Щелковское шоссе освещалось луной — круглой и плоской, похожей на новенькую копейку. Семен ехал на небольшой скорости, курил одну сигарету за другой и пытался сосредоточиться на мысли о предстоящей встрече, но ему это не удавалось. В голову лезла всякая дрянь и, прежде всего, мысль о скором возвращении жены и дочери, которых он отправил в десятидневный тур на Канары по липовым путевкам. Началось с того, что ему позвонила какая-то Лада, представившаяся сотрудницей туристического агентства, название которого он второпях не разобрал, и радостно сообщила, что его телефонный номер оказался в числе выигравших бесплатный тур на двоих на Тенерифе. — Нонка, на Канары поедешь? — крикнул он супружнице, которая возилась на кухне. — На две недели! — С тобой? — недоверчиво поинтересовалась Нонка, появляясь в дверном проеме со столовой ложкой в руке. — Размечталась! — усмехнулся Семен. — Поедешь с дочерью, как миленькая. Забыла, что у меня командировка в Пензу? Ни в какую Пензу он не собирался, но отделаться от семейства хотя бы на несколько дней очень хотел. — Кто это был? — спросила она, кивнув на телефон, когда Семен положил трубку. Семен отмахнулся: — Ты не знаешь… из редакции… — Из редакции?! С каких это пор в редакции раздают путевки на Канары? — Да при чем тут?.. — досадливо поморщился Семен. — Звонил Мишка — ему предложили горящие, а он не может… Так что, поедешь? — Какой Мишка? — не унималась Нонка. — Кручинер? — Какой, к черту, Кручинер! При чем здесь Кручинер? Я тебя спрашиваю, ты поедешь или нет? Говорить правду о происхождении путевок Семен не хотел. Он был прекрасно осведомлен о въедливости и занудстве своей супружницы: если бы она узнала, что путевки бесплатные, она бы поставила раком и агентство, и его самого, выясняя что да как, да почему, да какая им от этого выгода и что за этим стоит, и не успокоилась бы до тех пор, пока не изнасиловала бы всех, кого можно и кого нельзя. Сам Семен тоже отнюдь не был доверчивым простаком и в другом случае наверняка постарался бы узнать, в чем тут фишка, но сейчас ему так хотелось поскорее избавиться от семейства, что вникать в подробности он не стал — тем более что в глубине души свято верил: никогда никакое агентство не посмеет обмануть его, знаменитого журналиста Семена Хинштама. Себе дороже. И вот теперь взбешенная Нонка — черт ее дери! — звонит через каждые два часа с Тенерифе, обкладывая его семиэтажными матюгами, орет, что им пришлось на месте выложить чуть ли не все баксы, прихваченные на карманные расходы, за номер на первом этаже и полупансион в паршивейшем отеле, и отчаянно требуя денег. «Блин, как сговорились, — пробормотал Семен и швырнул окурок в окно, — денег им, видите ли, подавай… А где их взять-то?..» Зазвонил мобильный. Семен посмотрел на дисплей и сердито сунул телефон в карман. Это была Нонка, уже четвертый раз за ночь напоминавшая о себе, — вероятно, решив, что хотя бы ночью сумеет вывести его из себя и заставить поговорить с ней. «Баба мужа матом кроет», — пробормотал Семен, любивший поэзию, и вернулся к своим невеселым размышлениям. Еще неизвестно, чем обернется для него эта история с Канарами, — Нонка, даже если он пошлет ей денег, все равно устроит ему веселую жизнь. Кроме того, он поймал себя на ощущении, что уже не так хочет Оксану, как раньше, — то ли он устал, то ли его пыл остудил ее кислый вид, то ли ему элементарно жаль десяти кусков… И наконец, этот псих, который навязался на его голову со своими секретами и тоже собирается, сукин сын, его поиметь. «Вот блин! — с досадой повторил Семен и даже стукнул ребром ладони по рулевому колесу. — И какого хера он затащил меня в такую даль!» Когда он проехал сороковой километр, до назначенного часа оставалось восемь минут. Луна поднялась чуть выше и через лобовое стекло была уже не видна. «Десять кусков — это вам не кот чихнул… Правда, если он действительно что-то знает, тогда ладно… — деньги так или иначе отобьются… Но ведь, скорее всего, это просто псих и больше ничего. Или он скажет, что у него нет доказательств, а сенсация, основанная на непроверенной информации, оборачивается потом таким геморроем, что лучше не надо… А может, это мент, которому хочется по-легкому срубить деньжат?.. Наверное, мент… голос уж больно знакомый… Хотя, черт его разберет, может, и не мент… И главный как назло улетает с утра пораньше, да и сейчас его уже не достать…» И вдруг он вспомнил. Сорок пятый километр Щелковского шоссе — это же мидовские дачи. Поселок на полсотни деревянных домов, построенных сорок лет назад. Три комнаты и веранда — на две семьи. Сортир с проржавевшим бачком, общая кухня: если повезет — с холодильником. Справа ваша сметана, слева — наша. И никакой ванной: кто хочет, отправляется на помывку напротив, в пансионат — там сауна и душ. Мидовская номенклатура там, конечно, никогда не отдыхала, а всякая мелкая шушера дралась за возможность пристроиться по дешевке на казенной дачке. Когда-то он, кажется, писал об этих дачах… давно, в конце восьмидесятых, еще при Шеварднадзе… Что там делалось теперь, Семен не знал. Может, построили что-то новое и сдают кавказцам за бешеные бабки, а может — скорее всего, — все осталось по-прежнему, если, конечно, за это время деревянные домики еще не развалились окончательно. «В любом случае, — думал Семен, — в октябре там никого нет. Какого же черта! И ворота — я помню, там ворота и будка для консьержа, и все это запирается на ночь даже летом, когда там полно народу. А-а! — Семен хлопнул себя по лбу. — Идиот! Псих живет напротив, в пансионате! Ну конечно! Хочет поговорить, гуляя ночью по осенним аллеям… Выходит, он действительно мидак? Ну конечно, как это я сразу не догадался? Интересно, однако…» Фары высветили название населенного пункта: «Биокомбинат». Это — последний перед сорок пятым километром. Семен поддал газу и через пару минут впереди, на правой стороне шоссе увидел кирпичную арку пансионата. Он пригнулся к лобовому стеклу, вглядываясь в освещенный фарами пятачок, но никого не увидел. «Ну, если ты меня намотал, — сквозь зубы процедил Семен и взглянул на часы. До трех оставалось полторы минуты. Он выключил зажигание, поднял стекло и поежился. — Жду до начала четвертого и сматываюсь к едрене матери…» Снова заверещал мобильник. «Нонка, черт тебя подери!..» Семен скосил глаза на дисплей, но это была не Нонка. — Я вижу, вы точны. Это очень мило. — Голос звучал глухо, и Семену показалось, что его собеседник закрывает трубку рукой. — Мерси. Поздно, однако. Вы где? — Возьмите деньги, закройте машину и перейдите на другую сторону. — Послушайте… — Боитесь? — Пошел ты!.. Семен вытащил из бардачка барсетку с деньгами и задумался. Куда он его зовет? И почему на другую сторону, если пансионат — на этой? «Чего мне бояться? Я этого психа знаю. Я вот только никак не могу вспомнить, где я слышал его голос. Но то, что я его слышал и не раз, — это железно. И он это хорошо знает, потому и прячется. И потом, грабители и убийцы так не говорят: “Вы точны” и “Это мило”. Так говорят люди, обученные хорошим манерам, — дипломаты например. Просто не хочет человек, чтобы его раньше времени засекли, и… его можно понять. Мало ли чем он рискует? Тем более раз он из МИДа». Зажав в одной руке барсетку, а в другой мобильник, Семен перешел на другую сторону шоссе и оказался в нескольких метрах от ворот дачного поселка. — Вот и славно, — сказала трубка, — теперь пройдите метров пятнадцать вдоль ограды. И не отключайтесь пока… Семен хотел спросить — зачем, но не успел. По шоссе, со стороны Москвы, промчалась сверкающая иномарка. «Вжжжик!..» Свет фар на мгновение выхватил из темноты полоску асфальта, пожелтевший и почти уже облетевший кустарник на обочине и его самого. Семен посмотрел ей вслед и вдруг поймал себя на том, что завидует людям, сидящим в этой машине. «Едут себе в какое-нибудь хорошее место… на дачу например, а там опавшие листья, костерок, шашлычок и тихо-тихо, а может, куда-нибудь еще… кто их знает?.. Главное, что они не болтаются ночью на безлюдном шоссе, бросив в постели красивую бабу, и не получают через каждые полчаса матюги от собственной жены…» И тут же у него мелькнула странная мысль, что еще минуту назад он мог бы проголосовать и тогда у него был бы хоть какой-то шанс, что водитель иномарки остановится и спросит, нет ли у него проблем. И тогда он, Семен, на этом гребаном шоссе был бы не один. Впрочем, он и так не один. — Ну, что вы там застряли? — сказал голос в трубке. — Пройдите еще немного и смотрите внимательно — там должен быть сломанный прут. Нашли? Вот и славно. Перелезайте через ограду и идите вперед, к голубому домику. Семен выругался, протискиваясь в узкую щель между прутьями, и, оказавшись по ту сторону, остановился и прислушался. На легком ветру чуть поскрипывали высокие прямые сосны, и время от времени, шурша, падал на землю сухой лист. В лунном свете одноэтажные домики с темными окнами казались мрачными и холодными. Семен был уверен, что за ним наблюдают, и сделал несколько шагов, подкидывая опавшие листья и вглядываясь в темноту, чтобы определить цвет стоящего впереди дома. — Здесь, здесь, — сказала трубка, — смелее. Дверь не заперта. Семена ужасно раздражали все эти «смелее» и «славно», но он молчал, тем более что, подойдя к крыльцу, заметил, что телефон его невидимого собеседника отключился. Он поднялся по ступенькам, стараясь ступать как можно громче и уверенней, открыл дверь и переступил через порог. На него пахнуло сыростью нетопленого и нежилого помещения, и, хотя навстречу ему никто не вышел, Семен не удивился — как будто ждал чего-то в этом роде. — Что, в прятки будем играть? — спросил он как можно развязнее, но ответа не получил. Он стоял в темной прихожей, прислушиваясь к тишине, но не мог уловить ни малейшего звука, ни малейшего колебания воздуха. — Ну что, милейший, может, мне уйти? Он собирался задать этот вопрос в своей обычной хамско-иронической манере, чтобы как-то подбодрить себя, но, к ужасу его, получилось совсем иначе — жалостно, будто он спрашивает разрешения у начальства, которого при этом ужасно боится. «Какого хера!..» — проворчал Семен, толкнул дверь в комнату и тут же увидел его. «Псих» стоял у залитого лунным светом окна, и контур его высокой худой фигуры был совершенно неподвижен. Семен был уверен, что сразу узнает его, но он ошибся. Впрочем, все, что он мог разглядеть, — это довольно длинные прямые волосы и то, что тот стоит, скрестив руки на груди и слегка ссутулившись. «На Гоголя похож», — мелькнуло у Семена в голове, и он сразу же сказал себе: «Он не из МИДа». Впрочем, ни в фигуре, ни в позе «психа» не было ничего угрожающего, и Семен несколько успокоился. — Добрый вечер, однако, — проговорил он, чтобы прервать молчание, которое все больше действовало ему на нервы, и пошарил по стене в поисках выключателя. Фигура у окна чуть шевельнулась. — Разве не лучше беседовать при луне? При звуке его голоса Семен замер — голос, впервые звучавший «вживую», был до боли знаком. Семен подумал, что если он сделает еще одно, последнее маленькое усилие, то непременно вспомнит его. — Вы такой романтик? — небрежно спросил он. Человек у окна слегка усмехнулся. — Романтик? Да. Пожалуй. К тому же света все равно нет. Электричество давно отключили. — Понимаю. Поздно, однако. Может, мы?.. — Вы торопитесь? Семен решил, что теперь пришла его очередь усмехнуться. — Не то чтобы, знаете ли, но меня ждут… — Женщина, вы сказали? — По-моему, я ничего такого не говорил. Но если угодно — да, женщина, и очень красивая. Надеюсь, у вас тут можно курить? Не дожидаясь ответа, Семен полез в карман брюк и тут же с ужасом вспомнил, что впопыхах забыл взять сигареты из машины. — У вас, случайно, не найдется?.. А то я забыл свои в тачке… — Я не курю.