– Не могут потерпеть? – неизвестно кого спросил танкист и снова начал вызывать экипажи. Глава третья На той стороне наполовину высохших болот тоже готовились к русскому наступлению. Войск для обеспечения сплошной линии фронта у группы армий «Центр» не хватало. Война исчерпала все резервы Германии и её союзников. Гитлер уже не мог дать своей сражающейся на Восточном фронте группировке достаточного пополнения и приказал укреплять отдельные города и опорные пункты. Появились города-крепости, а в поле и в болотах насыщенные войсками и вооружением опорные пункты, которые хорошо отлаженной системой огня перекрывали незанятые участки. Ещё в начале июня с аэродрома в Омельяновичах на запад улетела группа Ю-87. На аэродроме осталась одна эскадрилья «штук». Она не могла обеспечить с воздуха даже дивизию, не говоря уже о корпусе. Истребительные полки тоже отбыли в неизвестном направлении вместе с аэродромными службами. Вскоре стало ясно, куда. Шестого июня почти трёхмиллионная армия союзников высадилась в Нормандии. Немецкие газеты некоторое время о десанте англичан, американцев и канадцев помалкивали. Но вначале в штабах, а потом и в окопах всё стало известно… Взвод оберфельдфебеля Гейнце перебросили южнее болот. Солдаты заняли готовые окопы на правом фланге Одиннадцатой роты, осмотрелись и поняли, что опорный пункт, который они занимали до этого под носом у «иванов», был куда удобной и безопасной позицией, чем эта. Болота там хоть и высохли, но топь всё равно зеленела лентами ряски и жирной осоки, и она оставалась верным и самым надёжным средством против советских танков и самоходок. Здесь же, куда их перебросили, чтобы прикрыть аэродром Омельяновичи и усилить противотанковый район, нейтральная полоса проходила по полю и лугу. – Похоже, нам дали выкурить перед смертью лишнюю сигарету, – мрачно шутили ветераны на вечерних посиделках у «папаши» Гейнце. Во взводе их осталось совсем немного. Гейнце, Бальк, ещё несколько человек, недавно вернувшихся из госпиталей и отпусков, и «старик Луи». Аккордеон, который взвод Гейнце таскал с собой с самой Франции, был всё же надёжным талисманом. Даже командир роты оберлейтенант Зангер изредка захаживал к ним и брал на колени «старика Луи», чтобы сыграть пару мелодий своей родины. Пруссаки, оказывается, тоже любят музыку. Но об этом лучше было помалкивать. Чтобы не уступать оберлейтенанту, Бальк выучил по памяти мелодию «Лили Марлен». И они всей компанией, выпив мозельского вина или русского самогона, часто горланили: Наших два силуэта Выглядели, как один. Как нам было хорошо, Можно было сразу заметить… Что ж, порой им казалось, что достаточно и этого. Но все понимали, что иллюзия разлетится вдребезги, как бутылка от мозельского на пне от точного выстрела, сразу, как только русские начнут наступление. Но это «сразу» существовало в некой неопределённой, хотя и неминуемой перспективе, и такая неопределённость давала возможность не думать о неминуемом вовсе. Хотя не у всех хватало на это сил и самообладания. Если со мной приключится беда, Кто будет стоять у фонаря С тобой, Лили Марлен? У Балька всё ещё побаливала голова. Снайпер не промахнулся, он взял немного левее, или Бальк успел повернуть голову, и пуля ударила по стальному шлему почти плашмя, не прилипла к нему, не пробила, а, ударившись, ушла в сторону. В глубокий тыл на этот раз он, к сожалению, не попал. Отлежался в полевом госпитале в Омельяновичах. Я поднимусь сквозь дым огня, Чтобы вновь стоять у фонаря С тобой, Лили Марлен… Больше он ничего играть не умел. Большего и не требовалось. «Лили Марлен» они могли петь и три, и четыре, и шесть раз подряд. «Солдатское радио Белграда» почти замолчало. С тех пор как во взвод прибыл новый ответственный за нацистскую пропаганду, радио слушать стало не так-то просто. Парень ещё не привык к фронту и слишком буквально понимал свои обязанности. По вечерам, когда воздух становился хрупким, а звуки доносились издалека в их неискажённом виде, Бальк играл прямо в траншее, в своём пулемётном окопе. Почти всегда тут же начинали пиликать на своей гармошке «иваны». Они тоже развлекались, как могли. Русские распевали разные песни, но в основном «Катюшу». Это была хорошая песня, и Одиннадцатой фузилёрной роте она нравилась не меньше «Лили Марлен». Бальк решил со следующей недели приступить к разучиванию «Катюши». Аккордеон звучит куда мелодичней, глубже и благородней их примитивной гармошки. Но русские буквально наутро сыграли на «сталинских органах». Этот концерт стал главным. И слушать его пришлось затаив дыхание всем. В то утро у пулемёта дежурил сам Бальк. Расчёт ещё спал в землянке, когда первые тяжёлые снаряды калибра не меньше ста пятидесяти обрушили тишину. Мит, ещё не надев на нос очки, высунулся в проход землянки из душной глубины. На лице его дрожало недоумение и страх. Он словно хотел спросить: «Это и есть то, о чём вы говорили все эти дни?» – Помоги! Быстро! – рявкнул Бальк и ухватился за ствол пулемёта. Кругом грохотало, фыркали раскалённые осколки, и земля ходила волнами, будто вода на Боденском озере в бурю. Они упали на дно окопа вместе с «сорок вторым». Пулемёт был цел, а это пока главное. Бальк накинул на него кусок брезента и пополз в землянку. Мит забился в угол окопа, сжался, словно замёрзшая собачонка, и дрожал. Из входа в землянку торчали две головы, из-под стальных шлемов блестели напряжённые глаза Прюллера и Кёлера. Они втащили в землянку вначале своего командира, а потом полезли за Митом. Франц Прюллер и Петер Кёлер пришли в Одиннадцатую фузилёрную роту одновременно с Бальком. Правда, вначале их зачислили в другой взвод. Зимой во время прорыва русских под Дебриками они получили тяжёлые ранения и несколько месяцев провели в госпиталях и санаториях на родине. Каждый из них стоил целого отделения таких, как Мит. – Они сейчас пойдут! – крикнул кто-то из них Бальку в самое ухо. – Надо что-то делать! – Надо переждать артобстрел! – ответил Бальк как можно спокойнее и закашлялся. Едкую толовую вонь начало втягивать в землянку через узкий проход. Ещё несколько минут, и мы здесь задохнёмся, подумал Бальк и машинально отполз к проходу. Он видел задохнувшихся во время артналёта. Лица их были синими, а изо рта и ушей текла тёмная, как дёготь, кровь. Одна мысль о том, что с ними в этой глубокой землянке, куда сейчас затекали все тяжёлые газы, вся ядовитая копоть, может произойти то же самое, заставила его встать на колени и приподнять голову. – Всем подняться! Иначе задохнёмся! Прюллер начал надевать противогаз. Но у него что-то не ладилось, словно за годы, проведённые на Русском фронте, он разучился пользоваться этой в общем-то бесполезной штукой. Выругавшись, Прюллер отшвырнул маску противогаза и на четвереньках пополз к проходу, уже наполовину заваленному комьями земли, кольями и ивовыми матами. Маты начинали гореть. За лето они высохли, и теперь от раскалённых осколков тут же задымили, как перезрелая солома. – Надо уходить! И в это время мощный взрыв опрокинул на них и накатник землянки, и траншею, и бруствер, и всю вонь и злобу сгоревшей и несгоревшей взрывчатки… Бальк очнулся от того, что кто-то наклонился к нему. Смерть? Но почему я её не вижу? В следующее мгновение он почувствовал дыхание того, кто откапывал его. Это был человек. Кто-то из своих. От него пахло табаком и луком. Так пахнет от «кухонных буйволов». Но так пахло и ещё от одного человека. Бальк разлепил глаза и попытался освободить руки. Ему вначале показалось, что он смотрит через очки, которые обметало копотью и пылью. Радужные блики вспыхнули по краям линз. – Вставай! – Прокуренные усы кричавшего, рыжие, будто вылепленные из глины, с тонкими кончиками, загнутыми вверх, подпрыгнули. Усы очень знакомые. Через мгновение Бальк вспомнил их владельца. Это был тот самый ефрейтор, с которым он участвовал в контратаке на Дебрики прошлой зимой. «Кайзер». Он прозвал его «Кайзером». Ведь настоящего имени этого пожилого вояки с нашивками ефрейтора Бальк тогда так и не узнал. В руках у него был всё тот же «маузер» с потёртым прикладом и примкнутым штыком. – Где твой пулемёт? Быстро к пулемёту! – рычал «Кайзер», расшвыривая жерди и доски, рухнувшие внутрь землянки и запиравшие лаз. Бальк кое-как разобрал над собой дымящийся завал, вылез наружу, осмотрелся. Из-под глыбы земли торчал сапог со стёртыми медными подковками и ровными рядами гвоздей. Он узнал эти подковки. Прюллер! Именно у Франца были такие подковки, которые, по его рассказам, он купил на привокзальном рынке в Польском генерал-губернаторстве. Бальк изо всех сил рванул сапог на себя. Но ничего не вышло, Прюллера завалило слишком сильно. Он быстро расчехлил лопату и принялся отбрасывать землю. – Брось это! Теперь не время! К пулемёту! – услышал он рычание «Кайзера». – Они уже идут! Только теперь Бальк понял, что земля кругом перестала подпрыгивать и осколки уже не долетали до руин их землянки и пулемётного окопа. Чёрная стена взрывов сместилась в сторону второй линии траншей, и теперь там, в километре от них, снаряды и мины кромсали оборону Двенадцатой роты. Щёлкнуло над головой, и Бальк сообразил, что это пуля расщепила конец жердины, торчавшей совсем рядом. Значит, «иваны» уже поднялись в атаку. Прюллера завалило и, по всей вероятности, он уже мёртв. Мит и Кёлер исчезли. Но если он сейчас отыщет, откопает свой пулемёт и тот исправен, то никого они через свои окопы на своём участке не пропустят. «Кайзер» будет придерживать ленту, чтобы не произошло перекоса патрона в патроннике, он поможет Бальку сменить раскалившийся ствол, подаст конец ленты из новой коробки, и они отобьются. А потом, когда «иваны» отхлынут, Бальк откопает Франца и попытается найти исчезнувших Кёлера и Мита. Вместе с «Кайзером» они разрыли землю. Пулемёт оказался в порядке. Хорошо, что когда начался артобстрел, он накинул на него брезент. Они быстро установили свой надёжный МГ-42 на краю воронки. Русские уже шли со стороны леса. Нечто странное было в их движении. Разведка накануне приволокла с той стороны «языка», и русский показал, что на их участке ожидается прибытие офицерского ударного батальона. Что такое ударный батальон, старики хорошо знали. Штрафники. Люди, которым нечего терять, кроме судимости и жизни. Правее послышались одиночные выстрелы из винтовок. Там тоже кто-то уцелел и решил драться на своём рубеже. Всё равно отходить ко второй линии траншей было уже поздно: «иваны» встали сразу, как только их артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны. – Давай! – толкнул его в плечо «Кайзер» и лёг рядом. «Сорок второй» рыкнул короткой пристрелочной очередью и после короткой паузы забился на станке частой дрожью. Русские, набегавшие на их участок траншеи редкой неровной цепью, исчезли в наполовину вырубленном кустарнике и сухой протоке. Конечно, кого-то из них он задел. Остальные залегли и теперь решают, как его взять и что делать дальше. На войне участь всех, попавших в такую ситуацию, примерно одинакова. А пока «иваны» перевязывают раненых, утаскивают их в тыл. Если это действительно штрафники, им повезло. У русских в штрафных подразделениях не такие суровые законы, как в германской армии. У них штрафники – до первой крови. Солдат же немецких «отрядов вознесения» реабилитирует только смерть. Справа залаяли сразу несколько автоматов, часто бухали винтовки. Там русские подобрались очень близко. Несколько гранат разорвались прямо в траншее и на бруствере. Рёв атакующих хлынул сразу справа и слева. Это означало, что «иваны» ворвались в окопы. Их значительно больше, чем фузилёров, пытавшихся удержаться на флангах. Спустя некоторое время там наступила тишина. Ни выстрелов, ни криков. Всё, справа, похоже, никого не осталось. На левом фланге ещё шла драка. Но там больше кричали, чем стреляли. Часто лопались гранаты. По звуку больше русские. Ничего хорошего это не предвещало. Видимо, «иваны» захватили траншею и наступали оттуда вдоль линии окопов, свёртывая оборону Одиннадцатой фузилёрной роты. Бальк отстрелял остаток ленты по фронту, по залёгшим в сухой протоке, вскочил и начал поворачивать станок вправо. Оттуда теперь следовало ждать атаки. «Кайзер» достал новую ленту и подал конец. Во рту «папаши» Бальк увидел курительную трубку с коротким чубуком. «Кайзер» попыхивал ею и протирал тряпицей патроны. Он был совершенно спокоен, словно наперёд знал, что и эту атаку они отобьют. Послышался топот сапог, и к ним в воронку спрыгнули оберфельдфебель Гейнце, с ним ещё несколько человек. – Где наш взвод, Фриц? – спросил Бальк. – Он весь перед тобой, – мрачно ответил взводный и начал раскладывать перед собой противопехотные гранаты. – Больше никого не осталось. «Иваны» уже в траншее. Второе отделение целиком погибло в рукопашной. Третье в полном составе лежит в своём блиндаже. Прямое попадание. Остались мы. А кто это с тобой? И тут русские с криками, стреляя на ходу из винтовок, показались со стороны второго отделения. Часть из них двигалась по ходу сообщения. Каски их поблёскивали длинной зелёной вереницей. Другие, самые отчаянные, выскакивали на бруствер и бежали по открытому пространству. Они продвигались очень быстро. – Огонь! – скомандовал «Кайзер» и снова сунул в стиснутые прокуренные зубы свою трубку. Пулемёт загрохотал длинной торопливой очередью, сметая с бруствера бегущих. Некоторые из них упали в пятнадцати – двадцати шагах. Остальные залегли, замерли. Но Бальк продолжал стрелять. Свинцовый вихрь поднимал пыль над траншеей, кромсал тела убитых, добивал ещё живых. Некоторые из них пытались отползти к воронкам. Но вопли раненых «иванов» они слушали недолго. Через минуту стоны за изломом траншеи превратились в дружный рёв десяток глоток, и волна одетых в хаки русских выплеснулась из хода сообщения и стремительно хлынула на воронку и пулемётный окоп. Остаток ленты «Кайзер» держал на своих прокуренных ладонях, как Шлиман золото Трои, с надеждой и уверенностью, что они решат всё. Пули сбивали с ног атакующих русских, волна цвета хаки быстро редела и опадала буквально на глазах. Бальк почувствовал, как перегретый «сорок второй» выбросил из приёмника металлический наконечник отстрелянной ленты и умолк. Новую зарядить они не успеют. Русские уже в пяти шагах. Но и тут оставалась надежда – «иванов» осталось мало, всего четверо или пятеро. Остальные лежали неподвижно или барахтались в пыли, сбитые с ног их пулями.