– А вот это ты, господин следователь, загибаешь… – Демьян Федорович, все еще находясь в состоянии раздрая, с силой надавил голосом. – Не мог комиссар так поступить! Это тебе не при старом режиме… Чтобы большевик да уподобился вашему брату… Врешь! Понял? Доронин поднял на следователя взгляд, переполненный болью: – И ты мне тут байду не трави! Мы, большевики, не для того вас, краснорожих, потеснили, чтобы потом вашими же паршивыми делишками заниматься. Мы новый мир пришли творить! Ясно? А потому нам с вашими понятиями не по пути! Недавно слегка расправившиеся плечики Озеровского вновь поникли. Аристарх Викентьевич оправил костюм, вялым движением нацепил на переносицу пенсне. Развернувшись, мелкими шажками побрел в сторону автомобиля. – Вы куда? – подобной реакции от собеседника Доронин никак не ожидал. – Нам в другую сторону! – Не вижу смысла в дальнейшем общении с гражданином Сартаковым. Ведь вы для себя уже сделали выводы. Считаю целесообразным прекратить дальнейшее расследование и закрыть дело. – Ишь, как запел… – Доронин закрыл глаза, с силой втянул сквозь ноздри как можно больше воздуху, с шумом выдохнул, в голос выматерился. Полегчало. – Обиделся, Аристарх Викентьевич? Не понравилось, как с тобой разговаривают? А знаешь, как с моим братом, при царе, балачки вели? В морду, без разговоров, хрясь – и все дела! Да так, чтобы юшка из носопырки – да на палубу! А опосля сам ту палубу от своей крови драишь, чтоб блестела! А мы тут цацкаемся, все уговорить пытаемся. Убедить… Мать вашу… Словом, так, сатрап недобитый, – неожиданно закончил речь чекист, – или идешь со мной к этому самому… Сра… Словом, к тому мужику, и доводишь дело до конца либо собирай монатки и дуй из Чеки на все четыре стороны! И чем дале – тем лучше! Озеровский резко развернулся, с силой сжал кулачки: – Попрошу со мной в таком тоне не разговаривать! – слова с шипением выплеснулись наружу. – Я в сыске более тридцати лет. Верой и правдой! И мне было все едино – кого защищать: голубую кровь или вашего брата пролетария. Потому как преступники для меня всегда были, есть и останутся отбросами общества. Кто бы они ни были: дворяне, купцы, студенты, как Канегиссер, или комиссары вроде вашего Михайлова. Если человек совершил преступление, под любой личиной, для меня он никто. И ничто! Понятно? Матрос сделал шаг назад, долгим, более внимательным взглядом взглянул на коллегу и неожиданно широко улыбнулся: – Понял. Не дурак. Так что, идем, али как? Озеровский хотел добавить еще пару слов, но только тряхнул головой: все-таки этот матрос был ему симпатичен. – А не боитесь, что Сартаков наговорит нам такого, что вам не понравится? Он ведь тоже из старорежимных. И наверняка из обиженных. – Ничего, – отмахнулся чекист, – ради дела потерпим. * * * Белый кинул шинель на топчан, но ложиться не стал, присел. Канегиссер, сидя на топчане в любимой позе, прижав к голове колени, ждал, когда сокамерник заговорит. Тот молчал, не замечая нетерпения молодого человека. Долго ждать студент был не в силах и поэтому быстро переместился на край нар: – Ну что? Как? Полковник поднял взгляд на юношу: – Что как? – Допрос как? – Никак. – То есть? – Студент с недоумением уставился на Белого. – И что, не спрашивали о ночном происшествии? – А зачем? – Уголки губ Олега Владимировича слегка опустились то ли в улыбке, то ли в усмешке. – Тоже мне, происшествие. Вот то, что вы натворили, – да. А это… – Но как же? – продолжал недоумевать Канегиссер. – Неужели им неинтересно знать, зачем тот бугай хотел меня… – Вы что – идиот? – неожиданно резко произнес полковник. – До сих пор не понимаете, что детство закончилось? Месть за друга! Ха-ха-ха! Интересно – неинтересно… Да поймите, в конце концов. Вы – труп! Неужели до вас еще не дошло? – Олег Владимирович склонился над юношей. – Ночью была первая попытка. Завтра будет вторая, третья. И так до тех пор, пока ваше никчемное тело не упакуют в деревянный ящик. – Нет… – Щеки молодого человека задрожали то ли от страха, то ли от гнева. – Такого не может быть! А суд? Обязательно должен быть суд. – Вы действительно кретин, – на этот раз Белый горько усмехнулся. – Вас потому и хотят ликвидировать, чтобы вы не дожили до суда. Кому нужен убийца-свидетель, тем более носитель опасной информации? – Не могу в это поверить! – Губы молодого человека пересохли, потому он их постоянно облизывал. – Они обещали. Гарантировали! – Кто? Те, кто надоумил вас? – Олег Владимирович упал на нары. – Можете не сомневаться: они первыми заинтересованы в вашем молчании. – Что же мне делать? – Канегиссер бросил испуганный взгляд на сокамерника. – Как быть? Ведь… Нет, так невозможно! Чтобы вот так… Они обещали! – Да заткнитесь вы! – Белый не сдержался, выругался. Юноша вскочил на ноги, сел, снова вскочил. – Я не хочу умирать! Я хочу жить! Хочу творить! Жить! – Губы молодого человека мелко задрожали. На глазах появились слезы. – Мне страшно. Олег Владимирович хотел отвернуться, дабы не видеть соплей убийцы, но в сердце кольнула неожиданная мысль: «А ведь он чуть старше моего Сашки. Года на три. Такой же нескладный. Такой же неприученный к жизни. Поэт… Саша тоже писал стихи. Пытался. Хотел опубликоваться. Не успел». «А ведь кто-то вот так же, как я, наверное, сидел рядом с ним, когда он умирал, – более глубоко кольнула другая мысль, – и ничем не помог. Тот умирал, а он смотрел. И, может быть, точно так же разглагольствовал по поводу того, как глупо ведет себя молодежь. Суки! – Белый резким движением, которое причинило боль, встал с нар. – Все суки! И те! И эти! И я в том числе! Мальчишка-то мне чем не угодил? Что ты на нем злость срываешь? Если бы Керенский сидел в этой камере, придушил бы. А этот…» Глаза полковника наткнулись на дальний, верхний угол тюремной норы, в котором чернело пятно от снятой большевиками иконки: господи, поскорее бы все закончилось! – Вы говорили, что вам сразу после убийства обещали помочь скрыться? – Белый и сам не понял, как у него с уст сорвались слова. – Да. – Канегиссер вскинул на сокамерника мокрое от слез лицо. «И когда он успел распустить нюни?» – удивился Олег Владимирович, но тут же забыл, о чем подумал. – А на самом деле? – Они мне… – Мальчишка снова расплакался. – Перестаньте ныть. – Белый брезгливо поморщился. – Лучше припомните в деталях, как все было? Успокоились? Молодец. Итак? – Я воспользовался черным ходом. Как и обещали, он был открыт. Добежал до нужной квартиры, – запинаясь, быстро заговорил Леонид. Он почувствовал: старший товарищ не случайно задает вопросы. Неужели есть шанс? Хоть малейший? – Но дверь оказалась заперта. Понимаете? Я дергаю, а она ни в какую… Кинулся к другой двери. Та оказалась открыта. Я вбежал. Хотел пройти в комнату, чтобы потом воспользоваться окном, но меня не впустили! Понимаете, не пустили! – едва не в истерике выкрикнул Леонид. – А ведь мы договаривались! Вышвырнули, как шавку, в коридор. Кинули в меня пальто, вытолкали в парадное, закрыли дверь перед самым носом. Я стал стучать, но никто не открыл. А внизу шаги – чекисты. Стало страшно. Я даже не мог думать, соображать. Бросился ко второй двери. В ту самую квартиру, дверь в которую с черного хода оказалась закрыта. – То есть в ту квартиру, о которой вы договаривались? – уточнил Белый. – Ну да. Принялся стучать. Слышу шаги. Хозяин дверь приоткрыл, а та на цепочке. И цепочка такая толстая, не вырвать. А внизу шаги. Оглянулся посмотреть, далеко ли погоня, – дверь захлопнулась. Накинул на себя пальто. А куда бежать? Бросился вниз, по лестнице, думал, не узнают. Но тут начали стрелять. Кинулся к ходу на чердак. Он оказался закрытым… – Стрелять начали чекисты? – Наверное… Не знаю. Помню, пуля пролетела рядом, ударилась в стену. Я кинулся наверх. – Рядом как? – Едва не задев ухо. – Мальчишеская тонкая рука непроизвольно приподнялась, тронула мочку левого уха. – Прямо перед лицом пролетела. В стену ударилась. До сих пор чувствую, как у меня все внутри одеревенело от ужаса. Потом раздались еще выстрелы. – Камешками по лицу хлестнуло? – Что? – Спрашиваю: осколками стены от удара пули по лицу ударило? – Нет. – Понятно. Когда прозвучал первый выстрел, вы спускались по лестнице? – Да. – Не слышали, в тот момент дверь открывалась вторично? – Какая дверь? – Любая. – Вроде нет. Не помню. – Лица преследователей видели? – На лестнице было темно. К тому же сетка шахты лифта мешала что-то рассмотреть. – Что ж, молодой человек, могу вас поздравить. В камере вас пытались убить вторично после неудачной попытки в доме на Миллионной. Что так смотрите? В вас стреляли люди, которые сподвигли вас на убийство господина Урицкого. Теперь понятно, почему у нас появились гости. Голова Леонида упала на грудь, которая стала сотрясаться от рыданий. – Мне сказали, чтобы я, в случае если меня арестуют, молчал, – шмыгнул носом мальчишка, – обещали, что вытянут отсюда. – Как сегодня ночью? – едко заметил Белый. – Кстати, какого лешего вы согласились убегать по Миллионной? – Мне сказали, это самый идеальный вариант. – Для самоубийцы. «Мне сказали, мне сказали…»