Бильбо согласился — ему больше ничего не оставалось — и они загадали друг другу немало загадок. В конце концов выиграл Бильбо — благодаря не столько хитроумию, сколько удаче (как тогда казалось): он не знал, какую бы загадку загадать, сунул руку в карман и в удивлении спросил, совсем позабыв о найденном кольце: «Что у меня в кармане?» И Голлум не отгадал — с трех раз. Можно спорить, был ли последний вопрос просто вопросом или загадкой; но несомненно, что, приняв его и не сумев ответить, Голлум должен был исполнить обещание. И Бильбо напомнил ему об этом: он подумал вдруг, что эта скользкая тварь может нарушить слово, даже если — как в игре в загадки — обещания от веку считаются нерушимыми. Но за много сотен одиноких лет сердце Голлума стало чернее подгорной тьмы — в нем были лишь злость да предательство. Он скользнул прочь и вернулся на остров: там, думал он, лежит кольцо. Он проголодался и разозлился; а когда Прелесть будет с ним — никакое оружие ему не страшно. Но кольца на острове не было: потерялось, пропало. От вопля Голлума мурашки поползли у Бильбо по спине, хоть он и не понял еще, что случилось. Зато Голлум понял — да поздно. «Что у него в кармансах?!» — завопил он. Глаза его вспыхнули зеленым огнем и он поспешил назад — убить хоббита, вернуть Прелесть. Бильбо вовремя заметил опасность и очертя голову помчался прочь от воды. И снова его спас счастливый случай. На бегу он сунул руку в карман, и кольцо тихонько наделось ему на палец. Голлум проскочил мимо, не заметив его, и побежал стеречь выход, чтобы не выпустить «вора». Бильбо осторожно пошел следом — а Голлум хныкал, ругался и то и дело поминал свою Прелесть. Так что в конце концов Бильбо сообразил, что к чему, и перед ним мелькнула надежда: у него чудесное кольцо — и возможность спастись и от Голлума, и от орков. Наконец они остановились перед невидимым проходом, что вел к нижним воротам копей на восточной стороне гор. Голлум скрючился у входа, принюхиваясь и прислушиваясь, и Бильбо готов был уже заколоть его — но жалость его остановила. Кольцо — единственную свою надежду — он не снял, но пользоваться им для убийства не стал. Под конец он собрался с духом, перескочил через Голлума и побежал по проходу — а вслед ему неслись вопли отчаянья и ненависти: «Вор, вор!.. Ворюга!! Навсегда ненавистный Торбинс!» Интересно, что историю эту Бильбо сперва рассказал товарищам немного не так. Им он сказал, что Голлум обещал ему подарочек, если он выиграет, но, когда отправился за ним на остров, обнаружил, что сокровище исчезло. Бильбо догадался, что это то самое кольцо, которое он нашел и, поскольку он выиграл, оно его по праву. Но Г оллуму он ничего не сказал и заставил его показать дорогу — если уж тот не мог подарить обещанного. Так он и написал в воспоминаниях и своей рукой не изменил в них ни строчки — даже после Совета у Эльронда. В таком виде эта история вошла в Алую Книгу и в несколько копий с нее. Но во многих копиях есть и истинная история (как вариант), взятая, без сомнения, из заметок Фродо или Сэммиуса — оба знали правду, но, как видно, не хотели исправлять ничего, написанного старым хоббитом. Гэндальф, однако, сразу не поверил Бильбо и продолжал интересоваться кольцом. В конце концов, после долгих расспросов, он добился от Бильбо правды, и в результате они чуть не поссорились; но маг, очевидно, считал, что дело того стоит. А еще очень важным казалось ему, хоть этого он Бильбо и не сказал, что хоббит не рассказал ему всего с самого начала: это было вовсе у того не в обычае. Мысль о «подарочке» не просто так пришла Бильбо в голову. Она была подсказана ему, как он признался, Голлумом, который не единожды называл кольцо «подарочком на день рожденья». И это тоже казалось Гэндальфу весьма странным и подозрительным; но всей правды он не знал еще долгие годы. Вряд ли надо много говорить здесь о дальнейших похождениях Бильбо. С помощью кольца он ускользнул от орков и догнал товарищей; по пути он еще не раз им пользовался — главным образом, чтобы выручать друзей, но, пока мог, хранил кольцо в тайне. После возвращения домой он ни с кем о нем не говорил — кроме Гэндальфа и Фродо; и больше никто в Крае о нем не знал — так Бильбо, во всяком случае, думал. Первые главы своей повести, где говорилось о Походе, он показывал только Фродо. Свой меч Разитель Бильбо повесил над камином; мифрильная кольчуга — дар гномов из драконова сокровища — пылилась где-то в чулане; старый плащ и выцветший капюшон лежали в сундуке; но кольцо всегда было при нем — в кармане, на цепочке. Он вернулся домой 22 июня 1342 года по счету Края, на 52 году жизни, и в стране не происходило ничего особенного, пока господин Торбинс не начал готовиться к празднованию своего стоодиннадцатилетия (год по хоббичьему счету 1401). Здесь и начало нашей истории. Заметки к Летописному Своду Края. В конце Третьей Эпохи роль, которую сыграли хоббиты в великих событиях, что привели к включению Края в Воссоединенное Королевство, пробудила среди них интерес к собственной истории, и многие из старых преданий, до той поры в основном устных, были собраны и записаны. Большие семьи были, к тому же, связаны с событиями во всем Королевстве, и многие их члены изучали его древнюю историю и легенды. К концу первого века Четвертой Эпохи в Крае можно было уже найти несколько библиотек, содержащих множество исторических книг и летописей. Самые большие из собраний находились в Подбашенье, на Большом Всхолмье и в Хороминах-на-Брендидуиме. Наше описание конца Третьей Эпохи почерпнуто, главным образом, из Алой Книги Западного Края. Основной источник истории Войны Кольца был назван так потому, что долгое время хранился в Подбашенье, у Дивночадов. Стражей Западного Края*. В основе ее лежит личный дневник Бильбо, который он брал с собой в Светлояр. Фродо принес его назад, в Край, вместе со многими разрозненными заметками, и в течение 1420-21 гг. (Л. К.) почти заполнил его страницы описанием Войны. Но вместе с ней, быть может, в одном футляре, были три толстых тома, переплетенных в алую кожу, которые Бильбо подарил ему при прощании. К этим четырем томам в Западном Крае добавился пятый с комментариями, генеалогическими деревьями и разными другими фактами о хоббитах — членах Братства Кольца. Оригинал Алой Книги не сохранился, но с него было сделано много копий, особенно с первого тома — для наследников детей мастера Сэммиуса. У наиболее важной копии, тем не менее, иная история. Она хранилась на Большом Всхолмье, но написана была в Г ондоре, быть может, по просьбе правнука Перегрина, и закончена в 1592 году по Л. К. (Ч. Э. 172). В южном ее списке есть пометка: «Финдегил, Писец Короля, окончил сей труд в год 172 Четвертой Эпохи. Сие есть во всем точная копия с Тановой Книги Минас-Тирифа. Книга та была копией, сделанной по заказу Короля Элессара с Алой Книги Периан, и была привезена ему Таном Перегрином, когда он отъезжал в Гондор в году 64 Четвертой Эпохи». Танова Книга была, таким образом, первой копией с Алой Книги и включала многое, позже опущенное или утраченное. В Минас-Тирифе в нее было внесено множество примечаний и исправлений, особенно в именах, словах и цитатах на языках эльфов; и, кроме того, в «Повесть об Арагорне и Арвен» добавлены в сокращении те части, что лежали вне рассказа о Войне. Полностью повесть считается написанной Барахиром, внуком Наместника Фарамира, через некоторое время после Ухода Короля. Но основное значение финдегилова списка в том, что он — единственный — содержит все «Переводы с эльфийского», сделанные Бильбо. Три эти тома признаны трудом великого мастерства и знаний, в котором он использовал все источники, доступные ему в 1403–1418 гг. в Светлояре — как живые, так и письменные, но, поскольку Фродо мало пользовался ими, — они почти целиком посвящены Предначальной Эпохе — мы более не станем говорить о них здесь. Так как Мерриадок и Перегрин стали главами своих кланов и продолжали в то же время поддерживать связи с Гондором и Рохандом, библиотеки в Пряжбери и Хватовом Городище содержали много из того, о чем не упоминает Алая Книга. В Хороминах-на-Брендидуиме было много трудов об Эриадоре и истории Роханда. Некоторые из них были составлены или начаты самим Мерриадоком, хотя в Крае он известен главным образом как автор «Хоббичьего Травника» и «Летоисчисления», в котором говорит об отношении календарей Края и Усада к календарям Светлояра, Гондора и Роханда. Он написал также небольшой трактат «О старых словах и именах Края», выказывая особый интерес к нахождению родства с языком роандийцев в «исконно-хоббичьих» словах и древних корнях географических названий. Книги с Большого Всхолмья были менее интересны народу Края, хотя и более важны для общей истории. Ни одной из них Перегрин не написал, но он и его наследники собрали много рукописей, написанных письменами Гондора: большею частью копии или изложения повестей и легенд об Элендиле и его наследниках. Лишь здесь, в Крае, удалось найти обширные сведения о Нуменоре и возвышении Саурона. Быть может, именно на Большом Всхолмье была сведена воедино Повесть Лет — с помощью фактов, собранных Мерриадоком. Хотя приведенные в ней даты, особенно о Второй Эпохе, большею частью предположительны, они заслуживают внимания. Возможно, Мерриадок пользовался помощью и знаниями Светлояра, куда не единожды наезжал. Там, хоть Эльронд и ушел, долго жили его сыновья, а с ними — некоторые из Перворожденных. Говорят, после ухода Галадриэли туда пришел Целеборн; но мы не знаем, когда он тоже ушел в Серебристую Гавань — и с ним ушло последнее живое напоминание о Древних Днях Средиземья. Книга первая Глава 1 Долгожданное угощение Когда господин Бильбо Торбинс из Торбы-на-Круче объявил, что собирается вскорости отметить свое стоодиннадцатилетие особо пышным Угощением, весь Хоббитон пришел в волнение. Бильбо был очень богат, и не без чудинки; Край дивился на него вот уже шестьдесят лет — со времени его удивительного исчезновения и неожиданного возвращения. Богатства, которые он привез из путешествия, стали легендой — и все верили, что Круча под Торбой изрыта ходами, битком набитыми сокровищами. А если кое-кто считал, что для славы этого мало — мог подивиться на его поистине несокрушимое здоровье. Шло время — но он казался неподвластным ему. В девяносто он выглядел как в пятьдесят. В девяносто девять стали говорить, что он хорошо сохранился — вернее, впрочем, было бы сказать совсем не изменился. Некоторые качали головой и говорили, что ничего хорошего из этого не выйдет — нечестно это, чтобы одному и вечная молодость, и несчетные деньги. — … И кое-кто еще поплатится, — рассуждали они. — Не к добру это, ох, не к добру, и быть беде! Но беды пока что не случалось; а так как господин Торбинс на деньги не скупился, большинство склонно было прощать ему и странности, и удачливость. С родичами (кроме, разумеется, Лякошоль-Торбинсов) он был в добрых отношениях и имел много преданных почитателей среди бедных семей. Но близких друзей у него не было, пока не стали подрастать его младшие племянники. Старшим из них, и любимцем Бильбо, был молодой Фродо Торбинс. Когда Бильбо исполнилось девяносто девять, он сделал Фродо своим наследником, и надежды Лякошолей рухнули окончательно. Бильбо и Фродо родились в один день, 22 сентября. — Лучше бы тебе переехать и жить в Торбе, Фродо, малыш, — сказал однажды Бильбо. — Тогда мы сможем отмечать наши дни рожденья вместе — будет и приятней, и удобней. И Фродо переехал. Он был тогда в ранних летах — так хоббиты называют буйный и опрометчивый возраст между двадцатью двумя и тридцатью тремя годами. Прошло двенадцать лет. Каждый год в Торбе отмечались двойные дни рождения; но этой осенью, все понимали, затевалось что-то совершенно необычайное. Хоббитонские и Приреченские языки работали без устали, так что история и характер господина Бильбо Торбинса снова стали главной темой разговоров по всему Краю. Старики при встречах ударялись в воспоминания. Ни у кого не было таких внимательных слушателей, как у старого Хэма Гискри (обычно его звали просто Старик). Он рассказывал, удобно устроившись за столиком «Золотого Шестка» — небольшого трактира по дороге к Приречью; он, конечно, знал, что говорит — вот уже добрых сорок лет он был в Торбе садовником, а до того помогал в этом Старому Прорытвинсу. Теперь состарился и он, и за садом приглядывал его младший сын Сэм. И отец, и сын были в большой дружбе с Торбинсами. Жили они на самой Круче, в Исторбинке — как раз под Торбой. — Господин Бильбо — всем хоббитам хоббит, я это всегда говорил, и буду говорить, — заявил Старик. С полным основанием: Бильбо бывал с ним очень вежлив, звал его «мастер Хэмфаст» и всегда советовался с ним, как выращивать овощи — во всем, что касалось «кореньев», особенно картошки, Старик был признанным знатоком. — А что ты скажешь об этом его племяннике — Фродо? — спросил старый Норби из Приречья. — Звать-то его Торбинсом, но он, говорят, больше чем наполовину Брендизайк. Хотел бы я знать, зачем Торбинсам из Хоббитона брать жен из Забрендии. Народ там уж больно чудной… — И нечего удивляться, что чудной, — вставил Дэдди Скороскок, ближайший сосед Старика, — коли они живут по ту сторону Брендидуима, да еще рядом с Вековечным Лесом. Темное это место, если хоть половина баек о нем — правда. — Верно говоришь, Дэд! — согласился Старик. — Брендизайки, ясное дело, не в самом Предвечном Лесу живут; но что они все чудные — это точно. Вечно возятся с лодками, — а река там большая. Сами знаете, до добра это не доводит… Но господин Фродо — славный хоббит, даром что молод, и очень похож на господина Бильбо. Отец-то его, что ни говори, был Торбинс. Да, скажу я вам, господин Дрого был очень приличным и уважаемым: о нем никогда ничего не болтали, пока он не утонул. — Утонул?.. — сказало разом несколько голосов. Они уже слышали, и не раз, и этот слух, и другие, не менее темные; но хоббиты обожают семейные истории и были не прочь послушать ее еще разок. — Говорят, дело было так, — начал Старик. — Господин Дрого, понимаете, женился на этой бедняжке Примуле Брендизайк. Она приходилась двоюродной сестрой нашему господину Бильбо (ее мать была младшей дочерью Старого Хвата); а господин Дрого был его троюродным братом — только уж с другой стороны. Так что господин Фродо ему вдвойне родня, как говорится. А господин Дрого гостил в Хороминах у тестя — он частенько там бывал после женитьбы: у старого Горбадока был хороший стол, а Дрого любил поесть; и он отправился поплавать в лодке по Брендидуиму, и жену с собой взял — вот оба и потонули; а господин Фродо тогда совсем еще малышом был. — Я слыхал, они поплыли после обеда, при луне, — сказал старый Норби, — и лодка перевернулась: уж очень толстым был Дрого. — А я слыхал, она толкнула его, а он утянул ее за собой, — встрял Пескунс, хоббитонский мельник. — А ты бы, Пескунс, почаще уши развешивал — еще и не то услышишь, — отрезал Старик: мельника он не любил. — Чего болтать, коли не знаешь. Не было никакого толкания. Лодки и без того достаточно предательские штуки — если лезть в них без оглядки. Так вот и остался господин Фродо сиротой, совсем один среди этих сдвинутых забрендийцев: его туда старый Горбадок взял. Настоящий садок эти Хоромины — там никогда не бывает меньше ста родственников зараз. Доброе дело сделал господин Бильбо, когда забрал парнишку назад: у нас здесь народ правильный. Ну, и Лякошоли получили добрый тычок. Они на Торбу еще когда нацелились: думали, хозяин ушел, да и сгинул. А он воротился, и пришлось им убираться; и он все живет и живет, и старость ему нипочем, и пусть так будет подольше! А потом вдруг обзаводится наследником, и бумаги есть, и все такое. Теперь — то уж Лякошолям Торбы не видать. — Там, говорят, куча денег зарыта, — заявил торговец из Западного Удела, по делам заглянувший в Хоббитон. — Вся вершина этой Кручи перекопана проходами и подвалами — а в них сундуки с золотом, серебром и бриллиантами, слышал я. — Тогда вы знаете больше моего, — отозвался Старик. — Я про бриллианты слыхом не слыхивал. Денежки у господина Бильбо водятся, это точно, и перевода им нет; но о проходах и подвалах я ничего не знаю. Я видел господина Бильбо, когда он вернулся, тому уж шестьдесят лет, я тогда совсем мальцом был. Только — только поступил в ученики к старому Прорытвинсу, вот он и взял меня в Торбу — проследить, чтоб народ не потоптал цветы во время распродажи. Только все в раж вошли — а тут появляется господин Бильбо: на пони, с тяжеленными сумками и кучей сундуков. В них, конечно, были сокровища — те самые, что он в чужедальних землях добыл; но на «подвалы» там бы не хватило. Мне не верите — у Сэма моего спросите. Он в Торбе днюет и ночует. Совсем помешался на старых историях — а господин Бильбо любит порассказать. Даже и писать его выучил — но, думаю, большой беды в этом нет, может, и пригодится когда. «Эльфы, драконы! — говорю ему. — Ты бы лучше о кабачках да картошке думал. Не суйся не в свое дело, — говорю, — не то, гляди, встрянешь куда — после костей не соберешь». Я это и ему твержу, и кому хочешь другому скажу, — добавил Старик, глянув на мельника и торговца. Но ему не удалось переубедить слушателей. Сказка о бильбовых богатствах крепко засела в умах молодых хоббитов. — Он, небось, после много добавил к тому, что в первый раз привез, — высказал общее мнение мельник. — Он же то и дело куда-нибудь уезжает. И поглядите, что за народ у него бывает: то гномы явятся, то — еще не чище — чудодей этот бродячий, Гэндальф. Говори что хочешь, Старик, но Торба — чудное место, а народ там еще чудней. — И вы говорите, что хотите — только узнайте сперва об этом побольше, чем о лодках, господин Пескунс, — огрызнулся Старик: мельник нравился ему еще меньше, чем всегда. — Если уж они чудные — так кто тогда не чудной? Кое-кто из здесь сидящих пива соседу не предложил бы, живи он в золотой норе. А в Торбе все по справедливости. Сэм сказывал, на Угощение пригласят всех, и подарки всем достанутся — и ждать уж недолго. Сентябрь выдался на диво хорошим. Двумя-тремя днями позже поползли слухи (пустил их, надо думать, всезнающий Сэм), что будет даже фейерверк — а его не бывало в Крае добрую сотню лет, со времен Старого Хвата. Дни шли, и заветный день приближался. Однажды вечером странный фургон, груженый странными тюками, пакетами и еще не поймешь чем, вкатился в Хоббитон и въехал на Кручу к воротам Торбы. Хоббиты выглядывали из дверей поглазеть на него. Правили им длиннобородые гномы в надвинутых на глаза капюшонах. Некоторые потом уехали, а несколько осталось в Торбе. На исходе второй недели сентября со стороны Брендидуимского Моста показалась повозка и покатилась через Приречье. На облучке сидел старик в синей островерхой шляпе, длинном сером плаще и серебристом шарфе. У него была длинная седая борода, а из-под полей шляпы торчали густые брови. Хоббитята стайкой бежали за повозкой по всему Приречью и на Кручу. В повозке, как они верно догадались, лежали всевозможные хлопушки и ракеты, каждая помечена большой алой буквой «Г» и эльфийской руной «…». Это была метка Гэндальфа, а старик был, конечно же, сам маг Гэндальф, издавна известный в Крае искусник по части цветных дымов и веселых огней. Куда трудней и опасней были его истинные дела, но о них хоббиты ничего не знали. Для них он был всего лишь чудесной добавкой к Угощению. Хоббитята были в восторге. — Гэндальф, Гэндальф, громкий гром! — кричали они. Они узнали его сразу же, хотя появлялся он в Крае редко и никогда не задерживался надолго; но ни они, ни их родные — кроме самых старых стариков — никогда не видели его фейерверков — они давно уже стали достоянием легенд. Когда старик, с помощью Бильбо и нескольких гномов, разгрузился, Бильбо роздал несколько монет, но никому не досталось ни хлопушки, ни шутихи. — Бегите, бегите! — сказал Гэндальф. — Получите все — в свое время, — и он исчез внутри вместе с Бильбо. Калитка захлопнулась. Хоббитята подождали, поглазели и разбрелись. «Когда же наконец Угощение?» — думали они. Бильбо и Гэндальф сидели у открытого окна в маленькой гостиной Торбы. Позднее утро было ясным и тихим. В саду багровел львиный зев, золотились подсолнечники; настурция заплела стены и заглядывала в окна. — Красивый у тебя сад, — сказал Гэндальф. — Красивый, — согласился Бильбо. — Я его очень люблю, да и весь милый старый Край; но мне нужен отдых. — Значит, сделаешь, как решил? — Конечно. Я давно уже об этом думаю, и передумывать не собираюсь. — Об этом много говорить — не к добру. Делай, как задумал; и, надеюсь, все обернется к лучшему — для тебя, да и для всех нас. — Надеюсь и я. Но, как бы там ни было, а в четверг я намерен повеселиться. Есть у меня на уме одна шутка… — Как бы не подшутили над тобой, — покачал головой Гэндальф. — А это мы увидим, — сказал Бильбо. На следующий день приехало еще несколько повозок, а потом еще и еще. Кое — кто начал уже ворчать, что «не худо бы сначала на месте покупки сделать», но в ту же неделю из Торбы посыпались заказы на снедь и товары — все, какие только можно было найти в Хоббитоне, Приречье и их окрестностях. Народ воодушевился и принялся считать дни — ждали приглашений. Приглашения не замедлили. Норгордская почта была завалена, Приреченская захлебнулась. Пришлось срочно нанимать почтальонов. Как муравьи, побежали они на Кручу, неся сотни ответов. «Спасибо! — гласили они на все лады. — Спасибо, непременно придем». На воротах Торбы появилось объявление: «Входить только по делу об Угощении». Но, даже измыслив дело об Угощении, войти было почти невозможно. Бильбо был занят: отправлял приглашения, распечатывал ответы, упаковывал подарки и делал еще кое-какие личные приготовления. Со дня прихода Гэндальфа его никто не видел.