– Иначе говоря, арестовать британское посольство, – догадался Глеб Иванович. – Не просто арестовать. Главное: найти и изъять документы, подтверждающие связь британцев с контрреволюцией. – Кроми? – Именно! – Будет международный скандал. – А разве нас скандалы пугали? К тому же дипломатические отношения с Британией у нас на данный момент разорваны, так что все козыри в наших руках. А если еще и документами Кроми завладеем, тогда нам сам черт не страшен. Сразу вслед за посольством – повальные аресты всех подозреваемых, чтобы не дать врагу никакой возможности прийти в себя. Трибуналу работать круглосуточно! Приговоры приводить в исполнение немедленно! Без задержек! Если кто из чекистов станет саботировать работу, расстрел без суда и следствия. Таково веление времени, Глеб. Не мы начали войну. Но мы ее закончим! Бокий даже не знал, как отреагировать на слова однопартийца. – Собственно, задача понятна… – Вижу, не очень! – Дзержинский кивнул на стоящий у стола стул. – Сядь! Ты что, думаешь в наших интересах положить всю страну в мертвецкую? Нет, Глеб Иванович. В наших интересах, чтобы каждый контрреволюционный элемент осознавал, на что он идет. Решился встать против народной власти – получи! Семья вырастила контру – всю семью на выселение, потому что после смерти родственника в ее лоне новый враг вызреет, еще более злой. И если мы ту семью оставим в тылу, непременно, рано или поздно, получим нож в спину. Об этом тоже должен знать каждый, кто пойдет против нас. Понимаешь? Чтобы каждый из них осознавал, на что он идет и чему подвергает своих родных. Страшно? Да, Глеб, страшно. Но иначе нельзя. Иначе нас сомнут. Будут невинно пострадавшие? Будут. Без этого никак. Но таких будет меньшинство в сравнении с теми, кого репрессируем законно, обоснованно. Такая вот диалектика, Глеб. – Дрова рубят, щепки летят? На страхе новый мир не построить, – не сдержался Бокий. – А кто говорит о страхе? Живи нормально, никто не тронет. Не хочешь принимать участие в строительстве новой жизни? Да ради бога, будь наблюдателем. Только не вставай на пути! Палки в колеса никому не позволим вставлять! Покажем слабость – сомнут. Растопчут! Раздавят! И это не мой приказ. Это сердце Ильича приказывает! – И всем этим будет заниматься только ЧК? – А кто же еще? – вскинулся первый чекист. – Передовой отряд партии. Бокий облизал сухие губы: о чем говорить? Говорить не о чем, все решено. – У меня тут американцы… Вот… – Чекист взял со стола бумаги. – Представители их посольства приходили с жалобой в Петросовет, к Зиновьеву. Угрожали скандалом. Тот приказал всех отпустить. Но тут проблема… – Какие американцы? – Дзержинский вскочил на ноги. – Пся крев… Америка – не Британия. Эти пока что в помощи нашим врагам замечены не были. Пусть убираются! Чем меньше их здесь будет, тем лучше. – Но по ним есть решение трибунала. Требуется санкция… – Моей санкции достаточно? Вот и хорошо. Давай бумагу! Пока Дзержинский писал, Глеб Иванович мысленно перекрестился: слава богу, хоть одно дело решилось. Хотя нет, не одно. Теперь он глава ЧК. А Варвара у него в подчинении. Это плюс. И огромный плюс! – Кстати, Феликс. Для выполнения твоего приказа необходима свобода действий. А ее у меня нет. Зиновьев скрутил по рукам и ногам. – Будет тебе свобода! Только дай результат. А Гришку возьму на себя. Что-то он тут у вас слишком заелся. Поговаривают, обеды дает для своей паствы. И это в голодающем городе! – В голосе чекиста слышалось презрение. Бокий знал, откуда оно исходит. Зиновьев долгое время считался одним из главных конкурентов во внутрипартийной борьбе и даже представлял некую угрозу лидерству Ленина. Теперь, конечно, положение изменилось. Однако Ильич и преданные ему люди простить, а тем более забыть прошлые «драчки» не хотели и не собирались. Ждали своего часа. Ныне, судя по всему, такой час настал. А Дзержинский думал об ином. «Глеб правильно подметил, – размышлял большевик, – чистку должна проводить Чрезвычайка, и только она. Иначе процесс выйдет из-под контроля, и тогда море, океан крови растечется по стране. Но, с другой стороны, чекистами попробуют понукать все кому не лень. Вон взять Зиновьева. Как хитро поступил с американцами! Подсунул их Бокию – разбирайся. А я, мол, с краю, ничего не знаю. Но задерживали-то иностранцев не только ЧК, но и Петросовет. А отдувается один Глеб. Григорий Евсеевич перед американцами чист, аки агнец божий. И таких, как Зиновьев, у нас как тараканов на грязном столе или крыс в подвале. И как тут быть?» Дзержинский открыл клапан нагрудного кармана гимнастерки, вынул свернутый в несколько раз лист: – Ознакомься. Я ночью накропал несколько строк по поводу смерти Моисея. Прочитаешь завтра, на похоронах. От имени Совнаркома. – Может, это лучше сделать Зиновьеву? Как председателю… – Я сказал: прочитаешь ты. От имени Совнаркома! – Понял. – Теперь вернемся к нашим делам. Со слов Варвары, я понял, что ты начал разносторонне вести следствие. Охрану допрашиваешь. Всякие детали по задержанию изыскиваешь. Для чего? Нет, я не против. Твое дело, ты им занимаешься. Только поясни: зачем? Убийца есть. Насколько я понял, ничего не отрицает. Зачем искать то, чего нет? – А если есть? – дерзко отозвался Бокий и осекся. Черт его знает, что сейчас на уме у Феликса, еще неправильно поймет, его самого причислит к врагам народа. – Что замолчал? Давай выкладывай. Что ж, слово не воробей… – Полной уверенности нет, но, кажется, действиями мальчишки руководили. – Враги? – Не исключено. Но вполне возможно, что и из наших. Имею в виду не только ЧК. Петросовет. Комендатура. – Связаны с контрой? – тут же впился в мысль Бокия Дзержинский. – Трудно сказать. Таких данных пока нет. Только предчувствия. Единственное, в чем не сомневаюсь, так это в том, что убийство Моисея спланировано не одним Канегиссером. – Глеб Иванович обошел стол, вынул из ящика несколько исписанных листов. – Вот что смогли выяснить мои люди. Кстати, в их наработках имеются расхождения с выводами других следственных групп. Дзержинский быстро, но, как знал Бокий, внимательно ознакомился с отчетом. – Ну вот, что и требовалось доказать! Рядом с домом, в который стремился убийца, располагается Британский клуб. – Но Канегиссер вбежал не в него. – Но он мог им воспользоваться? – Но не воспользовался. – Но мог? – продолжал гнуть свою линию Дзержинский. – Теоретически да, – вынужден был согласиться Бокий. – Мог и практически, если бы ворота оказались открыты, – отрезал Железный Феликс. – Ты прав, заговор. Убийство Моисея спланировали, факт. И спланировали наши враги. – Дзержинский мягким, поповским движением провел рукой по бородке. – Вот что, Глеб. Канегиссер должен быть приговорен как террорист, контрреволюционер. Как политический убийца. И никак иначе! – А если это не так? – продолжал упорствовать Глеб Иванович. – Что, если убийство совершено по бытовым мотивам, а мальчишку просто использовали? – Кто использовал? Вот! – Первый чекист хлопнул рукой по столу. – О чем и речь! Канегиссер-то сам, конечно, мог убить Моисея из личных мотивов, а вот рука, что направляла его действия, явно была вражеская. Организация! За всем стоит одна контрреволюционная организация! – Но сам Канегиссер отрицает участие в контрреволюционном движении. – А что бы ты говорил на его месте? Бокий стушевался. Феликс Эдмундович похлопал подчиненного по плечу. – Любой из нас отказался бы выдать товарищей. В этом мы с ними солидарны. Одинаково мыслим, на одних книгах воспитаны, даже жизненные идеалы, как ни странно, идентичны. Мыслим по-разному, но тут уж… Кому как выпало. Глеб, мне срочно нужны материалы по Кроми. И вообще, что у тебя есть по британцам? Все. Начиная с их помощи Керенскому. Ты писал, будто у тебя появилась докладная записка от шестнадцатого года, по британскому влиянию. Она сохранилась? На этот раз Глеб Иванович не смог сдержать улыбки. – Мало того. У меня в камере сидит ее автор. Крайне любопытная, скажу тебе, личность. Служил в «Комиссии Батюшина». – Ого! – Брови Дзержинского в удивлении вздернулись. – И еще жив? Погоди, погоди… Случаем, не тот офицер, который спрятал два миллиона? – Варвара нашептала? – Да-а, – хмыкнул первый чекист, – вижу, между вами не одна, а стая черных кошек пробежала. – Феликс, поговори с ним до встречи с Канегиссером. Поверь, узнаешь много нового и довольно любопытного. Не поговоришь сейчас, потом тебе станет не до него. Поверь мне! * * * Входная дверь скрипнула. Доронин, бросив взгляд на Озеровского, быстро прижал указательный палец левой руки к губам. Нехитрый, но всем понятный знак молчания. Правой рукой чекист медленно, почти неслышно, извлек из кобуры револьвер. Еле слышные крадущиеся шаги миновали прихожую, после чего приблизились к двери, ведущей в столовую, за которой, затаив дыхание, спрятался Доронин. Демьян Федорович кивнул следователю, чтобы тот спрятался за буфет, стоящий в дальнем углу. Сам плотнее вжался в стену. Шаги прошуршали по паркету, приблизились к двери, замерли. Видимо, незнакомец не решался войти внутрь помещения. Чекист задержал дыхание и тут же сделал стремительное движение телом, выставив перед грудью оружие, в результате чего оказался лицом к лицу с нерешительной личностью, что посмела войти в разграбленное жилище инженера. Нарушителем спокойствия оказалась миловидная девушка лет двадцати, явно из деревенских, которая прибыла в Северную столицу на заработки. – Вы кто? – Доронин не опускал револьвер. – Катя. – Девушка испуганно вскрикнула, выронив из рук кошелку.