двое сыновей. Ричард — восемнадцати лет и Артур — шестнадцати. Конечно, они отнеслись ко мне сочувственно, были внимательны и заботливы, как и в первый раз, но… Я вдруг начала замечать, что они воспринимают все происходящее как нечто вполне естественное. У них уже состоялась генеральная репетиция, когда они думали, что меня потеряют, и теперь знали, как ко всему этому относиться. Казалось, что они просто ждут, когда все это кончится, что они уже прошли через период душевного смятения, отрицания, скорби и тому подобного и не желают переживать все это снова. Для меня же все разительно отличалось от первого раза, когда меня отвлекали от печальных размышлений о собственной особе печальные мысли о том, как трудно придется без меня моим домочадцам. Когда у меня обнаружили болезнь, я сказала Уинстону, чтобы он не чувствовал за собой вины, если ему снова придется жениться после того, как я уйду, поскольку я и представить себе не могу, как он один будет вести хозяйство и присматривать за детьми. Он сказал мне, чтобы я больше ему такого не говорила, но теперь я поняла, что он над этим все-таки задумывался, и не могу сказать, чтобы мне это понравилось. Нет, вы не подумайте, будто он стал желать мне смерти или что-нибудь в этом роде. Я уверена, что он сделает все, чтобы помочь мне выкарабкаться, насколько, конечно, это в его власти, — в конце концов, это он предложил мне сюда поехать. Просто в своем сознании он как бы уже переместился в будущее, где ему снова предстояло быть холостым мужчиной, и мне показалось, что эта мысль вовсе не была для него так уж непереносима. С этой минуты мне стало трудно общаться с подругами, особенно с одинокими, так как я все время задавалась вопросом: уж не потому ли они столь предупредительны и заботливы, что через месяц или два в моем доме будет жить симпатичный вдовец, которому понадобится их помощь? Она вздохнула. — Ужасно все это звучит, не правда ли? Меня даже посещала мысль, что они станут у меня просить, чтобы я отписала одной из них своего мужа в завещании. И это не была ревность в ее, так сказать, первозданном виде. У меня возникло ощущение, что я сижу на станции в поезде, а Уинстон и мои мальчики сидят рядом в соседнем и мы переговариваемся друг с другом через открытое окно, будто мы едем вместе. Но при этом наши поезда скоро должны отправиться, и все мы понимаем, что поедут они по разным путям и в разных направлениях. Мною овладели страшная паника и чувство потери, так как я поняла, что мне больше с ними быть не суждено и что дальше они поедут без меня. Может быть, это и есть ревность и именно это заставляет человека страдать. Ну и еще одно: меня, конечно же, мучает страх. Я просто в ужасе, Дэвид. Это совершенно не похоже на то, что я испытывала в первый раз. Тогда я была смелой, или по крайней мере мне казалось, что я веду себя как смелый человек. Возможно, впрочем, что я просто была в шоке. Но теперь мне представляется, что я совершенно лишилась самообладания. И чем спокойнее и рассудительнее становятся мои близкие, тем больше я паникую. Вот почему я решила сменить обстановку и на какое-то время от всех от них уехать. Броку неожиданно пришло в голову, что он, как человек, который провел половину жизни, расследуя случаи так называемой внезапной смерти, и который в определенном смысле является экспертом в этой области, абсолютно не способен сказать ей что-либо ободряющее. — Я, Грейс, чувствую себя так глупо из-за того, что предложил вам отправиться в это место… — Он махнул рукой в сторону саркофага. — Вы не правы, — сказала она, положив руку ему на предплечье. — Я рада, что вы меня сюда привели. И в этом нет ничего патологического — надо же мне, в конце концов, как-то совладать с этим состоянием. Потому-то я и ходила вчера в храм. Все хотела понять, что тогда было на уме у Алекса Петроу. Надо сказать, что Брок с самого начала планировал так или иначе затронуть в беседе этот предмет. Собственно, по этой причине он и пригласил ее на прогулку. Но теперь ему не хотелось с ней говорить на эту тему. С другой стороны, разговор на эту тему позволил бы им отвлечься от мрачных фактов рассказанной Грейс душераздирающей истории, так как он напрямую с ними связан не был. — Вы полагаете, он отдавал себе отчет в том, что его ждет? — спросил Брок. — Именно это я и пытаюсь понять. Думал ли он об этом? Он, такой стильный парень! В его присутствии все остальные люди казались пресными, косноязычными и несколько провинциальными, как если бы он принадлежал к другому, куда более огромному и яркому миру. Я пытаюсь представить, знал ли он, что рискует жизнью, и повел бы себя по-другому, если бы это понял? Или, быть может, он все отлично знал и пошел на это сознательно, чтобы бросить вызов судьбе? — Вам кажется, что он любил рисковать? — О да! Я в этом уверена. Я помню, в какой ужас пришли некоторые наши пожилые дамы, встретив по пути в клинику этого парня, который мчался как одержимый на своем мотоцикле. Он правил им как «ангел ада» — по его собственному выражению. Кто-то одолжил ему этот скоростной болид, и он очень пришелся ему по сердцу. «Я чувствую себя в его седле как демон, вырвавшийся из преисподней», — говаривал Алекс. Кстати, его несколько раз штрафовали за превышение скорости. — Что ж… может, так и нужно уходить из жизни, — пробормотал Брок, прежде чем успел осознать сказанное и прикусить язык. Но Грейс, похоже, его не расслышала. Она смотрела на что-то поверх его плеча широко раскрытыми глазами и с таким же испуганным выражением на лице, которое он заметил у нее в крипте храма. Брок повернулся, проследил за ее взглядом и увидел темный силуэт человека с нахлобученным на голову капюшоном. Неизвестный наблюдал за ними, стоя без движения на расстоянии примерно тридцати ярдов от того места, где они находились, выделяясь темным пятном на фоне живой изгороди, окружавшей северную лужайку большого дома. Около секунды все трое не двигаясь смотрели друг на друга, после чего неизвестный резко повернулся и скрылся за ближайшей изгородью. — Оставайтесь здесь, — велел Брок. Вскочив на ноги, он побежал что было силы к дальнему концу живой изгороди, перепрыгивая через клумбы и запорошенные снегом кучи опавших листьев. Забежав за край изгороди, он остановился, чтобы перевести дух и осмотреться. Но никого не увидел. От бега в тяжелом пальто и сапогах по глубокому снегу у него часто вздымалась грудь, а дыхание прерывалось. Немного отдышавшись, он зарысил вдоль изгороди к тому месту, где стоял неизвестный. Прежде чем он достиг этого места, он увидел отпечатки резиновых сапог с уже знакомым ему изображением многогранника на каблуке. Следы тянулись вдоль изгороди, затем пересекали ее в том месте, где в ней зияла брешь, а затем шли в направлении прогалины, где он оставил Грейс. — Черт! — пробормотал Брок и, нырнув в дыру, пошел по следу чужака, не спуская глаз с отпечатков ног с рисунком многогранника на каблуке. Двигаясь за цепочкой следов и обогнув заросли кустарника, он вскинул голову и сквозь сплетенные ветви деревьев увидел темный силуэт незнакомца. Кем бы этот человек ни был, он добрался до Грейс раньше его и теперь стоял с ней рядом, нависая над ней всем своим телом. Брок видел, как запрокинулось бледное лицо Грейс, взиравшей на незнакомца. Он решил срезать путь и двигаться напрямик, а не по тропе, но скоро понял, что совершил ошибку, так как по колено увяз в глубоком снегу. Два неподвижных человеческих существа, которые находились перед ним, казалось, не имели ни малейшего представления, что он, преодолевая сугробы, пытается к ним пробиться. Однако в следующее мгновение Грейс, согласно кивнув, повернула голову в его сторону. Он понял, что она знала о его приближении, но вынуждена была выслушивать обращенные к ней слова. Потом в его сторону повернулся неизвестный, и Брок разглядел под капюшоном его черной парки кепку, а под ее козырьком — незнакомое мужское лицо. — Дэвид! У вас будет сердечный приступ! — крикнула Грейс с неподдельным волнением в голосе. Броку понадобилось неприлично много времени, чтобы справиться с одышкой и вновь обрести способность говорить: — Кто это?.. Кто?.. — Это Джеффри Парсонс, Дэвид. Он — здешний управляющий. Парсонс протянул ему руку, и Брок вынужден был снять перчатку, чтобы ее пожать. — Но какого черта вы там прятались? — с воинственным видом осведомился он. — Я видел вас, но не хотел мешать вашей беседе… — В голосе Парсонса слышались виноватые нотки. Брок одарил его оценивающим взглядом, заметил нависавшие у него над глазами спутанные прядки соломенных волос, услышал его слабый голос и почувствовал себя глупо из-за того, что потратил столько сил, гоняясь за ним. — А что вы скажете о вчерашнем дне? Вы шли за нами по пятам до самого храма, не так ли? Парсонс кивнул. — Мне было нужно кое-что спросить у миссис Кэррингтон. Извините, если обеспокоил. — Он виновато улыбнулся Грейс, затем нервно — Броку, после чего повернулся и зашагал в сторону большого дома. — Что ему от вас было надо? — спросил Брок. — У него проблемы с его подружкой Рози, и он хотел выяснить, не разговаривала ли она со мной о нем. Она тоже работает в клинике, и в прошлом году, когда я проходила здесь терапевтический курс, мы с ней подружились. — Грейс вздохнула. — Возможно, мне придется переговорить с ней, узнать, что у них случилось. Мне меньше всего хотелось бы сейчас этим заниматься, но… Он же не знает, что у меня… — Она посмотрела Броку в глаза. — Вы ведь никому об этом не расскажете, правда, Дэвид? Я, признаться, не собиралась говорить с кем-либо на эту тему. — Разумеется, не расскажу. Могу я вам чем-нибудь помочь? К примеру, передать что-нибудь от вас Рози?