«Ты красивая, умная, интересная… Мне с тобой хорошо…» – тоже в помойку?! Это, похоже, в первую очередь. Особенно ту часть, где «умная». Так… Ну а вдруг дело не в обмане? Вдруг с Димой что-то случилось? Или с его отцом? Может, он, не дай бог, скончался прямо на месте, в приемном покое? Или – что еще хуже – какая-то беда с самим Димой? А она вместо того, чтобы звонить в бюро несчастных случаев – или куда там звонят в таких ситуациях? – готова обвинять его во всех смертных грехах и рыдать, упиваясь несуществующим собственным горем? В блокноте Наташа так и не написала ни единого слова. Зато неожиданно впала в короткое тревожное забытье, неловко откинув голову на высокую спинку дивана: видимо, психика отчаянно нуждалась хоть в мгновении отдыха, в перезагрузке. Разбудил ее резкий звук домофона. Ошалело вскочив и больно ударившись коленом о стоявший на пути стул, Наташа метнулась в прихожую. Нажав кнопку приема, увидела на экране Диму. – Ты?! Вернулся?! Он непонимающе посмотрел в глазок камеры и выразительно подавил воздух пальцем – мол, открывай. Когда поднялся в квартиру, Наташа чуть не упала ему на грудь: – Господи, я решила, что больше никогда тебя не увижу! – С чего это вдруг? – Дима озадаченно вскинул брови, явно не понимая причин такого волнения. – Что со мной может случиться? Пока он переобувался в прихожей, Наташа отчаянно пыталась взять себя в руки. Не хватало еще, чтобы он догадался, за какими мыслями и предположениями она провела сегодняшний день. Однако сдержаться не получилось, и она продолжала на эмоциях: – С любым из нас может случиться практически что угодно! Тем более ты повез отца в больницу. Я волновалась. Ты ведь сказал, что позвонишь! – Действительно, это серьезный прокол. Извини. – Он виновато развел руками и изобразил на лице безоговорочное раскаяние. – Представляешь, я где-то посеял свой телефон. Может, у бати дома. Или в больнице. Или в аптеке: он меня три раза гонял. То одно, то другое забудет. Хорошо, хоть больничный счет успел оплатить. Когда хватился, перерыл всю машину, прежде чем заблокировать. А твой номер наизусть я не помню. И вообще, такой день вышел угарный… Народу в больнице куча, пока до нас очередь дошла, пока оформили… А завтра с утра опять ехать: операция будет в десять, потом, если получится, хочу батиного хирурга перехватить. Вздохнув, Дима устало потер переносицу. Глаза у него были воспаленные, красные. – Ты что, ночью не спал? – всполошилась Наташа. – Не особо. Как-то не получилось. – Вздохнув, он настороженно посмотрел на нее. – Прям как чувствовал, что из-за этого дурацкого телефона ты с ходу кинешься меня пилить. Как раньше вообще без них люди жили? – Я не пилю. Я просто… – начала было Наташа, не зная, как поскорее соскочить с этой темы, чтобы он не успел сложить два и два и не понял, от чего она действительно распсиховалась. – Ужинать будешь? – выпалила наконец, может, не самое подходящее, зато отлично знакомое. – Разумеется. Я последний раз толком ел вчера утром, когда на работу от тебя уходил. А теперь стою целый час на пороге. Усталый, голодный как зверь, а меня тут ругают, как нашкодившего щенка… Вмиг устыдившись и своей черствости, и всех своих подозрений, Наташа кинулась в кухню. Пока Дима плескался в ванной, наспех собирала на стол. За ужином расспрашивала об отце, о завтрашней операции. Дима отвечал сначала подробно, потом – по мере того как пустела тарелка с борщом и одна за другой исчезали со сковородки котлеты – все более односложно, а за чаем несколько раз откровенно зевнул. Оставив расспросы, Наташа отправила его в спальню, а сама загрузила посудомоечную машину и, прикрыв дверь, включила кухонный телевизор. Перебирала пультом каналы – и думала. В событиях этого дня, как в капле воды, отразились все ее потаенные страхи, все черты собственного характера, о которых она раньше и не догадывалась, а если догадывалась, то лишь очень смутно. Ей было невыносимо стыдно не столько перед Димой (похоже, он ни о чем не догадался. Отлично! Пусть и дальше так будет), сколько перед самой собой. И одновременно – до ужаса за себя обидно. Ну что она за человек? Трясется, как мышь, от любого шороха. Усомнившись в Диме, она, по сути, усомнилась в себе. В своем выборе, в своем здравом смысле, в умении разбираться в людях. Неужели она настолько не верит в себя? Неужели прав Алексей, который когда-то давно, еще до развода, в пылу раздражения наговорил ей кучу обидных вещей: что она недалекая, безвольная, слабохарактерная тихоня, способная принимать лишь самые простые решения, касающиеся семьи и детей? Да, не всем дано быть капитанами бизнеса, брать на себя ответственность за масштабные проекты и большой коллектив. Кто-то всю жизнь кропотливо копошится по дому – и попутно теряет остатки воли, характера и всех тех замечательных качеств, отсутствием которых попрекал ее бывший муж. И которых наверняка полным-полно у Арины. Уж теперь-то Алексею, можно сказать, повезло. Но что делать Наташе? Ей-то как дальше жить с таким сомнительным багажом? Глава 11 Вся эта история, стоившая Наташе столько нервов и сил, разрешилась до того скучно и предсказуемо, что впору было лишь удивляться: надо ли было вообще так отчаянно паниковать? Через неделю Дима заскочил к ней после работы с очередным букетом и тортом из кондитерской «того самого» ресторана на Загородном проспекте, о котором он недавно рассказывал. Торт оказался действительно очень вкусным, но крошечным, и Дима разрезал его крест-накрест, на четыре куска. Отказавшись от ужина, он, несмотря на позднее время, сварил себе кофе и, усевшись за стол, принялся за торт. – Я пе-э-йол те-е йолг, – вдруг глухо прошамкал Дима, отправляя в рот очередную ложку, доверху наполненную взбитыми сливками. – Что ты сказал? – поморщилась Наташа. Она терпеть не могла, когда говорили с набитым ртом, и всегда ругала за это детей. Не разберешь ни слова, выглядит ужасно, да и подавиться недолго. – Энь-ки уф-йи, – пояснил Дима еще более непонятно и вновь потянулся к тарелке, но Наташа решительно ее отобрала. – Сначала прожуй, потом скажешь! Доев наконец свой кусок, Дима, что называется, отвалился от стола, оценивающе покосился на остатки торта, вздохнул и проговорил: – Уф, до чего ж вкусно-то! Так бы ел и ел… Но, боюсь, больше не влезет, лопну. – И добавил так запросто, будто речь шла о совершеннейших пустяках: – Я перевел тебе деньги. Пришли? Стараясь не выдать своего волнения, Наташа неопределенно пожала плечами. Взяла телефон, проверила банковский счет и кивнула: – Да, все в порядке. Спасибо. – За что? Это я тебя должен благодарить. Конечно, Наташа только отмахнулась в ответ. Но на самом деле в душе во всю мощь трубили победные фанфары – она оказалась права! Интуиция не подвела! А все, кто считает Диму альфонсом, с корыстными целями прилепившимся к пожилой женщине, могут валить лесом. Операция Диминого отца прошла благополучно, но после нее начались новые заботы – после выписки больному никак нельзя было торопиться с возвращением к прежней жизни, требовалась длительная реабилитация. И лучше под наблюдением врачей, что в деревне полностью исключалось. Дима решил, что на месяц отправит батю в санаторий, а потом тот еще какое-то время поживет в Питере. Само собой, у сына, в его квартире, где же еще? Не в гостиницу же старика селить? Услышав об этих планах, Наташа только головой покачала – по ее мнению, обитать в Диминой квартире вдвоем было физически невозможно. В процессе развода Димина бывшая супруга показала себя женщиной весьма практичной и, несмотря на то что уезжала из города, настояла на размене недавно купленной квартиры. В результате экс-жена обзавелась неплохой прибавкой к бюджету в виде платы за сдаваемую в аренду весьма приличную двушку, а Диме досталась скромная однушка, пусть в неплохом районе и недалеко от метро, но крошечная и к тому же расположенная в панельной девятиэтажке. Побывав там впервые, Наташа тут же мысленно окрестила ее холостяцкой берлогой – настолько его жилье показалось ей бестолковым и неустроенным. Она сразу кинулась наводить порядок, но постоянно натыкалась на отсутствие самого необходимого, вроде точилки для ножей или средства для мытья раковины. А Дима только легкомысленно отмахивался: «Да не нужно мне это! И так сойдет». Пришлось закупить все необходимое самой, после чего Наташа приложила все усилия, чтобы навести хоть какое-то подобие порядка. Со временем, когда все вещи обрели свое место, квартира сделалась чище и уютнее, но больше в размерах, разумеется, не стала, и жить в ней вдвоем было бы так же неудобно, как и до Наташиного появления. Когда она изложила Диме свою идею, тот заметно обрадовался, но немедленно согласиться не поспешил. Задумался и даже заколебался. – Я был бы страшно рад, если бы мы жили вместе, но мне совершенно не хочется тебя еще больше обременять. И так ты тратишь на меня столько сил, не говоря уж о времени. И потом – я уже привык жить один. Быт у меня в целом налажен, я даже иногда готовлю дома… – Видела я этот налаженный быт, – усмехнулась Наташа. – А твои кулинарные навыки меня особенно впечатляют. Во вскрытии упаковок с мясной нарезкой, к примеру, тебе просто нет равных! – Конечно, где уж мне до тебя! – засмеялся он в ответ. – Да и не только мне… Знаешь, давай так: пока батя будет в Питере, я поживу у тебя. Ну а дальше… Дальше посмотрим. Так и вышло. Пока Димин отец выписывался из больницы и восстанавливался в санатории, Наташа готовилась к переезду Димы и постоянно ловила себя на том, что сильно волнуется. Как будто после того, как в бывшем шкафу Алексея появятся Димины вещи, у нее начнется другая жизнь. Хотя… ведь, собственно, так и есть. Жизнь действительно станет другой. Ждать его домой каждый вечер, а не два-три раза в неделю, просыпаться утром и слышать, как в ванной шумит вода, готовить завтрак, провожать на работу – это будет и знакомо, и совершенно по-новому. Она уже давно поняла: между Димой и Алексеем нет ничего общего. И дело тут не в разнице в возрасте – даже в молодости ее бывший муж ничем на Диму не походил. Живость характера, легкость в общении с самыми разными людьми, доброжелательность и симпатия к людям, что называется, «по умолчанию» – ничего подобного у Алексея не было и в помине. Нет, он не был ни злым, ни подозрительным, ни угрюмым, но закрытым и молчаливым – был. Во всяком случае, с ней, с Наташей. Ведет ли он себя по-другому с Ариной – кто знает… После того как все связанные с Диминым переездом хлопоты остались наконец позади и жизнь вошла в более-менее привычное русло, Наташа поняла, до чего же правильно поступила. Пока Дима бывал у нее лишь в качестве гостя, она не разрешала себе рассматривать их отношения как что-то постоянное, прочное. Но теперь, засыпая каждый вечер в его объятиях, в собственном доме, где все было родным и знакомым до мельчайших деталей, проводя вместе все выходные и вечера, она чувствовала, как снова нащупывает выскользнувшую было из-под ног привычную почву. Вернулись спокойствие и уверенность в своих силах, а вслед за ними – легкость характера, веселье и непринужденность в отношении к жизни. Она словно бы помолодела на несколько лет, и это пошло на пользу не только ее отношениям с Димой, но и восприятию самой себя и общению с другими людьми. С ними со всеми тоже как-то резко стало проще. Алексей, к счастью, больше не звонил. Дети в разговорах с мамой избегали темы ее личной жизни, в чем, впрочем, не было никакой нарочитости или демонстративности, – оба они предпочитали говорить в основном о том, что интересовало их самих, а не их собеседников. Список тем Костика давно уже был весьма ограничен, сфера же интересов Лены периодически менялась, на данную минуту все, что ее волновало, вращалось вокруг новой квартиры. С ремонтом у Лены как-то не задалось, он даже толком не начался – все никак не находились подходящие мастера. Одна придирчиво выбранная ею бригада сбежала на самом первом этапе, когда оценили объем и сложность предстоящей работы, других мастеров Лена выгнала сама, когда ей что-то не понравилось. Каждый раз все это, разумеется, сопровождалось бурным всплеском эмоций, фонтанируя которыми Лена звонила маме, чтобы пожаловаться и поделиться… До Димы ли тут было? Подруга Катя тоже, как ни странно, избегала разговоров о нем, хотя раньше ее хлебом не корми, дай только поболтать о мужиках и о любовных делах – видимо, до сих пор не перестала обижаться. И только одна Таня, узнав, что Наташа и Дима съехались, сказала, что рада за подругу, и с тех пор в каждом разговоре интересовалась, как они живут и когда Наташа их познакомит. Но Наташа не спешила начинать «дружить домами». Не то чтобы не доверяла подруге, совсем нет. Просто чувствовала себя такой счастливой, что никто больше был ей и не нужен. Даже ее главное увлечение, кулинария, словно бы обрело новую жизнь. После ухода Алексея Наташа хоть и продолжала готовить, но делала это скорее по инерции, без удовольствия, будто таким образом доказывала кому-то что-то. Теперь, с появлением Димы, все изменилось. Подробно расспросив и отчасти выяснив опытным путем, что он предпочитает, она постоянно радовала Диму его любимыми блюдами. Старалась не упустить ничего: виды и способы обработки мяса, рыбу, соусы, пряности, сочетания овощей. Не чуралась и экспериментов: время от времени готовила по рецептам, о которых Дима до знакомства с ней и понятия не имел, но которые, по ее мнению, могли бы ему понравиться. – Чувство вкуса нуждается в постоянном развитии. Как, кстати, и интеллект, – говорила она, добавляя растительное масло в кастрюлю, где аппетитно булькали крупные макароны, готовясь превратиться в каннеллони по-каталонски. – По-хорошему, над ним надо работать всю жизнь. В детстве большинству людей не нравится никакой вкус, кроме сладкого. А с годами восприятие сильно меняется. Пробуя разные вкусы, человек приучается отличать пикантную кислинку от кислости чего-то несъедобного, начинает понимать прелесть острого, соленого, даже горького, если это благородная горечь. Можно сказать, что с возрастом наше чувство вкуса раскрывается, как бутон в пышный цветок. – Как поэтично! – усмехался Дима. – А вообще, если подумать, ты права. В детстве я наверняка не стал бы есть ни оливки, ни сыр с плесенью, ни устриц. Уж о пиве я просто не говорю. – Вот видишь, – улыбалась Наташа и продолжала делиться тем, что открыла для себя уже давно: – Знаешь, я заметила: когда человек терпеть не может какое-то блюдо, то причина часто лишь в одном – то, что он пробовал раньше, просто плохо приготовили. – Типа манную кашу сварили с комками? – Возможно. Или, скажем, холодец приготовили с, как я это называю, «мылом». – Это как? – Забыли или поленились снять жир с бульона, – поясняла она. – И в результате в желе, которое должно быть прозрачным, оказывается такая, знаешь, противная белая субстанция мыльного вкуса. Это и есть жир. Наташа знала, о чем говорит, – у нее-то бульон всегда получался прозрачным, как байкальская вода, и ярко-золотистым, благодаря поджаренным до углей овощам и кореньям. – Наташка, тебе бы мастер-классы вести, – искренне восхищался Дима. – Ты была бы настоящей звездой! Но Наташа лишь улыбалась в ответ, не воспринимая его слова всерьез. С тех пор как они начали жить вместе, она иногда невольно становилась свидетельницей его разговоров по телефону или по видеосвязи с партнерами или заказчиками – частенько одних было трудно отличить от других. Каждый раз, обсуждая с кем-то работу, Дима так и фонтанировал идеями, и хотя Наташа порой почти ничего не понимала в услышанном, но догадывалась, что как минимум девять из десятка этих идей так никогда и не будут реализованы. Впрочем, обычно так и бывает в творчестве, разве нет? Кажется, она где-то читала, что это называется мозговой штурм: или она что-то путает? В начале августа лето словно бы решило извиниться за переменную погоду первых двух месяцев, и на город обрушилась сильнейшая жара. Планируя с утра меню, Наташа решила, что в такой зной будет неплохо устроить вечер грузинской кухни. Первым можно подать чриантели – суп из вишневого пюре, заправленного тархуном и чесноком, потом сациви – холодную курицу, погруженную в густой ореховый соус и щедро посыпанную свежей кинзой и зернышками граната. Ну и, конечно, Димино любимое лобио. – Ого, у нас сегодня грузинская кухня! – обрадовался Дима, уже с порога поинтересовавшийся, как нередко это делал, чем его будут кормить. Энергично подкрутил несуществующие усы и, приосанившись, попытался изобразить традиционное хоровое многоголосие. Получилось довольно похоже: природа наградила его неплохим слухом и голосом, и он частенько развлекал Наташу, напевая отрывки из песен известных исполнителей или даже арии из опер. Рассмеявшись, Наташа вернулась к прерванной Диминым приходом сервировке стола. От этого занятия она тоже получала большое удовольствие. Сколько бы она уже ни готовила для своего избранника, делать это с каждым разом становилось только приятней. Наташину заботу Дима принимал с совершенно искренней, какой-то даже детской восторженной благодарностью. Не отделывался дежурным «спасибо, было вкусно», а хвалил каждое блюдо, интересовался, что из чего приготовлено, почему имеет такой цвет и аромат. Его интерес вдохновлял и льстил Наташиному самолюбию. За годы семейной жизни подобного отношения она не видела. Алексей, обычно погруженный за столом в собственные мысли или в гаджеты, просто не замечал, что обеды и ужины почти всегда состоят из его любимых блюд. По счастью, их было достаточно много, и слишком часто готовить одно и то же не приходилось. Детей Наташа баловала домашней выпечкой и конфетами собственного изготовления, которые они с восторгом делали вместе с ней, пока были маленькими, а потом… потом просто выросли. Почему все хорошее, что есть в жизни, когда-нибудь непременно кончается? Так что, несмотря на многолетний опыт стояния у плиты, регулярные Димины «а что у нас сегодня на ужин?» были для нее в диковинку и служили источником постоянного вдохновения. Даже если ты сам осознаешь, что сделал работу не просто хорошо, а идеально, это все равно доставит куда меньше удовольствия, чем искренняя похвала со стороны. За ужином Димино веселье куда-то улетучилось, он сделался серьезным и задумчивым. Видя, что ее любимый человек витает в каких-то своих, неведомых ей облаках, Наташа не докучала ему разговором. Дважды опустошив собственную тарелку, Дима, не теряя сосредоточенной задумчивости на лице, пододвинул к себе глубокий общий салатник и, свернув пополам кусок лепешки, принялся собирать им оставшийся соус. Вычистив все до капли, он полюбовался открывшимся на дне черно-зеленым узором (эту массивную, чуть грубоватую керамику Наташа всегда использовала, когда готовила блюда кавказской и среднеазиатской кухни) и, катая по столу белый мякиш, вместо уже ставшего таким привычным «ох, я наелся как слон!», задумчиво произнес: – Все, я понял. Тебе нужно вести кулинарный влог. – Чего-чего? – в недоумении переспросила Наташа, наливая им обоим жасминовый чай. – Кулинарный видеоблог. Все просто: ты будешь рассказывать и готовить на камеру. Рецептов у тебя миллион, харизмы хоть отбавляй, говоришь ты красиво и правильно, слушать тебя – одно удовольствие. Наташка, ну что непонятного? Это занятие создано исключительно для тебя. – Вот еще, глупости! – пожала плечами Наташа. – Тебя, похоже, сегодня твоя работа все никак не отпустит. Где я, а где видеоблог? Я же перед камерой сразу растеряюсь… – Да ладно! – невежливо перебил Дима. – Что-то я не припомню, чтобы ты сильно терялась у меня в студии в тот раз, когда мы познакомились. – Там мне не надо ничего говорить было, – упорствовала Наташа. – Только готовить, пельмени лепить… – Так и тут ты будешь готовить. Какая разница?