— Я почему-то думала, что Михаил Иванович разведён. Или вдовец. — Может, так оно и есть? А это — его новая жертва? — Или он сам — жертва? Странно. Ни разу не появился с ней на корпоративе или каком-нибудь городском мероприятии. А выглядит всё так, как будто они уже давно женаты. Почему же он её прячет? Страшно представить, как они ругаются. Она испанка, он псих. Наверное, искры летят. Перед глазами возникла картина испанской корриды. Залитая солнцем песочная арена. Чёрный бык, исколотый пиками, с окровавленным загривком и ужасными рогами, злобный, яростный. А рядом — бесстрашный и элегантный тореро, размахивающий красной мулетой и готовый вонзить шпагу в своего огромного противника… — Михал Иваныч не перестаёт меня удивлять. Он понимает по-испански, надо же! Многогранная личность. Я-то думал, его единственное хобби — сидеть в камышах и крякать в трубку, приманивая уток. — А потом выкладывать видео на ютубе. Что и говорить, гендиректор сумел нас удивить. — У него экономка тоже испанка — Мануэла, — вспомнила я. — Кормит их одной паэльей. — Паэлья, — мечтательно повторил Виктор. — Я бы сейчас съел целое ведро паэльи. А ещё лучше — пельменей! Нам принесли хлебную корзину, и мы сразу набросились на багеты и ржаные булки, так, словно пришли в дорогой ресторан с единственной целью — налопаться хлеба. К счастью, вскоре на столе появилась и другая еда. — Ура, — тихо сказал Виктор и взял вилку. — Наконец-то. — Можно я буду запихивать еду в рот руками? И чавкать? — Тебе можно всё. Давай. Вперёд. Через полчаса мы отвалились от стола, как две сытые пиявки, и сразу же восстановили тесный физический контакт: я прижалась к Виктору и положила голову ему на плечо. — А что, хороший ресторанчик, — сказал он. — В Лозанне-то тебе не до ресторанов. Ты такой худой приехал. Тяжело приходится? Виктор опустил голову, вздохнул, потёр подбородок. — Тяжело — не то слово, — мрачно ответил он после долгой паузы. — Это какой-то ужас, — и снова умолк. Я ждала, что он расскажет, пожалуется. Но Виктор погрузился в свои мысли. Почти каждый день я видела его и Гришу на экране ноутбука. Конечно, в присутствии ребёнка он всегда улыбался и шутил. Но я понимала, что это напускное веселье. Наверняка, он чувствовал себя в больничной палате как в клетке. Ему вдруг пришлось сменить роль успешного менеджера и стильного холостяка, свободного, как ветер, на роль няньки. Не каждый мужчина на такое согласится. Когда Полина угодила в клинику с нервным срывом, Виктор мог бы найти в Лозанне русскую няню и пристроить её в больницу к Грише, вместо себя. Но для несчастного ребёнка присутствие чужого человека стало бы дополнительным стрессом. — Витя, ты мог бы со мной поделиться. — Не хочу жаловаться. — Но я не против! — Как-то это неправильно — ныть, стонать и плакать… Если только по-быстрому, да? Часика в два уложиться? — Начинай. Два часа у нас ещё точно есть. Виктор прерывисто вздохнул и покачал головой: — Я не понимаю, как Полина прожила в таком режиме целый год. Я уже через два дня готов был выть. Меня нет, я исчез. Есть только болезнь, огромная, как ядерный гриб, и маленький ребёнок, который надеется, что ты сумеешь облегчить его страдания… То рвота, то ноги отказали, то слова забыл… Процедуры, бесконечное ожидание — когда закончится капельница, когда перестанет тошнить, когда перестанет болеть, когда придут результаты… Женщины, матери, наверное, железные. Как нужно любить своего ребёнка, чтобы выносить этот ад в течение года и быть готовым терпеть ещё сколько угодно. Лишь бы он поправился, лишь бы выжил. Я люблю Гришку, но… Стыдно признаться, но я считаю дни — когда Полину выпишут из клиники, и она, в конце концов, отпустит меня домой… А ведь сейчас стало в тысячу раз легче, не сравнить с тем, что было ещё месяц назад! Сейчас у нас появилась надежда. — Как же это всё… Бедные вы! На меня племянник Виктора произвёл неизгладимое впечатление. Он цеплялся за жизнь с ожесточённым упорством зелёного стебелька, пробивающегося сквозь бетон. Но почему? Что он успел такого узнать о жизни, чтобы так за неё сражаться? Когда он успел так её полюбить? Многие взрослые, способные в силу возраста оценить роскошь подарка, сделанного им природой, давно бы сдались и махнули рукой — да пропади всё пропадом, сколько можно мучиться. А маленький ребёнок тем временем продолжал битву. Теперь мне казалось, что у меня самой появился тяжело больной семилетний племянник. Я не могла не думать нём постоянно, ведь он являлся частью Виктора. За сентябрь я научилась расшифровывать показатели крови и прочитала три монографии о патогенезе злокачественных новообразований. Пожалела, что в своё время не поступила на медицинский. — Знаешь, Гриша в тебя влюбился, — улыбнулся Виктор. — Как я его понимаю. Конкурент, однако. — И очень требовательный конкурент! Я за месяц Гришиных викторин превратилась в профессора астрофизики — такая же умная. Виктор обнял меня за шею и прижался щекой к волосам. — Как с тобой хорошо, Маргарита. Не хочу уезжать. — Но уедешь, и очень скоро, — тоскливо напомнила я. — Завтра. — А твой загранпаспорт ещё не готов? — На этой неделе, наверное, отдадут. — Вот и славно! И сразу же подавай документы на швейцарскую визу. Надо будет съездить в Екатеринбург, там визовый центр. Прилетишь в Женеву, я тебя встречу. Прокатимся по Швейцарской Ривьере до Монтрё и дальше, увидишь террасные виноградники, Шильонский замок, горы и озеро. Не грусти… Если подумать, у нас всё хорошо. Грише лучше с каждым днём. Он прав. Самое главное — ребёнку с каждым днём становится лучше. Всё остальное несущественно. Но, тем не менее… Мне ужасно грустно. — К тому же Ксюша обещала через неделю опять меня отпустить. Если ты к тому моменту ещё сама не соберёшься в Швейцарию. «Ксюша!» За прошедший месяц я слышала это имя сто раз, но у меня не было возможности познакомиться с его хозяйкой. Я уже поняла, что подружка Полины стала совершенно незаменима для этой несчастной маленькой семьи. Сейчас она переехала на два дня из Женевы в Лозанну — из одной больницы в другую — чтобы побыть с ребёнком, пока Виктор слетает домой. А до этого заботилась о подруге в женевской клинике. А ещё раньше — помогала, когда Полина с сыном лежали в больнице в Германии. И в трёх российских клиниках тоже постоянно поддерживала, была рядом, заряжала оптимизмом. Но почему — Ксюша? Нельзя сказать Ксения? А ещё лучше бы называть её по имени-отчеству! С одной стороны, я была благодарна девушке за предоставленную возможность повидаться с любимым. С другой стороны, всякий раз, когда Виктор говорил Ксюша, Ксюха, Ксюшка, меня внутри царапала какая-то заноза. Посмотреть бы на эту Ксюшу… Глава 4 Утром в понедельник я наткнулась в зеркале на взгляд вдовы. Выражение лица было настолько скорбным, что хотелось немедленно пристрелить его хозяйку, избавив от лишних мучений. Я постаралась надеть улыбку. Получилось только с пятой попытки. Но уже что-то. Ни один мужчина не обрадуется, если его любимая выглядит так, словно её заставляют есть жареных тарантулов. Виктор занимался настоящим мужским делом — добывал для нас кофе из кофе-машины. К тому же он листал пудовую папку, полученную в аэропорту от Елизаветы. Он листал её и три часа назад, лёжа в постели, и даже складывал на меня какие-то таблицы. И тихо ругался, когда бумаги сползали с моего бока. Ему ж надо чтобы всё ровно и по линеечке. Ну, сорри, у меня фигура, изгибы, на них макулатура не держится! Это было моим последним воспоминанием, потом я отключилась. — Кофе, грюйер и швейцарский шоколад, — зачитал меню Виктор. — Больше у нас ничего нет. Он уже был в брюках и белой рубашке. Выглядел свежо, несмотря на бессонную ночь, и распространял вокруг тонкий аромат мужского парфюма. Даже фиолетовые тени под глазами его не портили. Да его вообще ничто на свете не могло испортить, каждое его движение или жест приятно отзывались у меня в груди. И через каких-то пять часов мы расстанемся! Эх! — Роскошный завтрак. А что такое грюйер? — Швейцарский сыр. Волшебный. Ты съешь кусочек и навсегда забудешь обо мне. Отныне ты будешь думать только об этом сыре! — Супер! Давай тогда кусок побольше, потому что я не знаю, как нам сейчас расстаться. — Не сейчас, а через несколько часов. Сначала в офис. Знаешь, Рита, я, всё-таки, поговорю с Михаилом Ивановичем. Не дело, что ты уже месяц без работы. Нет, конечно, девушка может не работать и дольше. Но тебя это точно не касается, ты зачахнешь без любимой профессии. Поэтому я должен обязательно… — Не вздумай! — подпрыгнула я. — Не надо! Ты же видел, Михаил Иванович вчера на меня волком смотрел. — Видел, — нахмурился Виктор. — Хотя, возможно, это потому, что он исстрадался в разлуке с тобой, но не знал, как выразить словами свою неизъяснимую тоску, да ещё и в присутствии супруги испанского происхождения, что, безусловно, не располагает к проявлению нежности в адрес других женщин. Я застыла с куском грюйера в зубах: — Это был белый стих? Или просто длинное предложение? — Оно самое. — О! Как же приятно иметь дело с мужчиной, способным обогащать не только прибрежные угодья, но и мозг! — Специально для маленьких глупых девочек могу разбить одно предложение на несколько коротких. Маргарита. Надо. Нам. Решить. Эту. Проблему.