Тут же показывает из-за спины руку с букетом молочных пионов. Не помню, может я в одном из разговоров и говорила, что это мои любимые цветы. Широкая улыбка на лице мужчины сейчас вызывает лишь желание треснуть по ней. И это не со зла, просто невовремя. Слишком невовремя. Двигатель машины ревет, и хочется броситься под колеса, чтобы объяснить Ризанову. Но когда я кручусь на месте, фантомно видя тоску в его глазах, машина, оставляя короткий звук клаксоном срывается с места, рисуя пару отметин на асфальте. Делаю шаг на проезжую часть, наблюдая как он лавирует по полосам. — Ника? — слышится, ошарашенный реакцией, Андрей. — Хм... — глубоко вдыхаю: — Помнишь, я говорила, что… — Ник, это исключительно в связи с предстоящим шоу. — тут же говорит. — Да…спасибо. Красиво. Так вот, я тебе говорила, что прошлое у меня… В общем, есть один мужчина... — сама не знаю, зачем тараторю ему: — Такая сложная история, но он, знаешь, он…навсегда. — улыбаюсь, говоря простым языком о сложном: — И никак иначе. Андрей поджимает губы, кивая. — Я понял. Еще тогда понял, что ты не хочешь внимания, потому что не сможешь. — разводит руками в стороны: — Возьмешь букет? — вскидывает бровь. — Спасибо тебе большое. Беру букет и Андрей указывает подбородком на вход в театр, а я снова бросаю взгляд на дорогу, но понятное дело, вижу лишь поток незнакомых машин. Интересно, что подумал Артур? Разозлился? Может быть позвонить и объяснить? Ну нет, наверное, это слишком… Надо было ведь позвать его на премьеру, Ника! Дурная голова! Написать сообщение? Или как? Роем пчел кружат вопросы в голове, что даже заходя в театр я не сразу понимаю, что меня встречают танцоры. Глава 39 Артур Продираю глаза, смотря в потолок. Вчерашний вечер так и стоит перед глазами. Хотя пытался выдворить крутящийся ворох мыслей из головы, без остановки мутузя грушу. Просто, чтобы измотаться вусмерть и завалиться спать. Совсем уже свихнулся. Андрей… Хороший мужик, еще тогда было понятно. И это, мать его, еще больше гложет. Какое-то предчувствие не дает покоя, но свои параноидальные наклонности уже и не удивляют вовсе. Шагаю на кухню к кофемашине. В квартире пустота. Та, которой не хватало. Мия уже у Абрамова старшего. Позавчера вечером максимально пытался объяснить ребенку, что теперь она будет жить там, и скоро она увидит маму. Как бы Панкратова не была от нее далека, девочка ее любит вопреки всему. Такая чистая детская любовь. Хочется верить, что однажды эта женщина поймёт к чему привели ее собственные эгоизм и алчность. Но понимаю, что-либо это будет не скоро, либо никогда. Наливаю кофе, а электронный билет на премьеру громкого балета мозолит глаза напоминанием на смартфоне. Только незадача, я действительно, хочу посмотреть. Идеальным было бы, если на сцене была бы она… Но эти образы хранятся лишь в моей нездоровой голове. На самом деле, полагаю, что есть врачи, которые смогли бы поставить ее на ноги. Безусловно, не так, как раньше. Но хотя бы подарили ей возможность вновь чувствовать все то, о чем она мне с восторгом в глазах когда-то рассказывала. В офис сегодня не нужно, и поэтому, не имею представления, чем себя занять, чтобы только выкинуть из головы ту картинку, где ее любимые цветы и новый мужчина. Свой веник, что заказывал на сегодня, отменил еще по пути от театра. Однако, не поздравить, я ее не могу, поэтому припас еще одну вещь. Стоит теперь только надеяться, что она не откажется. Чувствую себя каким-то молокососом, но других вариантов нет. Сейчас мы будем связаны разбирательствами, и может быть… Черт, Ризанов, делай то, что считаешь нужным. Не анализируй. Уже дурка плачет, честное слово. — Босс. — с первого гудка раздается голос Макса в трубке. — Как обстановка? — На мази. — довольно сообщает подопечный: — Абрамов готов написать повинную.