А ведь я могла задержать. Прижаться к груди, не отпускать. Позволить сразу надеть этот символ прошлого. — Вероника. Максим садится рядом со мной на корточки, пока меня буквально кромсает внутри. Только договорить ему не дает раздающийся на весь коридор голос. — А я и думаю, что это за жена нарисовалась тут! Слышу ее и зверею…в прямом смысле. Откуда берутся силы, чтобы моментально встать с пола и двинуться на эту стерву, не знаю. Подопечный Артура не успевает среагировать. — Ты!!! — чуть ли не бегу, глазами убивая это не человеческое существо: — Это ты!!! Та ярость, что готова вылиться наружу собрана за все те года, за всю ложь, за всю подлость и наши испорченные жизни. — Я засажу тебя!!! Будешь гнить в тюрьме!!! Максим пытается оторвать меня от нее, а я с бегущими дорожками слез и красными глазами испепеляющего гнева трясу это подобие женщины. — Отпусти, больная! Охрана! — Думаешь, никто не поймет, что это ты, тварь?! — хватаю за волосы, опуская ее надменное лицо и шиплю в ухо: — Ты даже не представляешь на что я буду способна! Молись, чтобы Артур открыл глаза! — скриплю, сжимая зубы: — Если он не выйдет с этой больницы…— гоню ком в горле: — Я отправлю тебя на тот свет своими руками! — И там мы будем с ним снова вместе! — ехидно отвечает, корча лицо в гримасе боли. — Ты никогда…никогда не была с ним! Ни одной минуты… А знаешь почему?! — прищуриваюсь, сильнее оттягивая ее патлы: — Потому что там была я! С первой, твою мать, минуты! — отшвыриваю от себя эту грязь, стараясь сделать глубокий вдох. Вот только кислорода в легких это не прибавляет. — Я нормально… — поднимаю руки, успокаивая Максима, который двигается на женщину и подзывает еще кого-то. Оседаю на пол у стены рядом с раздвижными дверьми реанимации. Давай, родной. Не оставляй меня на полпути снова…. Резко нападает слабость, когда не хочется абсолютно ничего. Тихие слезы катятся из глаз и я молюсь, действительно, молюсь всем возможным силам и энергиям. Я не смогу…я не переживу. Уверенность в этом, как в собственном имени. Звучит какой-то сигнал и проем медленно увеличивается. Поднимаюсь с пола в ожидании врачей. Несколько человек в халатах выходят, а Максим встает рядом со мной. Мужчина в возрасте, в очках словно невесомо сидящих на его носу, молча снимает головной убор врачебной формы, разглядывая нас по очереди. — Родственники? — устало спрашивает он. Судорожно киваем, глазами умоляя сказать хоть что-то. Он принимает ответ и больше не задает вопросов, а потом… потом поджимает губы и опускает глаза. Собственный вой раздается на весь коридор. Хватаюсь за стену, рядом что-то мелькает наверно руки, но физически я не чувствую совершенно ничего. Только боль. Адскую боль, словно наживую мне оставляют надрезы по всему телу, и я не могу сопротивляться. Мне просто некуда деться. Снова. — Мы сделали все, что было в наших силах... Глава 41 Резко подскакиваю в идеально белом помещении. Голова мутная, а усталость такой степени, что не хочется даже двигаться. Осматриваюсь, находясь в полной прострации. И по мере того как прихожу в себя, ужас накрывает беспросветным полотном. Слезы автоматически запускаются без моего участия. Без остановки прокручивая слова врача, вскакиваю с койки и выбегаю из палаты. Но тут же попадаю в капкан рук. — Вероника! Вероника! — Максим крепко удерживает, пока дергаюсь в каких-то отчаянных судорогах. — Отпусти! Мне надо к нему! Отпусти! — кричу хриплым воем, оставляя кулаки на груди мужчины: — Отпусти! Я должна ему сказать… Разом силы покидают, а я захожусь в новой истерике. Сползаю на пол, не веря, что все это происходит со мной. — Вероника! — Максим с серьезным лицом хватает за руки, и пытается удержать, поймав мой потерянный взгляд: — Ты его увидишь! Потерпи немного! То, как он держится вводит в какую-то нелепую обиду. — Тебе надо собраться, там в коридоре… — указывает куда-то в сторону: — Панкратова с тяжелой артиллерией. Ничего не понимаю, хлопаю на него глазами, с которых срываются бесконечные слезы. — Мать Артура и отец Абрамова. Отрицательно качаю головой, мне ничего не надо. Мне плевать на них всех, ни один из них никогда не любил его. Для них потеря Артура - это дележка фирмы, денег, имущества, помпезный вечер в честь него. Они даже не представляют, каково это терять. — Он потом наругает нас... — уверенным шепотом заявляет Максим, заставляя горько улыбнуться сквозь слезы. Киваю, стараясь вдохнуть побольше воздуха. — Ладно. — пытаюсь подняться, но с первого раза не получается: — Пусть ругает…пусть хоть что угодно делает, Максим. — смотрю с болью в глазах, кроме нее вообще ничего не чувствую. — Голову выше, и вперед. — кивает, провожая обратно в палату: — Сейчас приведите себя в порядок, а после…я договорюсь о том, чтобы увидеть его. Захожу в небольшую ванную комнату. В зеркале на меня смотрит призрак той женщины, что будто в другой жизни наблюдала в отражении себя счастливую. С искристыми глазами гладила маленькую подвеску, предвкушая встречу с ним. Теперь пустые красные и опухшие глаза. Лицо словно осунулось за эти часы, что кажутся вечностью. Волосы спутаны, и вообще все серое, будто мир резко потемнел после фразы доктора. Умываюсь ледяной водой, вперемешку с соленой влагой собственных слез и пытаюсь короткими вдохами дышать. Вытерев лицо и собрав волосы в запутанную косу, собираюсь пойти к гиенам и бороться до последнего. Он бы этого хотел… Как только на негнущихся ногах дохожу до коридора, первым делом вижу мать Артура. Женщина вопросительно вскидывает бровь, совершенно не выглядя хотя бы на секунду печальной от горя, что случилось. Отец Абрамова и тот больше переживает. Панкратова рядом с матерью, явно искала поддержку. А, уверена, специально натертые веки, отдают красным. — Максим! — звучит жесткий голос его матери: — Что с моим сыном?! Как ты проглядел?! Ты - начальник охраны! — сразу в наступление идет женщина. Усмехаюсь, качая головой. — Авария, Ирина Романовна. Максим будто собран и спокоен, ловлю на мысли, что Артур бы скорее всего вел себя также. Только он… Смахиваю мысли, иначе не выстою здесь. — Как он, сынок?! — тут же сдвинув брови, спрашивает отец Абрамова. — Машина двигалась на большой скорости. — мать прищуривается, а Панкратова застыла в ожидании: — Врачи сделали все возможное, но… Говорить это вслух невыносимо. Подопечный Артура опускает глаза в пол. Я же сглатываю, впиваясь ногтями в ладони, чтобы выдержать. Наивно полагая, что физическая хотя бы на секунду может превозмочь душевную. — Ты что такое говоришь?! — женщина оказывается неприятно близко и шипит, гневно сверкая глазами: — Мой сын не мог умереть! Панкратова всхлипывает, пуская слезы, а мужчина прикрывает рот ладонью, грузно опускаясь на стул. Сдерживаюсь, чтобы не скулить, прикусывая щеку изнутри. — А что здесь делает… — добавляет женщина. — Настоящая жена вашего сына?! — перебиваю ее, фальшиво улыбаясь ей сквозь слезы. Я ведь никогда не стану наяву женой... — Вы это имели в виду?!