– Что значит, люди Бокия? – В голосе первого чекиста слышался металл. – У вас там что, частная лавочка? Кто на себя взял руководство ПетроЧК? – Я! – выдохнула Варвара Николаевна. – Тогда все понятно. Женщина напряглась от интонации голоса Железного Феликса – холодного, бесцветного. Она чувствовала: что-то изменилось в отношении Дзержинского к ней. Когда он отправлял ее в Питер, он был совсем другим. Теперь же перед ней стоял холодный, абсолютно безразличный человек. Варвара Николаевна искоса бросила взгляд на Феликса Эдмундовича: худой, в слегка мятой одежде военного покроя (видимо, в вагоне спал, не раздеваясь), однако в отлично вычищенных сапогах, которые Дзержинский всегда чистил самостоятельно. Уставший, но одновременно собранный, пружинистый. Рыцарь, похожий на Дон Кихота, но не с донкихотовским взглядом. У героя Сервантеса глаза всегда оставались добрыми, по-телячьи детскими, как представляла себе во время чтения романа Яковлева. У Дзержинского взгляд был острый, как бритва, готовый в любую минуту разрезать. Вот и сейчас он смотрел в сторону состава с прищуром, будто в пулеметную щель. Из тамбуров трех других вагонов поезда главного чекиста республики на железнодорожную платформу принялись спрыгивать сотрудники отряда Московского ГубЧК, личная охрана. Вместе с Феликсом Эдмундовичем, как на глаз отметила Яковлева, из Москвы прибыло человек двадцать. Многих Варвара Николаевна видела впервые. Однако встречались и знакомые лица. Те, заметив женщину, в знак приветствия, кто улыбаясь, кто хмуро, кивали головой, однако подойти и поздороваться за руку не решались. Видимо, такова была инструкция. Крепкие молодые парни, в целях безопасности, окружили беседующих на расстоянии, не позволявшем услышать их разговор и одновременно дававшем возможность контролировать ситуацию. Двое из московских чекистов в ожидании дальнейших распоряжений держали в руках нехитрые пожитки начальства. Феликс Эдмундович осмотрелся. – Кого-то ждешь? – заметила Яковлева. – Одного человека. Тем человеком, как вскоре выяснилось, оказался высокий, худощавый юноша лет семнадцати, не более. Стройный, с открытым лицом, с острым, «дзержинским», взглядом и волевым, рассеченным надвое природой подбородком. Под кожаной, перетянутой в поясе тужуркой виднелась застегнутая на все пуговицы, до подбородка, гимнастерка. Нижняя часть обмундирования молодого чекиста состояла из студенческих брюк и ботинок на толстой каучуковой подошве. В правое плечо молодого человека врезались веревки от вещмешка. Мальчишка изо всех сил тужился показать себя бывалым солдатом, однако сонный вид и растрепанные волосы делали его смешным и слегка, по-детски, неуклюжим. – Знакомьтесь. – Дзержинский кивнул в сторону юноши. – Саша, точнее, Александр Мичурин[29]. Работник Московской ЧК. Останется здесь. Насколько долго – решу позже, – тут же уточнил Феликс Эдмундович. И, заметив заинтересованный взгляд Яковлевой, не скрывая усмешки, добавил: – Будет работать с Бокием. Теперь поехали. По дороге доложишь, что за бардак у вас тут творится. «Моторов» на вокзал прибыло два. В первом разместились Яковлева и главный чекист. Во второй плотно загрузились все остальные. По дороге Варвара Николаевна излила душу. Припомнила все. Начиная с того, как Бокий отказался усмирять «блатных», которые чуть не разгромили склады кооператива на Большой Московской, заканчивая тем, что Глеб терроризирует охрану комиссариата, чем ставит ПетроЧК в неловкое положение. Дзержинский слушал, не перебивая и не вслушиваясь. О том, что происходит в Питере, точнее в ПетроЧК, после убийства Урицкого, он догадывался и сам. Варвара ни за что бы, за просто так, не отдала власть. Держалась девка за нее, родимую, обеими руками. Как она умела это делать, он прекрасно помнил по столичным делам. Потому-то и сослал ее в Северную, когда убедился, что в Москве она будет ему только мешать. И тому появился веский повод: убийство Володарского. ПетроЧК, как показалось Дзержинскому, в данном деле проявила полную бесхребетность и бессилие. Два месяца вести дело и ничего не выявить (несколько подозреваемых, с подтвержденным алиби невиновности не в счет). Подобное попустительство, да еще в такой тяжелый момент для республики, было просто непозволительным. И Варвара Николаевна действительно справилась с поставленной задачей. Заставила Моисея довести дело по мятежу в Михайловском училище до логического конца (именно так в ее письме Дзержинскому и прозвучало: «заставила»). Прижала самого Урицкого, да так, что тот наконец-то нашел в себе мужество и подписал расстрельный приказ. Это тоже было достижением: до приезда Варвары Николаевны Моисей Соломонович старался руководить ПетроЧК мягко, лояльно, насколько это было возможно в тех условиях, в которых находилась страна. «Теперь же он вынужден был, – как писала, хвастаясь, Яковлева, – зашевелиться». Чем и гордилась. Но Варвара забыла о главном: гордецы партии, по крайней мере на данном этапе, были не нужны. А за Яковлевой такой грешок стал заметен еще в столице. А что ж тогда творится тут, в Питере? Феликс Эдмундович бросил взгляд в сторону подчиненной, снова принялся смотреть в сторону прохожих и домов. «Гордячка… Гордячка Варвара Николаевна. И кто-то ведь мог на ее гордости сыграть. Почему мог? А если уже сыграл?» И вот тут встает вопрос: может ли он, Дзержинский, ей верить? И тут же напрашивается ответ: нет. А ему нужен свой человек. Потому, как то, что задумано, сможет выполнить только верный, преданный товарищ. Бокий. «Глеб – свой человек. Проверенный. И временем, и делами. Если, конечно, Варвара… Нет, не могла. Бокий – другого теста изделие. Чтобы его раскусить, нужно слишком много времени, которого у Варвары не было». Под монотонное брюзжание Яковлевой Феликс Эдмундович прикрыл глаза. «Господи, о чем я думаю? А у меня самого есть время? Ведь сейчас все решают не дни, даже не часы. Минуты!» «Нет, – тут же мысленно поправил сам себя Феликс Эдмундович, – неправильно. Сейчас все решает не время, а правильный расклад, как в картах. Нужно по нарастающей выложить козыри, чтобы после каждой сдачи у Свердлова был ступор. Ведь как думает Яков: он на коне, потому как находится рядом со Стариком. И в своей невежественной самоуверенности не видит всей картинки целиком, а ситуация сегодня должна в корне измениться. Ночью он, Дзержинский, поменял карты, и теперь в руках Свердлова одна шелупонь. Хотелось бы увидеть Яшкину физиономию, когда он услышит неожиданную новость из Питера. А неожиданной новость станет потому, что Свердлов просто не ждет такого ответного хода. Хотя он сам его подсказал в своем ночном обращении». Вся информация о тайных контактах чекистов с британским посольством находилась только в руках самых доверенных лиц Дзержинского: у Бокия в Питере и у Петерса в Москве. Именно через Глеба Ивановича летом была налажена связь между Петроградом и Москвой, между Петерсом и Шмидхеном со Спрогисом, теми самыми питерскими чекистами, которые под руководством Глеба навели мосты с британцами в Петрограде. И Бокий данной информацией ни с кем никогда не делился. Теперь результатами проведенной в июле операции «по внедрению» следует воспользоваться. Захват британского посольства должен быть стремительным, дабы не успели ликвидировать компрометирующие документы. Шмидхен и Спрогис выступят свидетелями. Но это потом, и то, если понадобится. Сейчас главное – навести шум в Питере. За ним последует цепочка: Москва, Ярославль, Казань… Удар должен быть такой силы, чтобы у Свердлова голова закружилась от непонимания происходящего. И вот когда он, Дзержинский, таким образом выйдет из-под удара, можно будет лично разобраться с товарищем Андреем. Автомобиль притормозил у входа. Часовой, открыв рот, наблюдал за знакомой фигурой главного чекиста, который стремительной походкой прошел мимо него. Он даже не подумал спросить мандат. За что и поплатился. Феликс Эдмундович резко развернулся, едва не оттолкнув Варвару Николаевну, вернулся к двери. – Солдат! – тихим голосом обратился к служивому. – Почему у меня не проверили пропуск? – Так… Я же вас знаю! – И что? А если меня ведут? Если за моей спиной враг? Враг, который хочет попасть в расположение ЧК? Враг, который использует меня как щит? Вы его тоже пропустите? Дзержинский отыскал взглядом Яковлеву: – Сменить! Под трибунал! – То есть как… – Губы солдата задрожали. Но Дзержинский уже забыл о часовом. Заложив руки за спину, широким шагом преодолел расстояние от двери до лестницы, после чего стремительно взлетел по ней на второй этаж. Охрана, Яковлева и молодой чекист едва поспевали за ним. Бокий в это время сидел за своим столом, изучал все дела, которые у него накопились по американцам. Бумаги, которые еще не были рассмотрены трибуналом, Глеб Иванович отложил в сторону. С ними и так все ясно, как день: отпустить. А вот как быть с остальными? Трибунал утвердил приговоры по семнадцати особам. Троим – смертная казнь. Остальных предлагалось отправить на исправительные работы. На разные сроки. Как быть? «Может, взять да похерить решение трибунала? – подумал Глеб Иванович. – Пусть мотают в свою Америку. Но как? Сам такое сделать я не в состоянии. Да и не выдадут заключенных без решения трибунала. Опять же, как они покинут Петроград без соответствующих бумаг? Словом, как ни крути, требуется санкция Зиновьева. Опять идти к патлатому. Да что ж за день-то такой…» За решением этой непростой ситуации его и застал Дзержинский. Войдя в кабинет, Феликс Эдмундович первым делом качнул головой: мол, сиди, после поприветствуем друг друга. Затем Феликс Эдмундович обернулся к сопровождающим его лицам. – Варя, подготовь комнату для допроса. Хочу сам, лично, пообщаться с убийцей Моисея. Часа будет достаточно? Вот и умница. Ребятки, – чекист кивнул на стулья в коридоре, – а вы присядьте. После чего с силой закрыл дверь. – Ну, здравствуй, Глеб. Широкие объятия распахнулись для Бокия. Он удивленно смотрел на начальство: такой встречи он никак не ожидал. Хозяин кабинета присмотрелся к старому товарищу по партии. В основателе аппарата, носящего название ВЧК, что-то изменилось за то время, пока они не виделись. Он стал еще более сухим, изможденным. Хотя, казалось, Дзержинскому больше худеть было уже некуда. Только взгляд Железного Феликса продолжал оставаться чистым и пронзительным, как и при их первой встрече. В последний раз чекисты виделись во время июльских событий, связанных с эсеровским мятежом, два месяца назад. В те дни Феликс вел себя несколько неадекватно, что заметил не только Бокий, но и другие товарищи. Вспыльчивый, нервный, Дзержинский проявлял смелость, замешанную на страхе и ненависти. Результатом чего стала отставка, по его же собственному заявлению, коим он в те дни переполошил весь аппарат ВЧК. Впрочем, спустя месяц Феликс успокоился, вновь приступил к прежним обязанностям. Что стало причиной столь неадекватного поведения товарища, Бокий мог только догадываться. Феликс Эдмундович похлопал подчиненного по спине, плечам: – Похудел, смотрю, отощал. – Это я-то отощал? На себя давно в зеркало смотрел? О том, что он заметил, как у Феликса мелко, почти незаметно, дрожат руки, Бокий тактично промолчал. О болезненном состоянии Дзержинского, доставшемся ему после каторги, знали все. Не знали о том, как лечится первый чекист. Бокий знал. – Ты по мне не равняйся. Как у вас тут? – Работы много. Особенно в последние дни. Арестовали всех, кто был хоть как-то причастен к убийству Моисея. Круглые сутки мотаюсь между «Крестами» и Гороховой. – Знаю. Потому и приехал. – Дзержинский окинул взглядом кабинет. – Веселая у вас тут обстановка. – Яковлева нажаловалась? – догадался Бокий. – А как же! Не без того. А ты что, от нее другого ожидал? – Феликс Эдмундович ухватил за спинку стул, переставил его в центр комнаты, посередине ковра, оседлал. – Я от нее, кроме неприятностей, давно уже ничего не ожидаю, – хотел промолчать, но не сдержался Глеб Иванович. – И давно черная кошка пробежала между вами? – Давненько. – Ничего. В свете последних событий скоро все изменится. Бокий по привычке устроился на краю стола. – Что слышно в Москве? Как Старик? – Тяжело. Очень тяжело. – А в деталях? – В деталях… – Феликс Эдмундович снова пробежал взглядом по кабинетной обстановке, остановился на графине. Глеб Иванович, сообразив, что к чему, тут же налил воды в стакан. Дзержинский благодарно кивнул головой. – Ильич поехал на завод Михельсона выступить перед рабочими. К десяти часам собралась толпа проводить его. Вот тогда в Ильича и выстрелили. Две пули попали в Старика и одна в работницу, что стояла рядом. – Бокий отметил: Дзержинский не изменился, как обычно тщательно подбирал слова. Феликс сам никогда и ни при каких обстоятельствах не оскорблял женщин и другим не позволял, а потому слова «баба» для него не существовало, он всегда находил ему альтернативу. – Убийцу задержали. Ильичу сделали операцию. – Это нам известно. – А большего я не знаю. – Феликс Эдмундович со стуком поставил стакан на стол. – Меня информируют так же, как и вас. И никакой отдельной линии связи с Москвой у меня нет. Вернусь – разберусь, что к чему. Теперь по вашему делу. Во-первых, – без всяких преамбул продолжил мысль гость, – вместо Моисея будешь ты. Рано радуешься. Яковлева – первым помощником. – Дзержинский вскинул руку, как бы прикрываясь. – К себе я ее не заберу, не надейся. Но и ты тут долго не засидишься. Ты мне нужен в Москве, Глеб. Очень нужен! Причем скоро. А потому необходимо, чтобы Варвара находилась в курсе всего происходящего в Питере. Первоочередная задача: навести порядок в городе и губернии! Исходя из того, что произошло сегодня ночью, на складах, она с этим не справится. Так что данная миссия ложится на тебя. Как справишься – сразу ко мне. – В Москве приняли какое-то конкретное решение? – Бокий почувствовал сухость во рту. – Пока нет. – Дзержинский резким движением рук оправил низ гимнастерки. – Но, чувствую, в скором времени примут. Враг ожил, Глеб Иванович. Поднял голову. Нанес самый страшный удар, какой только можно себе представить, – покусился на жизнь Ильича. Подобного простить мы не имеем права! И не будем прощать! Сегодня в Совнаркоме рассматривается вопрос о законодательной необходимости проведения акции устрашения. Молчи! Я, так же как и ты, против. Если помнишь, еще в июле была попытка принять подобного рода решение. И если бы не я, террор бы вовсю гулял по России. Только двух наших голосов крайне мало, чтобы встать против решения Совета. Но есть один плюс: рассматривать будут в течение нескольких дней. У нас такого срока нет! Контрреволюция подняла голову. Две недели назад британцы передали одной московской контрреволюционной организации более миллиона рублей. Золотом! Дзержинский промолчал о том, что те деньги были получены «главой той организации» чекистом Берзиным. – Как мне доложил Шмидхен, они на днях спонсировали и петроградские ячейки, – вставил Бокий. – О чем и речь. Мало того, имеется обоснованное подозрение: оба покушения, и на Ильича, и на Моисея, спланированы британцами. А потому первоочередная задача: отрубить контрреволюционной гидре голову.